Назвать театр «Паростки» («Росточки», как сам режиссер переводит с украинского) любительским — язык не поворачивается. Артистов театра легко узнать даже в пестрой фестивальной толпе, настолько уверенно они ведут себя. Чувство собственного достоинства, свободные суждения, удивительное дружелюбие и профессиональное поведение как на сцене, так и за кулисами — вот что выделяет труппу «Паростков» среди других особых театров.

Виталий Любота, в свою очередь, выделяется среди режиссеров особых театров не только опытом, но и профессиональным образованием. Он окончил Киевский национальный университет культуры и искусств по специальности «Режиссура и хореография». Его спектакли зачастую экспериментальны, иногда даже весьма экстравагантны. Кроме своей деятельности в «Паростках», Любота преподает режиссуру и актерское мастерство в Киевском колледже культуры, конечно приобщая учеников к работе с артистами своего театра. Он стоит и у истоков первого на Украине Международного фестиваля особых театров «Солнечная волна».

Вера Шелест Сколько лет существует ваш коллектив? Если я не ошибаюсь, вы же являетесь его основателем.

Виталий Любота Нашему театру уже пятнадцать лет. Много актеров прошло через него. Кто-то остался, кто-то пошел своей дорогой, но есть и те, кто был среди первых и до сих пор служит в нем.

Коллектив возник благодаря областной организации «Союз матерей особенных детей», объединившихся, чтобы создать более качественную жизнь своим детям с особенностями интеллектуального развития, в частности детям с синдромом Дауна.

Вообще-то, сначала амбициозной цели создания полноценного театра не было. Просто решили попробовать поставить спектакль. А когда постановку осуществили, то обнаружили в театральной деятельности много интересного, а главное, полезного для наших ребят. С этого и пошло.

Участников первого состава театральная деятельность затянула. Актерские тренинги и упражнения, развивающие внимание, воображение, увлекли их не меньше, чем репетиции, поэтому мы решили заниматься не столько постановкой спектаклей, сколько студийной работой.

Спустя несколько месяцев я понял: то, чем я занимаюсь, является неким мультидисциплинарным видом педагогической и творческой деятельности, то, что мы делаем с ребятами, находится на стыке профессий. Тут нельзя было говорить однозначно, что это — театр, или образовательная форма, или разновидность реабилитации, а может быть — социализации. Важно то, что мы поняли: на этом перекрестке мы имеем дело с целым человеком, мы говорим о развитии психофизической и эмоциональной сферы и приобретении каких-то жизненно важных навыков коммуникации с обычными людьми, которые нас, как правило, игнорировали.

Шелест Когда вы впервые обратили внимание на особых людей? Когда они вызвали у вас именно профессиональный интерес?

Любота В советский период инвалидов в стране как бы и не было. Нас воспитывали так, что в нашей стране живут только здоровые и красивые люди, готовые к труду и обороне. А потом мы вдруг стали замечать на улицах людей несколько необычного вида… Может быть, их стало больше, а может, они перестали прятаться по домам. И что с ними делать?

Театр дает возможность поменять их статус. Один из наших первых спектаклей «Стена» мы играли в масках до самого конца, до поклона. И я сказал актерам: если не возникнет контакта со зрительным залом, так и заканчиваем в масках, но если зритель примет вас, поймет, что вы хотели сказать, тогда вы можете снять маски. В конце спектакля ребята услышали аплодисменты и сняли маски. Нас приняли.

С того времени мы работали в разнообразных театральных формах, играли Чехова и Шекспира, чисто пластические и импровизационные спектакли. Но спектакль никогда не был для нас самоцелью. Для нас и сегодня процесс важнее результата. В процессе занятий хорошо заметно, как внешне и внутренне меняются наши актеры и преображаются люди вокруг них — близкие, знакомые и незнакомые.

