Беседу с Евгением Гомбергом ведет Марина Дмитревская

Мы открываем в нашем журнале новую рубрику — «Меценаты». Посмотрим, надолго ли ее хватит…

Меценатство в России не распространено. Или мало распространено. Оно точно было, но раньше — во времена Морозовых и Мамонтовых. Постоянно говорят, что наступят те времена, когда народятся новые меценаты, но пока они не наступили. Это первое.

Второе. Евгений Гомберг, дорогие читатели, не является финансовым покровителем нашего журнала. Беседу с ним мы публикуем с чистой душой, и только как беседу с меценатом и человеком, который не раз заставил нас удивляться тому, что он делает.

Е. Гомберг в редакции «Петербургского театрального журнала».
Фото М. Дмитревской

Нас познакомил в Риге несколько лет назад директор Русской драмы Э.И.Цеховал. Шла зима после дефолта, и, прощаясь, за столиком в кафе, я спросила Евгения Яковлевича и его жену Таню, какое бы специфическое латвийское печенье мне купить. Мол, приеду завтра к голодным студентам, чаю попьем. «Разрешите, я сам сформирую вам небольшой рижский комплект», — предложил Гомберг. Я согласилась, рассчитывая на пару килограммов кондитерских изделий.

Когда следующим днем, перед поездом, я пришла в театр, кладовка в дирекции была сплошь заставлена пакетами. Рыбы, сыры и колбасы — все разные, всё латвийское — были закуплены для студентов, редакции и моей семьи в таких количествах, что двое рабочих сцены с трудом погрузили мою сумку в вагон и под тяжестью снеди сломались вещи, лежавшие внизу…

А дальше наступил Стоппардовский фестиваль1 , в котором Е.Гомберг не только участвовал деньгами, но был при Стоппарде шофером, переводчиком, экскурсоводом, менеджером — всем. Но заметила я и другое, впрямую со Стоппардом не связанное: как он подкидывет деньги на прожитье студентам, тоже приехавшим в Ригу, — незаметно и так, чтобы девочки не просто были сыты, но могли ухватить кусочек какой-нибудь рижской радости. Уже когда Стоппард уехал и мы помахали современному Шекспиру рукой, Женя повел нас в роскошный ресторан и дал студенткам (именно им!) обед.

Этой весной Е.Гомберг появился в Питере. Его привела сюда «сама история», или, точнее, «история лошади». Летом 1910 года, на собранные деньги, в Риге был открыт бронзовый монумент — памятник Петру I работы известного немецкого мастера Густава Шмита-Каселя. На торжествах присутствовал сам Николай II. В разгар первой мировой войны, в 1915 году, все памятники отправили в Петроград, бронза была стратегическим материалом. Но неподалеку от Ревеля (Таллинна) пароход с рижским медным всадником потопила немецкая подлодка. Петр Великий пролежал на Балтийском дне без малого двадцать лет. В 1934 году эстонские водолазы вызволили императора из морского плена, попутно разобрав его на части. Рижане выкупили остатки памятника у соседей, но восстановить его не успели, да и место было уже занято памятником Свободы. Советская власть тоже ничего не сделала, чтобы восстановить исторический памятник. И вот к 800-летию Риги Е.Гомберг решил этот памятник реставрировать. Нашел мастеров, связался с питерскими профессионалами, начал работу, — но тут, под сильнейшим давлением националистов, Рижская Дума приняла экстренное решение выкинуть памятник из Латвии, для чего «подарить его Санкт-Петербургу на 300-летие» в виде металлолома. Общими усилиями, однако, удалось убедить наших градоначальников не принимать в дар «троянского коня». Реставрация была успешно окончена, памятник выставили в дни празднования 800-летия в одном из живописных парков города, где его смогла осмотреть делегация Санкт-Петербурга. Теперь Е.Я.Гомберг приволок с какого-то хутора громадный исторический валун, чтобы превратить его в постамент для «первого окуппанта» Латвии — Петра Алексеевича.

