К. Гоцци. «Зеленая Птичка». ТЮЗ им.  А. Брянцева.
Режиссер Григорий Дитятковский, художник Эмиль Капелюш

Три с половиной года Григорий Дитятковский не выпускал премьер на больших сценах петербургских театров. Ставил за границей, работал со своими студентами, сделал с ними спектакль, идущий редко и нерегулярно на маленькой площадке Студии при БДТ. За это время из репертуара Большого драматического исчезли «Федра» и «Отец», осталась только «Двенадцатая ночь», и еще в Театре на Литейном не часто, но все же идут «Потерянные в звездах». Очень хотелось увидеть новую «большую форму», которой этот режиссер, несомненно, владеет! И вот — долгожданное событие: в конце марта появилась «Зеленая Птичка» в ТЮЗе.

Столько здесь сплелось театральных сюжетов, что не знаешь, с чего начать. Обращение современного театра к Гоцци — это ли не сюжет?.. Что ищет сегодняшняя сцена в изящных фьябах венецианского графа, написанных, как ему самому казалось, на злобу дня, но переживших столетия?..

Надо сказать, что именно эта сказка появляется на сцене не так уж часто. Сам автор назвал ее философической, а такого род жанр не слишком увлекателен для зрителей. Пространные рассуждения о философии «себялюбия» могут отпугнуть публику (хотя, если вслушаться, нельзя не заметить, насколько современны проблемы, о которых спорят герои). «Зеленую Птичку», правда, в сильно переработанном виде, ставил в 1935 году Б. В. Зон, и именно в ТЮЗе. А во второй половине 70-х чудесная сказка появилась в Александринке: «Зеленую Птичку» поставил Николай Шейко, специалист по комедии дель арте и театральному традиционализму, поклонник Доктора Дапертутто. Я помню, какое умопомрачительное впечатление произвел на меня этот спектакль: театр в театре, маски, лацци, парики, старинная театральная машинерия, бутафория и… запах! Совершенно особенный аромат, который чувствовался уже в фойе: почему-то мне казалось, что это запах белил, которыми покрывали лицо и руки К. Адашевского и В. Паниной, игравших статуи — Кальмона и Помпею. Сужу по себе: «Зеленая Птичка» способна вскружитьголову юному зрителю и влюбить его в театр навсегда, так что возникновение этой пьесы в репертуаре ТЮЗа — вполне закономерно.

Сюжетом для отдельного исследования может стать и история взаимоотношений Григория Дитятковского с пьесами Гоцци. Тут можно копнуть глубоко, вспомнить, что первым спектаклем режиссера была «Крейслериана» в театральном институте, порассуждать о глубоких связях Гофмана и Гоцци (это трактат страниц на двадцать-тридцать); потом стоит открыть № 17 «ПТЖ» и прочитать о том, каковы были «Счастливые нищие» в «Глобусе»; дальше, разумеется, на пути возникнет «Король-Олень» — спектакль театра им. Вахтангова, который пресса почти хором обругала, назвав «красивым, но скучным»…

Здесь развилка: можно пуститься в разговор о специфическом вахтанговском Гоцци, но тут уж очень протоптанная дорожка, а еще можно описать зеркальный «дитятковскому» сюжет: Геннадий Тростянецкий поставил в Петербурге «Короля-Оленя», а в Москве — «Зеленую Птичку», и тоже — в ТЮЗе!.. Сравнительный анализ мог бы быть увлекательным, но, увы, я видела только петербургские спектакли обоих режиссеров — одного «Оленя» и одну «Птичку»…

