Когда в 1926 году Сергей Радлов ставил «Любовь к трем апельсинам» в ГАТОБе, он был увлечен идеей циркизации театра. На старых академических подмостках художник Владимир Дмитриев «развесил» веревочные лестницы и трапеции, на которых кувыркались артисты экспериментальной студии Николая Фореггера… В моде были эстрадные представления по типу западных ревю — и над сценой медленно вращался зеркальный шар, отбрасывающий «зайчики»-блики — последнее слово современной техники… Старый театр представляли мнимомассивные колонны, старательно изображенные на холсте. Они шатались от бега массовки — как шатались устои прежних оперных постановочных традиций. Костюмы персонажей завершали и обостряли сопоставление старого и нового. Маг Челий был в голубом плаще с золотыми звездами, как и положено доброму волшебнику; первый министр Леандр разгуливал в наряде Мефистофеля, обнаруживая связь с нечистой силой; принцесса Клариче выступала в роли мюзикхолльной дивы с кричащей подвязкой на ноге; Король Треф не расставался с горностаевой мантией — на то он и сказочный король; Принц, решавший, смеяться ему или нет, был одет в черный костюм Гамлета, ибо смех для него почти такой же значимости вопрос, как «быть или не быть»… Спор привычного и, как казалось, отжившего с новомодным имел зримое воплощение. В финале, вместо предусмотренного по либретто славления принца и принцессы, пели: «Да здравствует Театр!»
М. Кит (Леандр). «Любовь к трем апельсинам». Фото Н. Разиной
Спектакль Александра Петрова образца 1991 года многое унаследовал из прежнего сценического решения. Художник Вячеслав Окунев — как знак памяти — сохранил веревочные лестницы, добавив к ним еще и цирковой купол, оставил и принцип смешения костюмов сказочных и почти нынешних. Чудаки здесь расхаживают в белых шортах и легких пиджаках, панамках и с очками на носу прямо в облике самого Сергея Прокофьева (с фотографии композитора, пребывающего на отдыхе). Принцесс, в пустыне умерших от жажды, выводят со сцены все как один хромающие военные — в пятнистых маскировочных костюмах (десантников?). Принц совместил в своем одеянии элементы костюма Пьеро и рыцарские доспехи — будто ночная рубашка из-под «железного» панциря… Клариче и сегодня может появиться на сцене мюзик-холла: канкан танцевать в ее наряде не только удобно, но и уместно. Дьявол Фарфарелло в красном обтягивающем костюме всем вроде бы похож на зловещего пришельца из преисподней, но вот дымовой аппарат новейшей конструкции, с которым он не расставался, как с любимой игрушкой, выдает с головой его сегодняшнее происхождение…
А в целом лозунг тот же — «Да здравствует Театр!», хотя слова либретто на этот раз остались неизменными.
«Апельсины» можно ставить, естественно, по-разному, что и делалось в различных странах различными режиссерами — осовременивая, обостряя, переписывая текст, добавляя репризы (в свое время Мейерхольд намеревался пригласить В. Маяковского для написания дополнительных словесных перепалок). То, что А. Петров пошел по пути преемственности, не гонясь за очевидной злободневностью или прямой политизацией, оставляя все на уровне намека, его право. Он действовал во имя Театра. О его постановке можно сказать словами И. Соллертинского по поводу первого сценического решения: «Это был первый и притом удачный опыт игрового спектакля в ГАТОБе». Первый игровой спектакль за много лет — в этом есть свой смысл…
«Любовь к трем апельсинам». Сцена из спектакля. Фото Ю. Белинского
В период вечно длящегося кризиса роль театра — кафедры (как завещал «великий писатель земли русской Николай Васильевич Гоголь») — маловыполнима. Столь стремительно меняется наша жизнь, что любые слова о ней устаревают, не успев родиться. И есть логика в том, что каждый из нас — и Театр тоже — обращается к себе, к своим собственным проблемам. Спектакль про Театр и про Игру — утверждение права на их самодостаточность, самоценность. Общественная значимость искусства сейчас, как никогда, в том, что занимается оно собой, своим личным делом — искусством: саморазвитием, восполнением утраченного, наращиванием мастерства и профессионализма. Посмотрите, как заиграли актеры в «Апельсинах», когда не надо погружаться в драму персонажа, его психологию и страдания, когда все это нужно «просто» изобразить и желательно «невзаправду».
