Петербургский театральный журнал
Блог «ПТЖ» — это отдельное СМИ, живущее в режиме общероссийской театральной газеты. Когда-то один из создателей журнала Леонид Попов делал в «ПТЖ» раздел «Фигаро» (Фигаро здесь, Фигаро там). Лене Попову мы и посвящаем наш блог.
16+

ПУТЕШЕСТВИЕ ИЗ ПЕТЕРБУРГА

ANDANTE E MESTO

П. И. Чайковский. «Пиковая дама». Большой театр.
Музыкальный руководитель и дирижер Михаил Плетнев, режиссер-постановщик Валерий Фокин, художник-постановщик Александр Боровский

Большой театр продолжает перечитывать русскую оперную классику. В прошлом году в столичном оперном доме замахнулись на две главные русские оперы, показав на новой сцене премьеры «Евгения Онегина» Дмитрия Чернякова и «Бориса Годунова» Александра Сокурова. Последний спектакль не вызвал жарких споров ввиду вполне очевидной своей ущербности — как эстетической, так и собственно художественной. Полемика вокруг черняковского «Онегина» через полтора года после премьеры не только не улеглась, но сейчас — во время финальной недели «Золотой маски», где спектакль выглядит безусловным фаворитом, — обострилась. Нынешний сезон Большой открыл премьерой другой оперы Чайковского — «Пиковой дамы». Этот спектакль долго ждали: союз Валерия Фокина и Михаила Плетнева должен был явить, казалось, эталонную трактовку оперной партитуры Чайковского — трудно найти постановщиков, творческим индивидуальностям которых это сочинение подходило бы больше. Михаил Плетнев по праву считается одним из крупнейших интерпретаторов музыкального наследия Чайковского; его сумрачный гений под стать вершинам «Пиковой». Валерий Фокин в последних своих спектаклях настолько ярко и цельно воплощал образы петербургской мифологии, что казалось: к «Двойнику», «Шинели» и «Живому трупу» просто-таки обязательно должна примкнуть «Пиковая дама». Так в сущности и получилось: «Пиковая дама» Валерия Фокина стала очередным гимном великому городу на болотах, а Петр Ильич Чайковский оказался кровным братом Федора Михайловича Достоевского. Но чуда, которого ожидали от альянса дирижера и режиссера, все же не произошло.

Оперный дебют Валерия Фокина обладает умозрительной герметичностью, которая отсутствует в его драматических работах. В «Пиковой» очень трудно увидеть личное отношение постановщика к шедевру Чайковского. Для тех, кто видел предыдущие «петербургские» спектакли Фокина, это должно звучать неправдоподобно: и в «Шинели», и в «Живом трупе», и в особенности в «Двойнике» за эстетским фасадом идеальной формы скрывалась страсть. В «Пиковой даме» страсти, увы, и днем с огнем не сыщешь. Холодно, холодно, холодно… Страшно, страшно, страшно…

Фокинская «Пиковая» распадается на череду выразительно-содержательных кадров-мизансцен. Но когда они собираются в мозаику — про что она? Про Петербург? Да. «Зрители разве что не чувствуют запах Петербурга, так чутко передают декорации туманную, хранящую неведомую тайну и вместе с тем удушливую атмосферу города Достоевского», — писал один из рецензентов через несколько дней после премьеры. Но на деле в «Пиковой» Фокина царит безвоздушное пространство чистого рацио. Результат не слишком радует: «хорошо сделанный спектакль» есть, а ожидаемого откровения — нет. Есть знакомый по драматическим спектаклям Фокина монтажный принцип, в котором сцены-эпизоды даются встык. Звучат первые звуки фортепианного вступления ко второй картине — они застигают врасплох застывшего в неподвижности после первой картины Германа. Но… Этот прием используется Фокиным скорее формально. Подобный прием отлично работал в мариинском спектакле Александра Галибина — там встык, без всякого люфта давалась лишь финальная седьмая картина: кроваво-алый закат шестой картины монтировался со стремительно скатывающимся зеленым роковым сукном — и какое колоссальное впечатление производил этот монтаж!

Т. Моногарова (Лиза), Б. Майсурадзе (Герман). Фото Д. Юсупова

Т. Моногарова (Лиза), Б. Майсурадзе (Герман).
Фото Д. Юсупова

Сценографическое решение Александра Боровского очень напоминает декорации Давида Боровского к «Евгению Онегину» Александра Тителя в МАМТ: те же вертикальные колонны, тот же узкий горизонтальный мост. Игровое пространство своей двухъярусностью походит на конструкцию «Живого трупа» — но в «Пиковой даме», увы, нет той содержательности. На заднике фасады домов сменяются стенами казармы или рисунком рубашки игральной карты. Картинка целиком напоминает оживающую гравюру, а действие то и дело застывает, превращаясь в компонент дизайна.