А. Веселов (Труффальдино), О. Карленко (Смеральдина).
Фото В. Постнова

Кроме режиссерского, есть и сюжет художника: Эмиль Капелюш давно взаимодействует с Гоцци — вымышленная Азия «Счастливых нищих», фантастическая изысканная красота «Короля-Оленя» были его рук делом, кроме того, нельзя забыть «PRO Турандот», сделанную им для Андрея Могучего! Для Капелюша мир Гоцци — это неизведанный космос. Именно так — космически — выглядит пространство громадной открытой сцены ТЮЗа со странными треугольными «железяками» ржаво-коричневого цвета. Железо испещрено загадочными письменами. Эти иероглифы на металле — язык неизвестной цивилизации, на котором изъяснялись в Серендиппе, где правил король Дерамо, превратившийся в оленя, и в Китае, где царствовал Альтоум, отец жестокой Турандот. Теперь из ржавого железа воссоздано сказочное королевство Монтеротондо. Железяки слегка напоминают скаты крыш, побуревшие от дождя и солнца, и прибрежные скалы, стертые ветром, дующим с моря. Во втором действии их снимают с фурок, и они выстраиваются, словно лес каких-то странных рыжих елок. Впрочем, если приглядеться, железки похожи на музыкальные инструменты вроде контрабасов или больших балалаек и на человечков с глазками, ручками-ножками. Две разновысокие металлические фигуры, стоящие слева у портала, определенно напоминают мальчика и девочку — может быть, главных героев сказки, Ренцо и Барбарину. В одной из фигурок открываются окошечко и дверца — не все персонажи могут протиснуться в нее, такая она узенькая. Занятные и забавные железки «Зеленой Птички» не похожи на мрачные грубые стены из «Турандот», хотя это развитие одного мотива.

…В общем, если раскрутить все «зеленоптичьи» сюжеты, получится густой сад ветвящихся тропок. Но, как сказано у Гоцци, «тот плохой философ, кто не решает просто запутанных вопросов»… Так, может быть, просто — о «Зеленой Птичке» в ТЮЗе?

Д. Старков (Ренцо), О. Глушкова (Барбарина).
Фото В. Постнова

Совсем уж просто вряд ли получится, хотя бы из-за заковыристого сюжета. Для зрителей предыстория не только рассказывается устами самой Зеленой Птички, но и пантомимически разыгрывается на втором плане. Завязка немного напоминает «Сказку о Царе Салтане»: пока король Тарталья был на войне, его жена Нинетта родила двух близнецов, а престарелая королева Тартальона обманула сына, написав в письме, что родились уродливые щенята. Король велел матери все решить самой, тогда злыдня бросила младенцев в реку, а Нинетту посадила в склеп. Но дети не погибли — их выловили из воды и воспитали Труффальдино со Смеральдиной. Нинетту от голодной смерти избавила Зеленая Птичка — Принц, заколдованный в детстве Людоедом. В самом начале спектакля Ренцо и Барбарина узнают от болтливого Труффальдино, что они — подкидыши. Грубоватый папаша выгоняет детей на улицу, приемная мать, чуть не плача, пытается их удержать, но самоуверенные юнцы готовы уйти «с высоким равнодушием». Они не очень-то и расстроены, потому что начитались философских сочинений о «разумном эгоизме» и не признают никаких чувств, не верят в любовь, ни в грош не ставят доброту и родительскую привязанность. Не испытывая ни к кому любви, они надеются избегнуть страданий, тоски, ревности — прожить легко и беспечно. Объясняя все хорошие человеческие поступки «себялюбием», молодые гордецы сами оказываются невероятными себялюбцами.

М. Соснякова (Нинетта).
Фото В. Постнова

Фантастические события сказки приводят к тому, что бедные философы становятся богачами, и если раньше они гордились тем, что им ничего не нужно, кроме книг, то теперь они кичатся тем, что могут иметь все. Они оба стремятся к невозможному — Барбарина хочет получить Танцующее Яблоко и Пляшущую Воду, Ренцо мечтает о любви статуи. Коллизии запутаны, осложнены вмешательством колдовства, заклинаний и всяческих чар, но в конце концов выбор становится предельно ясным: суетные интересы, властолюбие, тщеславие, желание владеть материальными благами — с одной стороны, а с другой — просто любовь, верность, помощь ближнему… Я уже упоминала о том, что эта дилемма созвучна современности — она, можно сказать, актуальна! Полагаю, режиссер, сочиняя свой спектакль, о злободневности не думал, но поставить перед подростками, сидящими в зале, нелегкие жизненные вопросы он, вероятно, хотел. «Зеленая Птичка» — не просто красивое зрелище, но серьезное размышление, пища не только для глаз и слуха, но и для ума.

А. Введенская (Тартальона).
Фото В. Постнова

Известный как режиссер-эстет, эрудит и интеллектуал, Дитятковский в этом спектакле выбирает не книжное знание, не сухой ум, а сердечность. И стоит как-то особенно подчеркнуть его внятную и твердую художническую позицию, желание противостоять сегодняшнему цинизму, пофигизму и релятивизму.