Памятник Петру I, восстановленный по инициативе Е. Гомберга.
Фото из архива редакции

В нашей редакции между «царскими делами» Евгений Гомбер бывал не раз. Весной, из привычки к попрошайничеству, ставшей второй натурой, мы задали ему вопрос: «Если ваша фирма списывает старые компьютеры, нельзя ли парочку переправить к нам? Видите, на какой рухляди работаем…» Картина была наглядной. Гомберг спросил: «Можно, я сыграю роль сумасшедшего миллионера?» — и написал элегантную бумагу с просьбой принять в дар от него… определенную сумму на покупку техники. «Комплектующие — на усмотрение редакции. Прошу отнестись с пониманием». Мы отнеслись и выразили свою благодарность в № 24.

Сегодня существует договоренность о том, что в подарок на 300-летие Санкт-Петербурга Рига организует создание точной копии рижского памятника Петру. А когда показали «городу и миру» восстановленный монумент, через газету Е.Гомберг обратился с благодарностью к каждому — от вице-мэра до шофера, кто помог «истории лошади». Текст заканчивался следующим пассажем:

«Мы еще не знаем дальнейшей судьбы этого памятника и куда окончательно определит его нынешняя Дума. Мы только знаем, что памятник пережил столько былого и столько Дум, что переживет еще не одну. Он есть, и это — факт.

Давайте не будем мрачно угрюмо серьезными. Давайте видеть в Давиде Микельанджело изумительной красоты юношу, а не выискивать в нем еврея.

Давайте покритикуем скульптора за то, что всадник излишне коренаст и крепок, и похвалим за то, что, хотя Лизетту, любимую кобылу Петра Великого, скульптор изваял с очевидной ошибкой2, она несомненно удалась. А после этого давайте любить эту конную скульптуру такой, какая она есть.

Т. Стоппард и Е. Гомберг.
Рига. Декабрь 1988 г.
Фото М. Дмитревской

Пусть на него пытаются вскарабкаться по хвосту. Пусть фотографируются с ним и на нем. Пусть начищают ему все, что должно блестеть.

Пусть он живет среди нас и вместе с нами. Любящими руками — трогать!»

Пока Рижская Дума размышляет, куда ей деть Петра, Е. Я.Гомберг уже занялся восстановлением рижского памятника Барклаю де Толли, полностью утраченного в те же годы. Этот памятник изготовляется в Санкт-Петербурге, в связи с чем Е.Гомберг приезжает сюда — общаться с питерскими скульпторами. Я тоже знаю теперь, как это делается. Страшно интересно.

Марина Дмитревская. Евгений Яковлевич, первый торжественный вопрос — вы спонсор или меценат?

Евгений Гомберг. Ни тот, ни другой. Спонсор — этот тот, кто с минимальными затратами создает максимальный шум о самом себе, это просто реклама. А меценат — это «catch-22» (уловка-22): он только тогда меценат, когда об этом никто не знает. Если он рассказывает о себе публично, как сейчас, — он уже не меценат. Вообще про меценатство объяснить ничего нельзя. Все, что ни говори, получается банально и тривиально. Может сороконожка объяснить, как ходит ее двадцать шестая нога? Я и себе не могу объяснить. Я, как Портос, «дерусь, потому что дерусь».

М.Д. И все же для чего-то вы тратите деньги на вещи отвлеченные. Зачем?

Е.Г. Доставляю себе удовольствие за собственные деньги. Удовольствия бывают разные, можно выпить водки или съездить на Гавайи, а можно починить памятник или помочь людям поставить спектакль, без всякой рекламы. Обклеить всю Ригу своими портретами проще всего, даже не очень дорого. Но не интересно. Интереснее внести вклад в процесс. Может быть, даже в исторический. Оставляешь о себе незаметную зарубочку.

М.Д. Из всех искусств для вас важнейшим является какое?

Е.Г. Игра ума. Интрига во всех ее проявлениях. Мои сотрудники говорят, что мне для спокойной жизни всегда нужен какой-нибудь противник, с которым я должен сражаться и переиграть. И в искусстве я тоже люблю игры ума.