Поначалу мы много увлекались тренингами, упражнениями, этюдами. Из этюдов родились спектакль «Стена», состоящие из небольших миниатюр «Маленькие истории большого города». Очень сильный эмоциональный отклик в зале всегда вызывала история про двух собак. Одну из них сбивала машина, а вторая не могла принять ее смерть, пыталась всячески оживить, терлась об нее мордочкой, всем телом. Когда наша актриса начинала выть, в зале была такая тишина, как будто у зрителей дыхание перехватило.

Вот мы и обнаружили, что в результате наших студийных занятий получался некий художественный продукт, который можно показать зрителям. Конечно, мы осознавали нашу «особенность» и не хотели, чтобы к нам относились снисходительно, но мы поняли о себе и то, что мы все-таки не терапевтическая группа, которая использует театр как форму или упражнение по психотехнике и по психофизике.

Мы также не хотели, чтобы нас воспринимали как клуб по интересам, потому что занимались серьезно. Ну и спустя какое-то время пришли к выводу, что стремимся быть театром, что наш художественный продукт — спектакль — должен быть зрелищем понятным, с художественными достоинствами, адресованным зрителям, а не только нам самим.

Шелест Как вы работаете с артистами в студии?

Любота Как бы в два этапа. На первом этапе мы действительно работаем для себя (упражнения, тренинги, этюды), а когда что-то начинает складываться в спектакль, тогда уже решаем, выносить ли на суд зрителей результаты работы.

Шелест А когда к вам приходят новенькие, с чего вы начинаете работу с ними?

Любота У нас существует, можно сказать, ритуал знакомства с новым человеком. Самое сложное в работе с людьми с психическими особенностями — это то, что они замкнуты, насторожены, поэтому сначала их нужно «разговорить», задать какие-нибудь простые вопросы: как зовут, про маму, про папу, поздороваться за руку. Если это проходит, тогда можно дальше в игровой форме знакомить со всеми остальными ребятами. Первое прикосновение очень важно. Это сигнал доверия. Мы играем в разные формы рукопожатий, прикосновений. Как, например, здороваются в каком-нибудь африканском племени или в Австралии? Нужно сначала похлопать в ладошки, потом похлопать друг друга по плечу, а потом два раза подпрыгнуть. Это вроде игровая форма, но они уже друг к другу прикасаются.

Через какое-то время, когда новый человек включается в игру, можно использовать другие, более сложные формы тактильного контакта. Со второго занятия подобных упражнений на тактильный контакт может быть больше. Когда ребята не только, допустим, прикасаются друг к другу ладонями или хлопают друг друга по плечам, но и могут хлопать друг друга по спине, массировать плечи друг другу. Например, они становятся «паровозиком» и сначала кладут руки на плечи друг другу, а потом начинают общее движение. Потом они могут делать партнеру массаж спины, могут разворачиваться в другую сторону и уже другому человеку делать массаж. И вот такие тактильные контакты вызывают чувство доверия прежде всего через физическое, физиологическое принятие партнера.

Шелест Но бывают случаи, когда особые люди не идут на такой контакт?

Любота Бывают. И в таком случае существует масса упражнений, чтобы построить общение через какие-то предметы. Допустим, через выбор головного убора, какой человеку нравится: скажем, он надевает какую-то широкополую шляпу и рассказывает о себе в этой шляпе… Кто он такой. Если не может рассказать — пусть покажет, станцует. Вместо шляпы может быть кукла, «говорящий» зонтик, что угодно. То есть, когда появляется какой-то предмет в руках, он уже становится партнером и с ним можно общаться. Некоторым с предметом легче общаться, чем с человеком, и нужна эта «промежуточная ступенька», чтоб подняться на следующую — к человеку.

Есть, например, такое упражнение «Пингвины», мы часто используем его уже после того, как новенький пошел на первый тактильный контакт. Всем участникам говорится: вот вы пингвины, вы попали на льдину, которая плывет по океану и постепенно начинает таять и крошиться. Она становится все меньше и меньше, и вам на этой льдине нужно становиться все плотнее и плотнее друг к другу, чтоб не упасть в море… Игра вынуждает участников прижиматься друг к другу, следить за тем, чтобы никто не упал со льдины и не утонул. Это очень хорошее упражнение для формирования партнерства.