Дитятковскому и Капелюшу (да и художнику по свету Галине Приклонской) не интересна карнавальная «итальянщина», сверкающая пестрая арлекинада. Их Гоцци — без традиционных масок и узнаваемых костюмов. Елена Орлова, сделавшая в прошлом году для «Короля-Оленя» роскошные, стилизованные под дель арте белоснежные костюмы, на этот раз избрала совершенно иной ход. Каждому персонажу придумана особенная одежда — не бытовая, конечно, но все-таки именно одежда, а не фантастический костюм. Тона в основном приглушенные, нет ярких и блестящих тканей, парчи, бархата. На колбаснике Труффальдино (Артемий Веселов) и его жене коричневые фартуки из толстой клеенки, на голове у Смеральдины (Ольга Карленко) уморительно нелепый чепчик, скроенный из кусков войлока, на руках — рабочие перчатки без пальцев. Ренцо (Денис Старков) и Барбарина (Оксана Глушкова) вначале тоже одеты в простую темную одежду, как Кай и Герда (почему-то такую ассоциацию навеяла шаль, в которую кутается девушка). Как Буратино — свою азбуку, они прижимают к груди большие книги по философии. Цветовые пятна появляются во втором действии, когда близнецы, бросив волшебный камень, становятся богачами. На них теперь кожаные сапожки и чистенькие костюмчики — так, наверное, одеваются английские аристократы, любители конных прогулок и охоты на лис. Барбарина в сиреневой амазонке играет с длинным оранжевым шарфом, как гимнастка с лентой. Только шарф слишком толстый, похож на змею, опутывающую своими кольцами. (У Ренцо потом оказывается такой же шарф — символ суеты и яркой бессмысленной канители, в которой запутались герои.)

Королева Тартальона (Антонина Введенская) и ее несчастная жертва королева Нинетта (Мария Соснякова) одеты контрастно: одна в черном, другая в белом. У Тартальоны стильное вечернее платье с пышным боа, а у Нинетты, погребенной заживо под отверстием сточной ямы, «траурная» одежда — белоснежная и воздушная. Изящная шляпка с вуалью, ботильоны, миниатюрный саквояж — все белое. Нечистоты не коснулись этой Прекрасной дамы. Да и живет она как будто в соборе, а не в канализации! Подвешенные на веревках железки — куски металла, обрезки водопроводных труб — покачиваются, сталкиваются, издают звуки, похожие на печальный колокольный звон. Нинетта—Соснякова говорит с аристократическим французским прононсом, недоуменно и смиренно вопрошая судьбу: за что ей посланы такие испытанья?.. Роль сделана безукоризненно, тонко, с юмором. Недаром к немногочисленным сценам, которые написал для Нинетты автор фьябы, Дитятковский добавил еще одну. Тарталья вспоминает о своей якобы умершей жене, и та появляется как мечта, видение, сон: Нинетта нежно поет по-итальянски и порхает вокруг мужа, тщетно пытаясь привлечь его внимание.

Король Тарталья (Евгений Сиротин) вернулся из дальних многолетних странствий. Он одет в форму морского офицера, как и полагается особе царской крови в спектакле режиссера-мариниста Дитятковского — вспомним, например, его «Федру»!.. Впрочем, близость моря в «Зеленой Птичке» ощущается только тогда, когда это необходимо по сюжету: например, на пустынном берегу Ренцо и Барбарина встречаются с царем изваяний Кальмоном (Сергей Жукович).

Ю. Атласова (Зеленая Птичка).
Фото В. Постнова

Тарталья разъезжает по сцене на высоком тронемаяке, смотрит в подзорную трубу, говорит в рупор. При этом Е. Сиротин подчеркивает в своем персонаже смешную инфантильность: король так и не повзрослел, он без конца препирается с матерью, капризным голоском гонит ее прочь, обижается и карабкается на свой трон, как в детское креслице. Миниатюрная мамаша проворно влезает наверх, усаживается большому сыну на колени… Надо сказать, что А. Введенская в роли Тартальоны — одна из главных удач спектакля. С самого первого, весьма эффектного появления (королева неожиданно прорывает бумажную стену и выскакивает на сцену) эксцентрическая дамочка захватывает внимание. Лысая головка Тартальоны в редких седых «перьях» покачивается на тонкой шейке, а ноги сами идут в пляс! Актриса играет остро, смешно, выразительно. Ее партнеру Владимиру Чернышову в роли поэта и прорицателя Бригеллы приходится не очень легко: его герой то и дело изрекает непонятные пророчества, а мутные длинные речи не нравятся тюзовской публике… Зато в сценах притворного ухаживания за престарелой королевой изящный, как опереточный фрачный герой, Бригелла—Чернышов берет реванш.

