Пять утра. Очень, очень, очень хочется спать. И мне хочется спать, и моему однокурснику Родиону хочется спать, и даже компьютеру, кажется, тоже. Но спать нельзя. Надо держаться, надо посчитать стоимость перевозки декораций на трех фурах, надо расселить пять народных артистов в два люкса — так, чтоб одновременно в одном люксе было не больше одного народного артиста, надо выяснить состояние штанкетного оборудования. У нас очень серьезное и важное занятие: мы везем Большой драматический театр имени Товстоногова в Большой драматический театр имени Товстоногова. На гастроли. С восемью названиями. Нам утром сдавать. У нас Кудрявцев. Вообщето предполагается, что предмет «Планирование гастролей», который ведет Борис Николаевич, научит нас организовывать гастроли в дальние города и даже страны. Но поскольку Борис Николаевич не очень высокого мнения об умственных способностях студентов (будем честны — не без основания), то от нас требуется все «по-взрослому» посчитать и расписать, не вывозя виртуальный театр за границы виртуального Санкт-Петербурга. Вообще, кажется, Кудрявцев нас всех терпеть не может. И сейчас по всему вполне реальному Петербургу наши однокурсники не спят — они везут театр Комедии в театр Комедии, «Балтийский дом» — в «Балтийский дом»…

Вообще все, что преподает Кудрявцев, наполнено таким чистым и прекрасным абсурдом, какой бывает только у настоящих педагогов. Например, предмет «Социология культуры» полностью состоит из запихивания в студентов информации о серьезнейшем социологическом исследовании, которое проводила группа ленинградских ученых лет за двадцать до рождения самого старшего из нас. Практического смысла эта информация не имеет никакого. Вообще. Зато мы узнаем, чем приличные люди никогда не закусывают хороший коньяк (сыром!). Где в начале семидесятых можно было почти легально свинтить потрясающие медные дореволюционные дверные ручки (во всех домах в центре, откуда жильцов только что расселили по новостройкам; заодно мы узнаем, как именно их расселяли, что значит «лимита», сколько раз в Петербурге поменялось население, поменялось на новое население или на окоченевших блокадных покойников). Почему дети, которые в детстве много болели, часто становятся хорошими артистами. Потому что лежишь и думаешь: а вот я поправлюсь, выйду во двор и этому засранцу Кольке скажу — ты че такой наглый? А он мне такой: а че? А я ему такой: а ниче… и ррраз! Прямо в рожу! Так и привыкаешь все время быть то собой, то Колькой, то Машкой, которая на все это из окна восьмой квартиры восхищенно смотрит… Как на самом деле расшифровывается СТД (Союз Театральных Девочек). Где в Петербурге самые красивые крыши (не скажу!). Что случилось давно-давно, даже раньше того социологического исследования, с одним мальчиком во Владивостоке, которому родители обещали привезти из загранки джинсы и не привезли. Он повесился. На своих старых штанах.

Не могу отвечать за всех выпускников нашего полутеатроведческого отделения, но лично мне еще ни разу не пригодилось знание штанкетного хозяйства в Воронеже. А вот про коньяк, крыши и актеров — пригождается регулярно. Потом Борис Николаевич стал научным руководителем моего чудовищного, халтурного, левой ногой написанного диплома. Потом я уехала, и мы «подружились» в Фейсбуке. Потом он заболел. Потом…

…А, вот еще что. Еще на лекциях Кудрявцева никто ничему не пытался тебя насильно научить. Можно ходить, можно не ходить, можно слушать, можно не слушать, можно читать под партой «Гарри Поттера». Когда я, двадцатилетняя тетя, староста курса, начинаю истерически рыдать прямо посреди лекции, потому что у меня вот только что убили главного волшебника Дамблдора, — наступает зловещая тишина, курс в тихом афиге смотрит на меня, я поднимаю мокрые глаза на Бориса Николаевича — и понимаю, что хрен ему, мировому злу. Всех волшебников не переубиваешь. Особенно главных.

Евгения БЕРКОВИЧ