Степан Зограбян родился в 1949 году в Ростове-на-Дону. В 1972 году окончил архитектурный факультет Ростовского строительного института. С 1978 по 1991 годы — художник-постановщик Ростовского академического драматического театра им. М. Горького и главный художник Ростовского театра юного зрителя. С 1992 года свободный художник.

Мы знакомы со Степаном Зограбяном с 1975 года, когда я пришел работать в ростовский ТЮЗ актером, а Степан сделал там к этому времени уже несколько спектаклей с Юрием Ереминым. В 1978 году я даже играл в их спектакле «За рекой моя деревня». В нем был такой грустноватый грузино-пиросманиевский поэтический колорит.

Степан по образованию архитектор (они однокурсники и смолоду друзья с режиссером Геннадием Тростянецким), и, придя, как и многие сценографы, из архитектуры в театр, он хорошо мыслит пространственными конструкциями. Потому ему и легко работать с постановочной частью, с чертежами, что это его «основная» профессия. Но при этом он не конструктор-макетчик и не архитектор, а очень непредсказуемый театральный художник.

Мне приходилось работать со многими хорошими художниками. Это ростовчанин Геннадий Белов и москвич Валерий Фомин, Ира Нирод из Львова, трагически погибший Валерий Мельников из Краснодара, в Вологде начинал с Виктором Садовым. Но наша встреча со Степаном, и то, что мы выдумываем, и то, что он придумывает сам, и как откликается на мои предложения, — это отдельный сюжет. Столько, сколько со мной, и так — он не работает нигде и ни с кем. Мы работаем много, делаем в год по три-четыре спектакля, чего не случается с ним ни в Орле у Михайлова, ни в Кирове у Клокова. У него удивительный нюх, чутье, особенное ощущение нашего общего театра. Может быть, я ошибаюсь, но в других местах у него нет таких удач, как в Вологде. И не потому, что я его творчески питаю или он меня, а просто есть удивительное содружество, когда он предлагает — я развиваю, я предлагаю — он развивает и так далее. Он не просто сценограф, он художник-постановщик, мы вместе сочиняем спектакли. Обычно мы начинаем с того, что разговариваем. Долго и много. Проигрываем, пробалтываем на словах весь спектакль, он делает какие-то почеркушки, а потом привозит готовый макет, который впоследствии почти не изменяется. Но иногда не бывает даже этих первоначальных разговоров, некогда, просто прочитана пьеса и Степан привозит готовое оформление. Я принимаю его сразу таким, каким видел в своем воображении. Был, правда, случай с нашим любимым спектаклем «Прошлым летом в Чулимске». Он привез готовый макет. Мне не очень понравилось. Я говорю: «Ломать можно?» Он говорит: «Ломай». Я взял нож, вырезал оттуда что-то. Он молча принял. Потом во время репетиций в это пустое место поставили черное пианино, оно стало частью декорации и его выставочного макета.

Или «Ревизор». Прочитав пьесу, он усмехнулся и сказал: «Ну, просто цирк!» Я за это ухватился, но Степан сделал не буквальную цирковую арену, а вписал огромный обруч с канделябрами в квадратный павильон. Намек и все! Готово. Остальное — детали, свет (он очень любит работать со светом) и яркие гротесковые костюмы.

Он постоянно работает с художником по костюму Ольгой Резниченко. В начале 80-х годов он увидел в Ростове ее, выпускницы львовского училища, эскизы и сказал: «Познакомьте меня с этой девочкой». И потом он приехал с ней ко мне в Ставрополь, где мы делали «Счастье мое». В этой пьесе ей особенно негде было развернуться. А первый Ольгин спектакль в Вологде был уже в 1987 году — «Гамлет». Тут они развернулись оба. Степан очень требователен не к конструкции костюма, а к колориту, фактуре и характеру, а она ничего не начинает делать, пока не увидит макет. Мы работаем все вместе около пятнадцати лет. Сделали только в одной Вологде около тридцати спектаклей. Я настолько им доверяю, так верю в то, что они делают, что иногда костюмы вижу уже только на примерках.

Работать со Степаном непросто, характер у него трудный (как, впрочем, и у меня), поэтому у нас бывают напряженные моменты, особенно когда он приезжает на выпуск спектакля. Он человек требовательный и бескомпромиссный и иногда не учитывает, что, пока он два месяца после сдачи макета жил в Ростове, я репетировал спектакль и что-то в работе изменялось. Потому первая «адаптационная» реакция в день приезда и первого «прогона» — до обид, чуть ли не скандалов, с категоричными оценками. А потом он бывает сам доволен тем, что сделано и что я не «испортил» своим спектаклем его макет.

Апрель 2001 г.