М.Д. Женя, уточним сразу: делают спектакли, восстанавливают памятники и так далее — ты или твоя фирма?

Е.Г. Поскольку фирма принадлежит мне — это почти одно и то же. Правда, нужно уточнить. У нас сотрудники участвуют в прибыли. Но они сами предложили, чтобы прибыль, из которой им платится премия, исчислялась после вычитания расходов на театр. Поддержку театра отнесли к затратам на производство, как телефонные переговоры или канцпринадлежности, и таким образом в ней участвовал каждый сотрудник. Им нравится, что мы не просто занимаемся зарабатыванием денег, но стараемся создавать и культурную среду в городе.

Поддержка театра длилась пять лет, ежегодно мы добавляли театру примерно четверть его бюджета. Мы поддерживали не собственно театр Русской драмы, а Э.Цеховала и его начинания в этом театре. Знаешь, Александр I когда-то сказал: если я влезу в эти лосины, я их не возьму. Лосины должны сильно обтягивать. Точно так же, если в пьесе мне все понятно — она мне неинтересна, я не буду ею заниматься. В том, что делал Цеховал, в тех людях, в том материале, который он привлекал, все время была какая-то загадка. Было что додумывать, обсуждать, ошибаться. В этом хотелось участовать. Но нельзя было ограничиваться только спектаклями. Когда идешь по актерскому коридору и по колено проваливаешься в драный линолеум — его нужно починить. Или сделать душевые. При этом мы концептуально договорились, что вкладываемся в вечное, нематериальное. Хотя бы по дурацкой причине: здание театра на балансе у Минкульта, завтра Цеховала выгнали — кому это все досталось?

Первые деньги — это была «Пляска смерти», потом «Художники» Стоппарда, потом неудавшийся, по-моему, «Отелло», еще что-то. Экспериментировали, пробовали сделать театр еще приличным, но уже самостоятельным: кредитовали постановку «Загадочных вариаций» — совместное действо Риги и Маяковки. Между прочим, спекталь окупился, кредит возвращен.

Но в какой-то момент я довольно резко все остановил. Знаете, говорят, что революцию делают романтики, а пользуются ее плодами прагматики. Мы начинали сотрудничать с Рижской Русской драмой в тяжелое для нее время. Когда самое трудное миновало, поддержка театра на словах и какими-то деньгами стала модой, появилось довольно много разного народа, толчея, представление к орденам (я не шучу!) — и я отошел в сторону, чтоб не зашибли.

М.Д. В налоговой политике Латвии есть закон, поощряющий меценатство?

Е. Гомберг и Т. Стоппард.
Юрмала. Декабрь 1988 г.
Фото М. Дмитревской

Е.Г. Об этом говорить совершенно бессмысленно. Подавляющее большинство нормальных фирм в наше время умудряются юридически грамотно списывать прибыль в ноль и потому не платят налога на прибыль вообще. Конечно, если вы перечисляете деньги в какие-то фонды, налогооблагаемая прибыль уменьшается, но, во-первых, зачем ее вообще показывать, а во-вторых, зачем искать эти самые фонды? В сущности, деньги, которые идут на «благотворительные» нужды, — это скрытая форма налога. Поскольку государству мы не верим, то не доверяем ему распоряжаться и своими налогами, предпочитаем — напрямую. Между прочим, когда Папа Римский попытался объявить неуплату налогов грехом, все католики устроили грандиозный скандал. А я даже не католик.

М.Д. История с восстановлением памятников Петру и Барклаю — случайна?