До «Зеленой Птички» Дитятковский ставил в ТЮЗе только однажды, причем довольно давно, и не сталкивался в работе с актерами, занятыми в нынешней постановке. Тем ценнее, что в его спектакле интересны не только режиссерские решения или сценографические чудеса, но и актерские работы. Труднее всех пока молодым исполнителям ролей Ренцо и Барбарины: надо освоить поэтический текст, насыщенный глубокомысленными рассуждениями, движение мысли в длинных монологах соединить с собственным движением на площадке, при этом соблюдать баланс между юмором и патетикой, иронией и эмоциональностью… Пластический рисунок роли О. Глушкова и Д. Старков освоили полностью: например, спокойно ходят на ходулях! Когда Ренцо теряет голову, а заодно и почву под ногами от любви к Помпее, Старков носится по сцене, встряхивая кудрями, высоко прыгает, как настоящий балетный танцовщик, лихо исполняет сabrioles (режиссер по пластике — Алишер Хасанов). Интонируют актеры старательно и в итоге добиваются чистоты смысла, а вот с эмоциональной наполненностью пока есть проблемы, хотя от спектакля к спектаклю видно явное движение.

Д. Старков (Ренцо), О. Глушкова (Барбарина).
Фото В. Постнова

Зато как здорово получилась в спектакле «буффонная» пара — Смеральдина и Труффальдино! Приемные родители и их дети — по сути, зеркальная пародия. Здесь все продумано, даже соотношение «комплекций» — хрупкие, небольшого роста близнецы и округлые, плотненькие родители. В начале отцы и дети существуют обособленно. Близнецы дважды пробегают мимо Смеральдины, которая пытается поймать их в свои объятья… Потом старшие герои становятся наперсниками младших. Смеральдина завоевывает дочь обезоруживающей любовью, а Труффальдино — побеждает хитростью. Чтобы сыграть растроганного, он режет лук, вдыхает острый запах и изображает горькие рыдания! Смешно то, что Труффальдино искренне верит в то, что поступает на службу к Ренцо только из корысти, а на самом деле он привязан к мальчишке не меньше, чем его жена — к девчонке. Они вцепляются каждый в своего «ребенка», удерживают, увещевают, повторяя (пародийно!) все их движения. Например, Ренцо, а за ним и Труффальдино принимают «героическую позу», похожую на знаменитую позу Калафа из «Принцессы Турандот». (Позу Завадского, воспроизведенную потом Лановым, потом скопированную Ронисом…. Ну, это для тех, кто читает слои пародий, а тем, кто не читает, все равно видно: это гордая поза героя, готового к подвигу…)

А. Веселов с удовольствием лепит своего смешного грубияна и циника, обаятельного плохиша. А Смеральдина прямо-таки излучает доброе тепло! Однако не только на человеческом обаянии О. Карленко держится роль. Актриса ведет искусную игру: найдена походка — Смеральдина двигается «паровозиком», согнутые в локтях руки «ходят» туда-сюда, найдена особая посадка головы, которая покачивается на шее, как у большой куклы. Боже, как уморительно она поворачивает к залу полное недоумения, но еще продолжающее по инерции улыбаться лицо, когда впервые слышит о «себялюбии»! А голос — как уместно порой врываются раскатистые хрипы, будто Смеральдина — негритянская джазовая певица! (Тем, кто не помнит Гоцци, сообщаю: в «Любви к трем апельсинам», пьесе, сюжетно предваряющей «Птичку», Смеральдина была арапкой.)

Живая музыка струнных, духовых и фортепьяно одушевляет действие, увлекает зрителей, а актеров словно приподнимает над сценой — они двигаются ритмично и легко, грациозно и плавно. (В музыкальном оформлении Руслана Смоляра подобраны вальсы Шостаковича.)

