Сначала возникла идея: а не поставить ли Яне Туминой спектакль, где она может и свою команду задействовать, и себя показать как режиссера, а не члена группы…

Однажды мы ставили спектакль в Австрии, я не была режиссером в полном смысле этого слова, т. е. человеком, который отбирает актеров, от которого исходят все импульсы в работе, — я подключалась, когда нужно было созвать актеров и что-то им объяснить. Ребята — Максим Исаев и Павел Семченко — были сценографами, но мы вместе продумывали концепцию, разрабатывали материал.

Когда поступило предложение от театра Сатиры, мы стали думать, какой сюжет можно реализовать, залезли в литературу, стали копаться… Я почему-то подумала о Чехове, коллеги меня поддержали. Наверное, мне хотелось отдохнуть от нашего (в хорошем смысле!) формализма и погрузиться в какие-то реальные человеческие темы, где боль, отношения… Потом Максим Исаев заговорил об андерсеновской «Тени», мы прочли сказку, потом перечитали Шварца и решили, что с этим можно что-то сделать, но немножко по-другому. Так возникла идея поставить оригинальное произведение, для которого «Тень» — некий вдохновляющий мотив.

Пьеса переписывалась несколько раз — по результатам репетиционного процесса. Какие-то сцены придумывались, исходя из конкретных психофизических особенностей актеров, на первую встречу с которыми мы принесли только некую фабулу с участием довольно схематичных персонажей. И тут же возникла нужная атмосфера — если бы ее не было, я бы не могла давать актерам точных заданий.

Актрису Татьяну Калашникову я «увидела» еще до того, как вообще надумала что-то ставить — во время проведения мастерклассов в контексте того театра, которым занимается АХЕ. На эти занятия приходили актеры театра Сатиры; Таня очень сильно выделялась уровнем креативности и понравилась мне абсолютно вся — и как она работает, и как выглядит, и как слушает.

Когда посмотрела «Голого короля», очень «показался» мне выразительный Миша Николаев. И я подумала, что наш Ковальский с его модной профессией ди-джея в Мишином исполнении может прозвучать очень интересно, хотя по пьесе я представляла Ковальского совершенно другим. Максим видел его скромным, неуверенным в себе, даже спившимся пожилым интеллигентом, который должен годиться всем в отцы. Но однажды я поняла, что Ковальский — бывший оперный певец, и тут же все встало на свои места. Мишина фигура, громогласность, экспрессивность соединились с блистательным прошлым его персонажа.

Желание что-то сказать своим спектаклем не возникает до того, как ты начинаешь работать. Носишь в себе некие идеи, потом соединяешься с материалом, актерами и понимаешь: ага, вот и пришел момент истины, потому что обнаружилась дорогая для меня тема. В этом спектакле — это мир человека, желание быть счастливым… Такие хрупкие, тонкие вещи, которые зависят от миллионного количества вмешательств, посягательств, влияний. Спектакль очень атмосферный, сотканный из множества деталей, к сожалению или к счастью — очень незащищенный. В нем создано вневременное пространство. Оно тесно связано с прошлым и одновременно является настоящим. Поэтому все заявленные темы звучат актуально, их можно отнести к темам вечным и одновременно сиюминутным. В этом есть притчевость, как мне кажется. Я понимаю, что притча — вещь тонкая и сложная. Прекрасно, что мне наконец-то удалось взяться за готовую пьесу и отдохнуть от нашего спекулятивного умения из всего делать некую притчевую форму. Мне нужно было вырваться за рамки привычного сюжета в работе, когда в группе четко распределены функции и в то же время все ужасно перемешано. Здесь же я с радостью могла диктовать какие-то свои пожелания, а ребята с такой же радостью — подчиняться. Павел, например, мог переделывать эскизы костюмов до тех пор, пока я не говорила: да, именно это мне и нужно. И этот опыт для всех нас был очень полезным и важным.

Сделав спектакль, мы пришли к выводу, что каждому из нас стоит попробовать себя «отдельно»: у меня есть отдельная профессия, ребята тоже реализовывают себя как художники. В любом случае, я планирую заниматься режиссурой и независимо от АХЕ, но со своими мне гораздо легче работать, потому что от них я получаю тот результат, на который рассчитываю.

Почитав то, что пишут о «Солесомбре», поразилась. Мы не избалованы тем, что критика или зрители трактуют наши спектакли однозначно. Всегда у всех возникает своя версия. А здесь — такое точное понимание, и меня это радует, потому что все линии отношений, которые я попыталась провести, легко прочитываются — сначала одним человеком, потом другим, третьим. А мне казалось, что есть подводные камни, которых, может быть, никто не увидит — ну и ладно, я-то об этом знаю! И вдруг выясняется, что это ясно многим. Результат превзошел мои ожидания.