Е.Г. Не совсем. Меня всегда интересовала история нашего города. Студентом я много лет подрабатывал экскурсоводом Спутника, водил американцев по Риге, всегда знал, что этот памятник где-то валяется. Лет двадцать пять назад, когда меня, студента, раздражали своей исторической неряшливостью мыльные романы Валентина Пикуля, цитата из «Моонзунда» просто взбесила: «Он ходил по утрам завтракать в кафе на Бастионную горку, с высоты которой, попивая кофе, взирал на зеленеющий город… Петр I со шпагой в руке и сейчас стоял на Александер-штрассе, в железной поступи ботфортов, обратясь свирепым взором на просвещенный запад; темную бронзу, отлитую в мастерской Антокольского, поливали теплые дождевые шквалы, порывами налетавшие с моря…». Стоять в железной поступи! Каково? Не стоял, а сидел на коне, не шпага, а кавалерийский палаш, да и не Антокольский тоже, явно спутал с Кронштадтом. Не говоря уж о том, что в мастерской скульпторов бронзу не льют. И вот когда появилась возможность, я об этом памятнике вспомнил. Мы его разыскали на складе и взялись за работу. Интересно было, что задача нетривиальная. Лежит груда рухляди, каких-то обломков — как из этого сделать то, что было когда-то? Заплатить — дело шестнадцатое, надо найти людей, специалистов, придумать, организовать. Потом стало еще веселее: возникли политические проблемы, и появилась интрига, адреналинчик, пришлось и их решать. Я же трейдер, и должен гибко справляться с любыми возмущениями. Этой творческой задачей мы занимались полтора года.

М.Д. Театр?

Е.Г. Театр полнейший! Пьеса и спектакль, финала которого мы еще не написали. Обдумываем, как подобраться. Склонность к театру в нашей компании, наверное, не случайна. То, что жизнь — театр, мы проверили шкурой. Построить фирму, которая работает, — это творческая вещь. Бизнеса, которым мы занимаемся, в наших краях раньше не было. Подобрать людей, расставить их — это почти режиссерская задача. Выявить в них то, что они могут и чего они сами о себе не знали. Всех ребят я перепробовал на разных позициях, должностях, пока не стало получаться. И так, знаете, рванули — не догнать!

М.Д. А с ролей снимал?

Е.Г. Не снимал, но роли перераспределял. А если и к новой роли человек относился с апатией — тогда уже расставался. Если человек прилажен к своей роли, от него можно ждать… космического!

М.Д. Вернемся к монументскульптуре. Почему возник Барклай?

Е.Г. А с Барклаем — еще проще. От Барклая до сих пор остался пустой постамент. Рядом с ним была песочница, где я копошился в детстве, и этот гранитный куб мне с тех пор резал глаз. Теперь мне говорят — почему никому не резал, а тебе режет?

М.Д. Ну, мы же привыкаем к трещине в потолке, которую видим каждый день.

Е.Г. 80 лет — это четыре поколения, глаз которых притерпелся.

М.Д. Из всего, что ты сделал за эти годы, от чего ты испытал наибольшую радость?

Е.Г. От процесса. От постоянного пребывания в нем.

М.Д. Женя, ты — человек дела, глава процветающей фирмы. Что для тебя важнее — процесс или результат?

Е.Г. В театре — процесс, потому что там нет и быть может однозначного результата. И даже нет его критерия. А с памятниками — результат. Чтобы стояли. Сейчас меня спрашивают — что дальше? А хватит, ребята. У меня не ленинский план монументальной пропаганды, я восстанавливаю два этих памятника — и точка. Что буду делать дальше — не знаю. Конечно, до конца уйти от участия не удастся, но я буду стараться быть сбоку3 . Но задача по Петру оказалась еще и необыкновенно интересным процессом полуторагодовых тонких интриг, замысловатых переплетений, столкновения интересов, по ходу дела пришлось переиграть полторы Думы и пообщаться с петербургской мэрией. Мы ковали ось Рига — Смольный так, что телефонные линии раскалялись. Памятник Петру на первых страницах и в «ящике» красовался с мая прошлого года. На нем развалилась правая думская коалиция и к власти пришла левая. Видит Бог, мы и думать не могли, что четыре тонны медного сплава могут вызвать столько страстей. Задача была сложной, она все время как бы бросала мне вызов, делая интересным сам процесс.