Пожелание друг другу — тоже можно выполнять на ранней стадии общения, когда не один человек новенький, а несколько. Участники садятся в круг, берутся за руки, и ведущий или преподаватель называет имя какого-то участника, а они все по очереди говорят ему свои пожелания. Чтобы он почаще улыбался, например. Чтобы он, когда приходил, говорил всем «здравствуйте», а когда уходил, говорил всем «до свидания». Ну и так далее, есть миллион всяких упражнений… Хорошо, когда новый человек, попадая в коллектив, видит, как взаимодействуют опытные студийцы: свободно, без излишней стеснительности.

Шелест Как вы осваиваете большие объемы текста?

Любота Когда я работаю с кем-то из плохо говорящих ребят, я просто разучиваю с ним каждую реплику «глаза в глаза», «нос в нос». Нужно огромное терпение! Просто берешь одно маленькое предложение и четко, внятно произносишь каждое слово, и ребенок за тобой каждое слово произносит, пока его органы речи до автоматизма не доведут эту фразу. Только повторение, а что еще?

Очень хорошо работает соединение речи с движением, когда звук «посылается» телом, выталкивается… Потом мы «бросаем», как мячик, свое имя или другое слово… Таким образом отрабатываем «посыл». Очень занятно играть в боксерский поединок, когда работает уже фраза или предложение… С партнером, разумеется, или с воображаемым партнером. Очень хорошо работает пропевание слов, коротеньких рифмованных строчек… На это уходят месяцы работы, иногда год… Нельзя неговорящего человека сразу выпускать в речевом спектакле, пусть сначала поработает в пластическом. Или можно дать ему одно слово, одну фразу, чтоб он произносил свою реплику в хоре… Так у нас сложился спектакль «Страсти по Мухе». Я туда, по-моему, все речевые упражнения включил… Очень веселый получился материал. Тут тебе и тренинг, тут и спектакль. Двух зайцев убили…

Ну а если серьезный многословный спектакль, с теми, кто говорит, то тут мы стараемся тексты не учить, а познавать… У меня в спектакле по Чехову был эпизод из рассказа «Радость». Там герой прибежал домой с радостным известием, что про него написали в газете. Мои артисты на сцене очень убедительно изображали чтение газеты, а ведь никто из них не умел читать. Они, взрослые ребята, не могут и никогда не смогут читать, но они так радостно «читали» на сцене, что у зрителя и сомнения не возникало! Мне важно, чтоб мои артисты понимали, в каких предлагаемых обстоятельствах они действуют, чтобы каждый осознавал, кто он, где он и чего хочет. Я с ними свободно говорю на профессиональном языке.

Шелест Какова структура вашего коллектива?

Любота У нас коллектив сложен как слоеный пирог: есть ветераны театрального дела, есть ребята среднего поколения и совсем недавно пришедшие. Потому что когда есть люди, которые давно занимаются, и к ним приходят новые, то они становятся друг другу интересны. И, конечно, тот, кто что-то умеет, с удовольствием будет показывать тому, кто не умеет. Ребята даже и без подсказок преподавателя становятся помощниками. Ведь обучая другого, обучаешься сам. Этот принцип работает однозначно. И получается, что новеньких опекают ребята среднего поколения. А старшие, более опытные артисты помогают преподавателю. Им можно поручить о костюмах побеспокоиться, о реквизите…

Шелест Все новенькие приживаются или некоторые уходят?

Любота В основном у нас постоянный состав. Хотя бывает, что кто-то уходит, кто-то возвращается.

Двери у нас всегда открыты, нет ни отборов, ни кастингов. Берем всех. Моя задача — создать условия, чтобы каждый в коллективе реализовался.

Бывает, что уходят. Обидно, конечно, но, с другой стороны, они уходят в жизнь, а не бросаются в запой или депрессию. Находят работу, создают семьи. Я не хотел бы, чтобы театр составлял ЕДИНСТВЕННЫЙ смысл их жизни, я бы хотел, чтоб он был ЧАСТЬЮ их жизни. Театр — это то, что помогает им выжить, то место, где можно проигрывать какие-то болезненные жизненные ситуации и быть готовыми к встрече с аналогичными ситуациями там, в мире здоровых людей. Они уходят, когда понимают, что готовы к встрече с жизненными проблемами.