Мизансцены по большей части фронтальные, многие номера Фокин решает как крупный план, концертно. Весьма к месту используется кинематографический прием остановки действия, как, например, в квинтете «Мне страшно»: концертность ситуации стоп-кадра достигает своего апогея, но при этом сам «кадр» не нарушает целостности спектакля. И здесь можно попробовать сформулировать ощутимое свойство оперного дебюта Фокина: в своей первой работе в музыкальном театре он не стал удалять «родимые пятна» оперного жанра, превратив недостатки в достоинства. Условность, статуарность, концертность Фокин превращает в прием. Но именно этот прием сыграл с постановщиком злую шутку: вполне очевидно, что «Пиковая дама» могла бы стать гораздо более значительным высказыванием, если бы режиссерский субъективизм (и радикализм) проявлялся в нем почаще. Убегающая топиться за кулисы Лиза, бренчание на «фальшивых» клавикордах и прочие оммажи классической оперной условности — это, конечно, мило, но не ими сильна фокинская «Пиковая».

Е. Образцова (Графиня), Б. Майсурадзе (Герман). Фото Д. Юсупова

Е. Образцова (Графиня), Б. Майсурадзе (Герман).
Фото Д. Юсупова

Спектакль запоминается прежде всего точеными мизансценами, рассыпанными, словно бисер, по всему действию. Поднимается занавес — и мы впервые видим Германа: на музыке оркестрового вступления режиссер дает невероятный по выразительности и простоте средств портрет главного героя. Безмолвная тень Германа медленно перемещается от крайней левой к крайней правой колонне: «живой труп», родной брат Федора Протасова, герой экзистенциальной тоски и одиночества. Позднее ровно такой же путь совершит Лиза: Фокин мизансценически зарифмовывает ее с Германом, делая их родственными душами. Весь спектакль режиссер выстраивает как череду переключений из ирреально-метафизического плана в реально-действенный. Сценические коллизии первого акта Фокин строит на конфликте безумия Германа и безумной обыденности толпы: дважды с разных сторон наступает она на героя, прерывая его одинокую рефлексию. В третьей картине погружение Германа в глубины собственного безумия трижды прерывается появлением распорядителя бала. В четвертой картине в сонном мороке находится Графиня, которая пробуждается к реальной жизни для того, чтобы умереть.

Если где и стоило искать личного отношения к партитуре Чайковского, так это в оркестровой яме. Исполнительская трактовка Михаила Плетнева заметно отличалась от всех интерпретаций «Пиковой дамы». Плетневу удалось практически невозможное: известная вдоль и поперек партитура зазвучала по-новому. Оркестр Большого театра, не всегда собранный, звучал на премьере нервически-вздернуто, экспрессивно и динамично — так, как не звучал уже давно. Далеко не все столь же безупречно было в вокальной составляющей спектакля. Из крупных актерских удач стоит отметить трепетную Лизу в исполнении Татьяны Моногаровой — поначалу, правда, кажется, что она играет черняковскую Татьяну, но в какой-то момент певица берет себя в руки и создает значительный образ именно в пространстве спектакля Фокина, в целом справившись с требующей крепкого драмсопрано партией. Лучшим и вокально, и актерски оказался дебютант Большого, солист «Новой оперы» Василий Ладюк, отменно исполнивший и сыгравший князя Елецкого. Елена Образцова в роли Графини показалась явлением из какой-то чуждой театральной эпохи, вокальным реликтом, смотревшимся в графичном спектакле Фокина дорисованным на литографии пятном. Но главным недостатком столичной «Пиковой» стало отсутствие в театре Германа — певший на премьере Бадри Майсурадзе, во-первых, откровенно плохо знал свою партию, а во-вторых категорически не подходит ни голосом, ни фактурой для этой роли.

Прочие достоинства и недостатки «Пиковой дамы» Фокина—Плетнева меркнут перед главным: этот спектакль не прочитал, а перечитал шедевр русской оперной классики. В отличие от «Китежа», «Жизни за Царя», «Евгения Онегина» Дмитрия Чернякова, «Царской невесты» и «Мазепы» Юрия Александрова, «Чародейки» Дэвида Паунтни, новая «Пиковая» не стала спектаклем-поступком, предложившим альтернативу советской оперной вампуке. Которая, кстати, только и ждет того, чтобы возвратиться на сцену: эта статья пишется в те дни, когда в Мариинском театре ведутся последние приготовления к «капитальному возобновлению» «Псковитянки» Н. А. Римского-Корсакова в старорежимной сценографии Федора Федоровского образца 1952-го года.

Апрель 2008 г.

В указателе спектаклей:

• 

Комментарии (0)

Добавить комментарий

Добавить комментарий
  • (required)
  • (required) (не будет опубликован)

Чтобы оставить комментарий, введите, пожалуйста,
код, указанный на картинке. Используйте только
латинские буквы и цифры, регистр не важен.