С. Алексашкин, равно как и М. Кит, с большим удовольствием представляет публике убитого горем Короля — отца (его главная проблема в том, что любимое чадо не смеется). Принц — В. Солодовников, конечно, дает повод для огорчений — сидит в детском манеже с огромным градусником и изображает полную безутешность. Потом он и Труффальдино (Н. Гассиев, А. Дедик) полетят за невестой — прицепят крылышки, сядут на облачко и ну руками, то бишь крыльями, махать…
И. Богачева — с вызовом всем и вся — предстала принцессой Клариче. Ее коронный номер — попытка покушения на престолонаследника. Лимонкой она замахивается как заправская террористка, с чувством правоты и безнаказанности, свойственной звездам… У JI. Дядьковой это получается как-то мягче.
Первый министр Леандр (В. Алексеев, М. Кит) в сиреневом камзоле с упоением играет на белой виолончели. На белой — в силу своей избранности (у руководства это нынче модно — кто стихи пишет, кто музицирует…)
В. Солодовников (Принц) и Н. Гассиев (Труфальдино). «Любовь к трем апельсинам» Фото Н. Разиной
Е. Целовальник (Фата Моргана). «Любовь к трем апельсинам». Фото Ю. Белинского
Маг Челий у Г. Беззубенкова более добрый, чем у В. Огновенко, но оба равно смешны в своих грозных заклинаниях против злых чар Фаты Морганы — потому как грозность сильно наигранная. И Фата Моргана (С.Волкова, Е.Целовальник), и Маг Челий одеты в черное, без разделения волшебства на злое и доброе. Может, потому, что оба из черной магии, и поди разбери, что в итоге получится — как у них, так и у тех, кто ныне колдует, заклинает, предрекает…
Белый цвет в финале отдан только Принцу и Принцессе (Т. Кравцова), да Чудакам (они не красной, а белой «нитью» скрепляют действие, вне зависимости от всяких колдунов помогая влюбленным соединиться, они — воля автора, желающего верить в добро).
Но зло неистребимо, и как его ни распиливай (арапку Смеральдину О. Корженской подвергают опыту Игоря Кио и разделывают на части в цирковом ящике), оно будет сопротивляться до конца и подменит невесту крысой (хорошенькая такая крыса, пушистая, появится на троне — дети похожих дома в банках держат…) Но все закончится свадьбой, неизбежно, как в сказке. И никаких драм и трагедий, и хватит стенаний по этому поводу… Играем в «Апельсины» и с апельсинами — их на сцене валяется множество, на них и внимание не обратят, пока не выяснится, что где-то там, далеко, и совсем в других апельсинах — милые принцессы. Сторожит их огромная Кухарка — на постаменте с колесиками и с гримом А. Храмцова — Мариинский же театр играет… Если играть с удовольствием, когда самим интересно, когда один состав исполнителей соревнуется с другим — кто еще чего придумает — оказывается весело всем. Начинает тянуть на сцену, как детей в песочницу. А тут еще музыка — острая, динамичная, с вокальными партиями-репликами, и марш — парад-алле. Оркестр под управлением В. Гергиева (а теперь и Л. Корчмаря) «выдает» его с особым блеском.
Нет, конечно, можно было поставить оперу не как сказку, а как сатиру, полемику, с проблемами, и чтоб задуматься… Но почему-то не хочется: расслабляешься при виде дракона и всяких разных чудищ, борцов с ватными бицепсами, и одна мысль застревает, одно желание — хорошо бы еще посмешнее, еще, еще… И чтобы улыбка не сходила с лица…
Один из депутатов бывшего союзного парламента однажды не без остроумия заметил, что мы живем в обществе звериной серьезности. Может быть, театр ему возразил?!
«Любовь к трем апельсинам». Сцена из спектакля. Фото Ю. Белинского
Комментарии (0)