Уже довольно давно на Малой сцене «Балтийского дома» работает Экспериментальная сцена под руководством Анатолия Праудина, и определение «праудинские актеры» для театральных людей не звук пустой. Это не только те, кто ушел за Праудиным из ТЮЗа почти восемь лет назад, это еще и определенный способ жизни, и экспедиции, и лабораторные поиски. Они то едут под стены монастыря и живут там, занимаясь простым трудом и сочиняя «Урок первый. Воскресенье», то углубляются в «Бесприданницу», убежав сырой осенью на волжские берега, то разбирают книгу Станиславского… Они представляют нынче слаженный актерский ансамбль во главе со своим «Винни-Пухом» — Праудиным. В том числе об этом — о создании рая на отдельно взятой опушке из подручных материалов и силой творческого воображения — они рассказывают в спектакле по сказке Милна (см. № 45).
Что же это за труппа?

Можно сказать очень коротко. Десять лет тому назад мы с ними встретились — и до сих пор вместе.

Знаете, так говорят на серебряных и золотых свадьбах: мы столько-то лет вместе… Дальше наступает содержательная пауза, потому что все понимают, про что говорится, и обычно человек, который это произнес, делает паузу и добавляет: «Вот, собственно, и все». И — осушается бокал шампанского.

А дальше идут тосты.

Во-первых, в труппе есть основоположники, с которыми мы встретились еще в ТЮЗе на «Покойном бесе». Прежде всего, это Ирина Леонидовна Соколова. Я до сих пор удивлен: такая актриса в моей труппе. Иногда остановлюсь, скажу себе: «У меня Соколова в труппе…» — и не понимаю, серьезно или нет я говорю себе это… К основоположникам относятся еще Маргарита Лоскутникова, Володя Баранов, Александр Кабанов, Алла Еминцева.

Алла играет и Лягушку — Екатерину в «Царе PIOTRе», и Мачеху в «Золушке», и Ларису Огудалову, заменив Маргариту Лоскутникову, пока та рожала сына. Недавно я решил, что пора сделать с Еминцевой большую работу. «Русский из Чикаго» писался для нее, и хотя в итоге сыграла другая актриса, Лоскутникова, у Аллы все вышло тоже хорошо: она родила дочку… А роли еще будут, у меня ощущение, что она накопила столько художественной и человеческой энергии для сцены! Когда она вернется, я придумаю для нее что-то.

Недавно я был на открытии памятника Корогодскому и говорил о том, что Корогодский на самом деле жив, напрасно мы говорим о нем в прошедшем времени. В Академии культуры, где я преподаю, второй педагог на курсе Александр Кабанов. Я хожу к нему на занятия, сажусь в уголке и наблюдаю, как он священнодействует. Его занятия — это произведения искусства: он учился у Корогодского, а потом, работая в ТЮЗе, преподавал вместе с ним. На моих глазах на учебной площадке действительно происходит чудо рождения живой жизни из элементарного, обычного упражнения, существующего во всех методичках. Но в одном исполнении это мертво и глупо, а в другом обретает полет. Знания, которыми обладал Корогодский, живут в Александре Кабанове. Не знаю, кто еще носит эти тайные знания, но Кабанов — у меня в труппе…

Когда я работал в ТЮЗе и первое время на Экспериментальной сцене, я еще пытался как-то мешать Ирине Соколовой. А сейчас перестал. Полезно, когда начинается репетиция, просто сесть и посмотреть, как она работает. И только бы не портить ничего своими неуместными замечаниями. Это тоже большая радость — наблюдать за процессом Мастера.

Уход из ТЮЗа был связан для людей с продолжительными беседами, в которых им настойчиво не рекомендовали идти со мной и провожали невеселыми пророчествами. Владимир Баранов какое-то время думал, а потом пошел… Его тоже очень полезно послушать, особенно в аналитической части процесса. Он обладает наиболее прозрачной способностью сформулировать сложные вещи и превратить метафизику во что-то ясное. Ведь в процессе репетиций сначала метафизику превращаешь в физику Ньютона, потом Ньютона отменяешь и вырываешься в современную физику, живущую в пространствах абсолютного сочинения: физики сегодня творят в мире идеальных сущностей, они поэты… А Ньютон требовал от физика убить в себе фантазера. Когда Баранов берется поработать, разобраться — очень полезно послушать, что думает по-настоящему умный человек. А потом выдать за свое — незаметно даже для самого Баранова…

В «Золушке» есть одна сцена, про которую я никогда не знаю, как она пойдет. Это сцена актерских этюдов. В ней выступил педагогом Сергей Андрейчук. Вообще, он мой однокашник, мы учились в одно время. Дальше немного поработал в ТЮЗе и театре Комиссаржевской, а когда Корогодский решил начать все сначала и бросил клич: «За мной!» (что там кричал король Лир? Что-то очень красивое… И какая-то часть сумасшедших отправлялась за ним в путь…) — Андрейчук все бросил и пошел за Корогодским. Еще ничего не было, и они начинали с нуля Театр Поколений. И ко мне он пришел оттуда, после многих лет беззаветного служения этому делу. Он хороший актер, это понятно, но я думаю: чем он отличается от меня в лучшую сторону? Способностью к вере. Знаете, мы все хотели, чтобы у Корогодского все было хорошо, но только хотели, а Андрейчук творил новую реальность собственными руками…

Маргарита Лоскутникова однажды отпросилась у меня с репетиции. Это было странно. «Что же такое?» — спросил я. «У меня экзамен, я заканчиваю школу по выжиганию на дереве, и мне надо сдавать дипломную работу по многофигурной композиции „Вознесение Христа“». Я был поражен в самое сердце, а потом как-то встретил ее с мольбертом и красками: оказывается, она посещает студию известного живописца Кондратьева. То есть она учится живописи и говорит о том, что свои стихи она не дает никому читать, потому что люди горько плачут… А я всегда думал: откуда у нее, девочки из Соснового Бора, когда она выходит на площадку, редчайший дар наполнять поле вокруг себя сильной, густой духовной энергией? Этого не построить, это либо есть, либо нет. Можно только сесть в уголочек и удивляться: живет такой человек, который, окончив театральную школу Малого театра, продолжает учиться, выжигает по дереву, пишет стихи… Это человек, который в известном смысле не дает мне уснуть, потому что, глядя на него, чувствуешь стыд. И я спрашиваю себя: «А что ты сегодня сделал, чтобы стать лучше?» Когда я смотрю Маргарите в глаза, моя совесть начинает бунтовать — и я учусь у Лоскутниковой росту.

Они многому учат меня, и этим я могу поделиться с молодыми. Послушаешь Кабанова, посмотришь в глаза Лоскутниковой — можно и Елагину что-то сказать…

Если действительно посидеть в уголке и не запутывать их — есть шанс многому научиться. И это главное, что я ценю.