Чего греха таить, наступит время, когда родители уйдут и они останутся с этим миром один на один. И театр для них — это та дверь, через которую они могут выходить к обычным людям, а если там некомфортно, можно вернуться. Или если сильно тоскуют по сцене, тоже возвращаются.

Шелест Вы часто употребляете термин «культурный продукт», когда говорите о своих спектаклях. То, что вы показываете на сцене, — это коммерция или искусство?

Любота Здесь масса вопросов! Начнем вот с какого: то, что мы создаем на сцене, — это что? Наивное искусство? И искусство ли вообще? Честно говоря, я этим не заморачиваюсь, не подбираю терминов, чтобы как-то назвать наше органичное существование на сцене. Мне важно добиться свободы и естественности, а подыскивают термины пусть те, кому это интересно. Мы ищем живого, непосредственного детского существования на сцене. Станиславский советовал своим артистам учиться играть у детей, а мои артисты по уму и есть дети, пусть даже многим из них за тридцать перевалило! Их сценическая наивность и детская вера дорогого стоят!

И вообще, что такое профессионализм? Это когда за игру деньги платят? Или когда есть особое качество сценического продукта? Зарплату мои актеры не получают. Это факт. А что касается качества, то я за свою жизнь видел немало спектаклей в «настоящих» театрах, которые назвать профессиональными язык не поворачивается… А артисты и режиссеры зарплату получают, зрители билеты покупают…

Современный театр загрызает меркантильность. Театру здоровых людей трудно выживать в нашем мире, что уж говорить о нас. И среди здоровых немало больных: с больным самолюбием, с больными амбициями, с больной душой… А среди больных есть много людей с очень здоровыми душевными качествами. Разделения происходят в нашем мире по каким-то неправильным параметрам…

Шелест Какие диагнозы у ваших актеров? Я ведь понимаю, что в зависимости от диагнозов вы подбираете репертуар, ищете такое жанровое решение или образный ход, чтобы артисты достойно выглядели на сцене…

Любота Диагнозы? Как правило, у каждого свой «букет». Многие унаследовали генетические изменения, в результате которых страдает интеллект, психика. Есть неслышащие и слабовидящие. Есть артисты с синдромом Дауна, есть аутисты. Есть ребята с нарушением координации, с ДЦП, но не сильно выраженным. Пока у нас не появлялись люди с тяжелой формой ДЦП. Но если бы даже и появились, я бы нашел, что им делать. Да я и не читаю их карту реабилитации. Я же не медик. И у меня они играют.

У двух ведущих актеров моего театра, Саши и Анечки, синдром Дауна. Они пришли в театр восьмилетними, сейчас у них уже прорезались актерские амбиции. Бывает, что и «зазвездятся». И надо находить способы, как бороться с этим «звездным синдромом». С ними же не можешь, как со здоровыми, — пробрать «с наждачкой». Очень сложно уловить границу, где диагноз, а где обычная фанаберия.

У некоторых есть проблемы чисто психологические, например заниженная самооценка. Чтоб не на людях, я могу пошептаться с ними в уголке… Нужно найти приемы и подходы, чтобы каждый чувствовал себя в студии комфортно.

Шелест Чего больше в вашей работе — радости или неудовлетворенности?

Любота Мне иногда говорят с сочувствием: как вам тяжело работать! А я так думаю: тяжело — это когда ты идешь в контору, как на каторгу. А когда ты получаешь удовольствие от своей работы, а не отсиживаешь рабочее время, тогда не тяжело.

А с другой стороны, если сравнивать… Я, например, преподаю в колледже культуры. Так мне со студентами — здоровыми! — бывает тяжелее, чем с особыми актерами. В моих актерах больше благодарности и тепла, больше радости, как ни странно… В них есть то, что мы — здоровые — потеряли или растратили: вера в бескорыстие, вера в любовь, вера… в Бога, наконец! Нельзя без этого существовать!