Наконец — о самом важном персонаже спектакля, о таинственной и многоликой Зеленой Птичке. Мы помним, что Птичка — зачарованный принц, «ребенком-невеличкой» превращенный Людоедом в орудие зла. Принц влюблен в Барбарину, но не может ни открыть ей тайну ее рождения, ни научить уму-разуму. А на холме Людоеда Птичка вообще смертельно опасна — приближаться к ней могут только безумные храбрецы, одержимые. В спектакле Дитятковского вершитель всех чудес — мальчишка на самокате. Зеленая бархатная курточка, штанишки до колен, картуз… Блестящие черные глаза, звонкий и чуть отрывисто, хулигански звучащий голос… Юлия Атласова — травести. На этот образ проецируется история ТЮЗа — от «Тома Сойера» до «Радуги зимой», от «Тимошкиного рудника» до «Маленького принца». Здесь схвачена самая суть всех чудес, происходящих в театре: их творят актеры…

«Что жизнь, когда в ней нет очарованья?.. Блаженство знать, к нему лететь душой, но пропасть зреть меж ним и меж собой!.. О, пристань горестных сердец!» — поет Птичка совсем не гоцциевский текст, а положенное на музыку романтическое стихотворение В. Жуковского «Певец» — о юном поэте, который в этой жизни был лишь «минутный странник».

С образом Птички связана сквозная философская тема спектакля: потеря гармоничной цельности, разрыв естественных связей — и между людьми, и внутри человека. Всемогущая и бессильная Птичка «собирается» в спектакле из разрозненных элементов, живых и неживых. Птичка на проволоке, Мальчик на самокате, говорящий за нее; страшная плоская железная Птица с зелеными глазами-лампочками, которая опускается из-под колосников и зависает над сценой (Мальчик—Атласова «управляет» этой машинерией с помощью большого рычага, к тому же отдельно с другой стороны опускается тем же рычагом громадное крыло).

Кульминация спектакля — смертельно опасная охота на Птичку. Ренцо и Труффальдино с сачком для ловли бабочек появляются на холме Людоеда, а Птичка-Мальчик, зловеще спокойный и неподвижный, поджидает их, молча сидя на авансцене. При приближении «героев» Птичка зачерпывает из жестяной мисочки и рассыпает в воздухе белый порошок, таким простым способом превращая Ренцо и Труффальдино в «статуи». Незадачливые ловцы сидят в гондоле, подвешенной на канатах, склонив головы, как замерзшие пичуги на жердочке. На них медленно сеется белый снежок. Ветер воет, Зеленая Птичка зябнет, дрожит, обхватив руками коленки, и напряженно ждет. Ведь сейчас все зависит от Барбарины, от ее готовности совершить подвиг, от ее любви!.. И чудо происходит: Барбарина находит бумажный самолетик, пущенный Мальчиком-Птичкой, разворачивает листок и, потрясенная, читает: «Зеленый друг, мой друг золотокрылый! Я Барбарина — я к тебе пришла, я долгий, трудный путь перенесла, чтобы тебя освободить, мой милый!»

Дальше свершаются остальные чудеса и превращенья: оживают Ренцо и его напарник, оживает статуя Помпея (Т. Маколова), Нинетта выходит из склепа и соединяется с мужем, родители обретают детей, дети — родителей и трон, Тартальона превращается в жабу, Бригелла — в осла… Все как у Гоцци: волшебно, но не без тайной иронии — уж слишком все счастливо обернулось! Ведь так только в сказке и в театре бывает. Эти прекрасные события вызывают невольную грусть: как будто светает и кончается новогодняя ночь, наступает утро, в котором никаких чудес уже не будет. Но напоследок нам обещают «еще одно большое чудо». В спектакле это не превращение Птицы в Короля Террадомбры, а ни много ни мало попытка коллективного улучшения человеческой природы всех зрителей и участников спектакля. «Давайте станем лучше!» — восклицает Мальчик-Птичка с еще не высохшими слезами на глазах. И обеими руками подбрасывает в воздух белый порошок. А вдруг он действительно волшебный и подействует?.. Детский жест, наивный и прекрасный, — это жест высокой надежды.

Григорий Дитятковский в программке написал: «Гоцци верил в то, что чудеса воспитывают и врачуют». Верит ли он сам в это? Верит ли он в магическую, очищающую и возвышающую силу театра? Не знаю. Но — надеюсь.

Май 2007 г.