Владимир Галузин — фигура для оперы в изрядной степени нетипичная. Природа одарила его полноценным актерским талантом, и голос артиста, красивый звонкий тенор — лишь одно из средств достижения театральной задачи. Наверное, он мог быть идеальным актером для Покровского. Но судьба привела его из Новосибирска в Петербург. И слава Богу!
В общей сложности Галузин в театре уже 13 лет. А вот на сцене Мариинского всего 3 года, так что тут его еще позволительно назвать начинающим, хотя в активе артиста — Владимир Игоревич в «Князе Игоре», Андрей Хованский, Отелло, Герман. Истинным творческим взлетом стала центральная роль в прокофьевском «Игроке».
В. Галузин (Алексей) «Игрок» Фото Ю. Белинского
Судьба счастливо свела Владимира с режиссером Темуром Чхеидзе, в высшей степени удачно реализовавшим актерские возможности Галузина в партии Алексея Ивановича. В «Игроке» отразилась графическая ясность и строгая логичность точного ума его постановщика, режиссера драматического. И почти отсутствует некая оперная романтичность, которая при переизбытке ее становится качеством резко отрицательным, но в разумной доле необходима музыкальному театру. Чхеидзе вроде бы решил обойтись без нее. Однако она все же проявилась лучшей своей стороной в работе на редкость музыкального режиссера Чхеидзе с обостренно чутким актером Галузиным. В суховатой, скорее интеллектуальной, нежели эмоциональной, сценической атмосфере спектакля, точно выверенного, красивого своей композиционной строгостью, по большому счету, только Галузину удалось наполнить свою партию-роль настоящей живой кровью. Подробная психологическая проработка материала стала для Владимира питательной средой, в которой возник образ острый, не укладывающийся в рамки привычных представлений об оперном герое. Словно руководствуясь строками одного из писем Достоевского, Галузин создал «тип заграничного русского, …натуру непосредственную, человека, однако, многоразвитого, но во всем недоконченного, изверившегося и не смеющего не верить, восстающего на авторитеты и боящегося их»; игрока-поэта, глубоко чувствующего, однако, низость поэзии игорного азарта.
Алексей Галузина умен и саркастичен, одновременно лиричен и раним; жадно страстен в любви и болезненно горд. Его мистическая вера в игорную удачу прорывается как следствие неожиданного везения в любви, но захватывает его столь стремительно, что эту любовь словно стирает… С шутовскими ужимками ерничая перед носом разъяренного генерала или со страстью, на коленях, уничижаясь перед Полиной, сатанински отплясывая среди разбросанных банкнот или скатываясь по пандусу в финале спектакля, словно сорвавшись в пропасть, Галузин отчаянно смело чертит изгибы роли и с наслаждением вкладывает в нее всего себя, без остатка.
Оправданность каждого жеста, отчетливый ритм пластического рисунка роли вкупе с живым, выразительным интонированием отличали и предыдущую крупную работу Галузина — Отелло. Но не хватало подлинного масштаба личности вердиевского героя. Не хватало потому, что самое могучее средство достижения этого масштаба полное и абсолютно свободное владение голосом.
Комментарии (0)