Шелест А каково вашим артистам с вами работать, вы ведь очень требовательный человек?

Любота Когда говорят, что «каждый спектакль выстрадан», — это не про нас. Мы получаем удовольствие. Три-четыре часа занятий в студии — это время, посвященное нам самим, себе любимым. Мы занимаемся своим телом, голосом, психофизикой, контактными упражнениями. Практически всем приходится преодолевать либо боль, либо страх. Наши тренинги актерско-терапевтические, это неразделимо. Стоит заболеть или уехать и на месяц-другой выпасть из процесса, начинается откат, регресс. Те, кто уходил из театра и терял регулярные занятия, уже через полгода заметно деградировали. Кто понимал это — возвращался.

Шелест Я слышала, что вы ставили «Гамлета»?

Любота Почти. У нас есть необычный опыт работы с профессиональными актерами. К сожалению, опыт этот не получил желаемого завершения, но был очень полезный и интересный. В 2007 году в связи с кризисом у нас сорвался проект совместной постановки «Гамлет. Преодоление страха», в котором принимали участие наряду с нашими артистами не просто известные, а знаменитые украинские актеры. Как говорится, «медийные лица». Владимир Талашко, Ада Роговцева, Виктор Шестаков.

Мы хотели сделать спектакль о двойственности человека. Заглавную роль играли два актера — здоровый, профессиональный артист и наш артист с синдромом Дауна. Они были определенным образом разведены по сценам, то сменяли друг друга, то соединялись, как бы сливались в одну противоречивую личность. Спектакль не вышел, к сожалению.

Шелест Каким вы видите профессиональное будущее ваших артистов в театре?

Любота Они могут работать в спецпроектах. В кино можно играть, если нужен такой типаж. Неслышащие или невидящие или с синдромом Дауна могут быть востребованы, если им надо сыграть самих себя. Мои актеры снимались. И очень гордятся, что приносят денежку в семью. Родственники сразу уважают. На них по-другому смотрят.

Шелест А как к вам новенькие попадают? Я вот сегодня в спектакле Олю увидела. Она ведь у вас совсем недавно. Она по ходу действия вдруг выпала из задачи, открыла лицо, ей вдруг стало интересно понаблюдать, а не играть. Сидит и смотрит. Анечка к ней тихонько подошла, стала поправлять головной убор, что-то шептать… У вас потрясающее командное чувство. Все стали перестраиваться с учетом Олиного поведения.

Любота Да, я видел. Все нормально, такое бывает. Оля у нас только с сентября. Мы познакомились с ней летом в творческом лагере. Она живет в Киеве с дедушкой и бабушкой, они нашли ей преподавателя рисования, который ходит к ним домой, как-то узнали о театральном лагере, и дедушка привез Олю и еще одного мальчика Витю. Тут-то мы и познакомились. Но когда они вернулись в Киев, я убедил дедушку, что ей необходимо общение, что у нас она раскроется. И вот видишь — уже на сцене. Я надеюсь, что она заговорит…

Иногда новеньких приводят родители, потому что наш фестиваль «Солнечная волна» за 15 лет стал достаточно известным и имеет неплохую рекламу в киевских СМИ. О нас пишут, у нас есть свои «звезды», Саша Стышенко, Аня Катеринич, они охотно выступают на телевидении, охотно дают интервью. После спектакля или во время фестиваля «Солнечная волна» обязательно кто-нибудь подойдет, попросится в театр. Через «Союз матерей» приходят. Это уже такие налаженные дорожки.

Шелест Как вы считаете, человеку с любым диагнозом может помочь театральная деятельность?

Любота Работая в любительских коллективах, я видел людей с нарушениями речи или координации, и мне на ум приходило, что я могу им помочь. В свой театр я охотно брал таких, и действительно они выравнивались. Такая работа доставляет мне большое удовольствие. Я ощущаю душевный покой и гармонию с миром. Если говорить о финансах, то это никогда не приносило дохода, да и не приносит. Этот кропотливый труд невозможно достойно оплатить, зато радость испытываю безмерную.