Но расходование средств не на себя и не на производство не ограничивается только культурой. Есть еще больницы, школы, кладбище. Плюс мои друзья и близкие поддерживают меня в моих начинаниях. Если б не поддерживали — я бы тормозил (жена считает, что я — человек, сильно подверженный влиянию). Но не говорят — и я не торможу. Когда я слышу — мол, ты тратишь на Барклая такие большие деньги, я отшучиваюсь: «Видал я дам, у которых в каждом ухе по Барклаю висит. Можно тратить деньги и так». Недавно прочитал в газете, что в Риге за первые семь месяцев этого года продано 49 автомобилей «Мерседес S-500».

М.Д. Дорогие?

Е.Г. Полтора Барклая штука. И ведь это не первые их машины и не последние деньги. И только за полгода. Так сколько людей могут это себе позволить? Понимаешь, деньги, которые я трачу на это, не очень большие, как и для многих других людей.

М.Д. Многих?

Е.Г. Многих. Так что кому-то это должно прийти в голову чисто статистически. Я — результат статистики. Но статистическому большинству это неинтересно. И люди иногда поразительно не додумывают. Знаешь, эта история с памятниками подняла дикую волну, народ пошел в монумент¬скульптуру.

М.Д. Ударим памятниками по бездорожью?

Е.Г. Марина, памятники стали вопросом номер один на повестке дня! Памятник Талю сделали — хорошо. Вдруг в газете — клич: отреставрируем памятник русским войнам, которые 300 лет назад полегли, не пропустив шведов. Подвиг. Сто лет назад поставили пирамиду — ее нужно помыть, газоны постричь, и вот пускают шапку по кругу, чтобы собирать деньги на реставрацию, и подписано воззвание людьми, почти каждый из которых может легко выложить нужную сумму из кармана в любой момент. Полностью. Без сбора народных пожертвований. Не надо кличей — положи деньги и покрась памятник! Помнишь, у Ильфа — «Хватит бороться за чистоту улиц. Давайте их подметать».

М.Д. Когда-то, при первом нашем знакомстве, ты рассказал мне притчу о том, как надо отдавать…

Е.Г. Это не притча, это легенда о царе Поликрате. У него в жизни все было настолько прекрасно, что он сам забеспокоился. Отправился к оракулу, и тот посоветовал ему на всякий случай пожертвовать богам что-нибудь очень для него дорогое. Поликрат снял с пальца свой самый любимый перстень и бросил в море. А через несколько дней рыбаки принесли на кухню дворца рыбу, в желудке которой повар нашел этот перстень. Боги не приняли его жертвы. Дворец, понятно, сгорел, и бедняга умер в нищете.

М.Д. То есть — надо подходить к жертве глубоко продуманно и честно.

Е.Г. Ну, кто как может. Поликрат — как раз пример, как отдавать не получилось. Мне больше по душе другое. Одна моя сотрудница цитировала своего еврейского прадедушку, который говорил, что человек сначала делает все для себя, потом — самого себя, а потом — вокруг себя. Начиная с какого-то момента, понимаешь: увидел сгоревшую лампочку — вкрути другую. Разрушен памятник — почини. Не поставлен спектакль — помоги поставить. Короче, «утром встав, первым делом убери свою планету».

М.Д. Поскольку мы все-таки находимся на театральной планете, последним вопросом вернемся к театру. Каковы твои самые сильные театральные впечатления за жизнь?

Е.Г. Недавно — «Академия смеха» Омской драмы. А давно — Брехт. Таганка. «Добрый человек из Сезуана». Висел на балконе, студентом, — мурашки бегали. Еще только раз мурашки испытал — давно, в «Октябрьском» на балете Эйфмана «Скульптуры Родена».

Сентябрь 2001 г.

1 См. «Петербургский театральный журнал» № 17.
2 Рижский Петр восседает на жеребце (М. Д.)
3 Сейчас Евгений Гомберг уже занимается реставрацией памятного знака губернатору Прибалтийского края маркизу де Паулуччи, который восстанавливал Ригу после войны с Наполеоном. Кстати, привлек для этого петербургских архитекторов — Стасова и др.