К ЧИТАТЕЛЯМ И КОЛЛЕГАМ

Этого и не могло, наверное, получиться — номера молодых и рассерженных. Дистанция между уже вышедшими из театрального института и еще длящими счастье юношеской беспечности велика, наверное, больше, чем между старостью и юностью. Их, как ни парадоксально, сближает чистая любовь к искусству: одних — к ушедшему, других — к тому, которое находится в их сердцах и не опошлено еще жизненными неудачами. Думалось: вот сейчас наконец именем молодости, которая, как известно, возмездие, откроем двери наших замшелых театров, где до сих пор за небольшие деньги трудятся хорошие актеры, спросим с тех, кто годами и десятилетиями держит площадки, за все спросим — именем молодости. Расскажем о том, какая катастрофа постигла петербургскую театральную критику — не журнальную, а ту, ежедневную, ежечасную, без наблюдений и работы которой театроведение умирает. Театральную журналистику, где сейчас больше болотных пузырей, чем в шекспировском «Макбете», — темных, меняющих ландшафт и туманящих рассудок, без образования и призвания, а если по-простому — без стыда и совести. Расскажем, каково это — пребывая в мире идеального, учась у лучших педагогов, воспитывающих в тебе профессиональную честь, духовный стоицизм, понимание того, что лишь знания и ежедневный труд сделают из человека театроведа, попасть в мир, где для всего этого не остается места, где все это не важно никому. Попасть из наших выщербленных, холодных, но прекрасных аудиторий на Моховой в свет, где нет ни ротации, ни профессионального уважения, ни конкурентоспособной среды. Есть только отношения и отношения: лагеря, фронтовые зоны, обиды, дружбы, ненависти, родственники и свояки. «Возьмите девушку, хорошо пишет». — «Да что вы, она же выкормыш Дмитревской». Не раз и не два слышала я это у себя за спиной, да и в лицо случалось. Едва выйдя из института, становиться заложником чужих амбиций и чужого прошлого — испытание то еще. Быть виноватой только в том, что тебя учили очень хорошие педагоги. Нужно немалое мужество, чтобы продолжать заниматься профессией на обочине, где тебе ничего не светит. Подписи за «ПТЖ», подписи против «ПТЖ». Она ненавидит Новую драму. Она любит Новую драму. Вы писали против Васильева (Бутусова, Тютькина, проч.). В Москве одни главнокомандующие, в Петербурге другие. От этого кружится голова. Где взять план военных действий на ближайшие пару сезонов? Как выживать, не примкнув ни к одной из группировок? Что есть в этом мире профессиональная честность и беспристрастность?

Сколько казна тратит денег на то, чтобы сохранить ленинградскую школу театроведения? Каждый год выпуская людей с дипломами, людей, которые очень хотят заниматься профессией, потому что они учились ей пять лет своей жизни. Это память о сотнях спектаклей, ежедневные походы в театр, тысячи прочитанных пьес и книг, сотни часов в аудиториях, это добровольный отказ от многого в жизни, это любовь к театру, наконец. Мне повезло — я училась на одном курсе с очень талантливыми людьми. Вкупе с прекрасным образованием и кратковременным расцветом в петербургском театре второй половины девяностых это дало мощный заряд и породило в душе «большие ожидания». Правда, не слишком повезло с временами, которые, как известно, не выбирают. Многие из моих однокурсников нашли себе дело по душе — талантливый человек, особенно когда ему нечего есть и негде жить, найдет чем заняться. Кто-то уехал из Петербурга. Те, кто мог бы состояться как поколение в театроведении, театральной критике. Поколение не молодых и рассерженных, нет, поколение сильных и ярких людей, которые оказались в этом городе не нужны. Но даже не в этом дело. Просто это время, эта среда не смогли предложить каких-то новых смыслов, возможностей, перспектив. Стало неинтересно. Неинтересно тратить свою жизнь, выясняя, кто с кем не здоровается на этой неделе. Театральная критика все же сопутствует театральному процессу. Когда в театре ничего не происходит, волей-неволей начинаешь искать живую воду. Сейчас родники бьют в иных местах.

Это такой вот вечный вопрос — почему же в этом городе никто никому не нужен? Ничто никому не нужно? Это даже не вопрос денег — это проблема тяжкой провинциальной душевной затхлости и трясины, страхов, комплексов, мнимого академизма, вечной дряхлости, ритм жизни, который не под силу выдержать, если у тебя внутри колесики крутятся чуть быстрее обычного. Когда вместо поколения молодых и рассерженных ощущаешь себя волчком-одиночкой, разочарованным и ироничным, не способным повлиять ни на что.

Внутри уже составлен своеобразный мартиролог, счет, который увеличивается с каждым прожитым сезоном и годом. Остаются в голове очень прямые, тупые вопросы, они иногда снятся по ночам. «Почему не дали театр Климу?» — один из таких. Почему театр, которым руководит Анатолий Праудин, постоянно находится под угрозой исчезновения? В каких эмпиреях пребывает сейчас Алексей Янковский? На каком театральном разъезде работают молодые режиссеры курса Тростянецкого? Есть ли ответы на эти вопросы? Кто должен дать их? Впрочем, вспоминаются и смешные эпизоды. Как лет пять назад, вернувшись с Любимовки, семинара по современной драматургии, встретила художественного руководителя одного театра, где мне довелось работать. Рассказала ему обо всех тенденциях, пьес, дура, принесла. «Как же, как же, слышал, братья Дурненковы…». Руководитель даже предложил мне должность консультанта по современной драматургии. Конечно, ради красного словца, но мне было приятно. Прошло пять лет. Может, даже шесть. В петербургских театрах не идет ни одной пьесы ни братьев Дурненковых, ни Максима Курочкина, Ольга Мухина, скорее всего, останется в этом городе автором пьесы «Таня-Таня». Давно не ставит режиссер Юрий Бутусов, театр Особняк не получил многомиллионный грант как ведущий театр Санкт-Петербурга, а тот художественный руководитель все так же руководит театром, откуда сбежали все, кто мог. Десятки вопросов. На них должен быть найден ответ.

Но почему же этот номер не стал номером молодых и рассерженных, о котором я думала, соглашаясь на эксперимент? Потому что молодости хочется верить в лучшее, хочется верить, что у нас-то все получится. Вера в будущее и любовь к искусству — современное донкихотство, которое лишь одно способно противостоять подлости сегодняшнего дня. Но возможно ли продолжать путь, не задав вопросы, которые тебя мучают каждый день, не отыскав того дракона, которому эти вопросы должны быть заданы? Я спрашиваю. Хотя ответы на эти вопросы известны всем.

Апрель 2008 г.