Вообще-то, если правду сказать, мы с моими артистами «вампирим» друг дружку. Они попивают из меня мою энергию, подпитываются моими эмоциями, но и я… Общение с ними делает меня счастливым.

Шелест Раз уж мы заговорили о летнем театральном лагере, то, насколько я знаю, вы приезжали туда не раз в качестве преподавателя. И работали, кстати, бесплатно. Зачем вам это надо: летом, вместо того, чтоб поехать с семьей на море, ехать в лес, жить в условиях далеко не комфортных?..

Любота В этом лагере уже пятый год идет очень полезная работа. Приезжают режиссеры из разных мест, не только из Беларуси, но и мы — с Украины, часто бывают ребята из Питера. У нас там и тренинги, и мастер-классы… Да, я преподаю, но и мне есть у кого поучиться. Миша Скребейко — организатор этих театральных смен — великий человек! Как он деньги добывает — уму непостижимо!.. Мы привозим с собой двух-трех своих артистов, а потом составляем смешанные команды и делаем за неделю маленькие спектакли. Творческая атмосфера замечательная! Работаем на погружение в материал… Для детей это опыт гигантский, ничем не заменимый… Я этим летом привез четырех моих студентов из колледжа. Они никогда не видели таких людей! А тут двадцать человек, и все с диагнозами!.. Ребята мои сначала перепугались: Виталий Владимирович! А как же с ними спектакли делать?.. А я говорю: учитесь! Вы для этого и приехали…

Шелест Расскажите о вашем фестивале «Солнечная волна».

Любота Первый фестиваль состоялся в 2002 или в 2001 году… Не помню уже… У нас уже были «Паростки», нам захотелось себя показать и на других посмотреть. Cначала решили организовать маленький домашний фестиваль, но не нашли в Киеве достаточного количества коллективов. Потом решили взять масштаб Украины, но даже на двухдневный фестиваль не смогли набрать. Мы людей не знали, люди не знали о нас. Поэтому сразу возник международный. После пяти или шести лет работы в Украине возникло около ста особых театров, есть даже свои региональные форумы.

Фестиваль «Непратаптаны шлях», кстати, во многом создавался по образцу нашего. Например, «консультационный совет» вместо традиционного жюри — это мы придумали. Ведь руководят особыми театрами чаще всего непрофессиональные люди: педагоги, психологи, воспитатели, какие-то лично озабоченные родители, иногда даже медицинские работники. Очень редко режиссеры или актеры. И, как правило, руководителям особых театров очень не хватает профессиональных знаний о театре. Поэтому прежде чем «жюрить», их необходимо научить. Самое подробное обсуждение, анализ каждого спектакля входит в обязательную программу. Мы начали приглашать с мастер-классами наших известных актеров и режиссеров. К чести их будет сказано — никто никогда не отказывался. Приезжали к нам из Москвы Наталья Попова и Андрей Афонин, они нас просто несколько лет подряд «пасли», конференции проводили, опытом делились очень щедро.

У нас за эти годы сложилась уже своя, можно сказать, субкультура. Практически все друг друга знают.

Шелест Вы бывали в Москве на фестивале «Протеатр»?

Любота Бывал. Я очень уважаю все, что там делается. Попова ведет гигантскую работу по завоеванию достойного статуса особого театра как культурного феномена. Я опасаюсь только одного: как бы это не привело к «втаскиванию» особого театра на традиционные профессиональные подмостки, как бы наш энтузиазм не перешел в другое качество — не формализовался, не забюрократился…

Шелест А что, есть серьезные основания для таких опасений?

Любота Знаешь, скажу сейчас, может, парадоксальную вещь, но мы все работаем практически бесплатно. Все волонтеры работают от чистого сердца. А если наши фестивали станут статусными или, не дай бог, престижными и сюда придут деньги… С ними придут другие люди и все может в одночасье измениться. Это только опасения и предостережения, я очень не хочу, чтобы так случилось.

Июль 2014 г.