У меня в пьесе «Призыв» есть ремарка:

Алеша снимает штаны и майку, остается в некрасивых трусах. Тело у Алеши тоже некрасивое. Женя понимает, что Алеша пьет много пива и игнорирует физические нагрузки.

В общем, героиня сперва смотрит и понимает, а потом хвастается подружке, какое у Алеши некрасивое тело.

Женя показывает Лу фотографию Алеши на телефоне.

ЛУ. Это он? ЖЕНЯ. Вот что можно о нем сказать по фотографии?

ЛУ. Э. Озабочен. Толстая попа говорит о легкой неуклюжести. И еще раз озабочен. Чем-то. У него есть чего-то в голове, но он боится этого. Получается, боится самого себя. В лице — озабоченность.

ЖЕНЯ (с нежностью). У Алеши некрасивый живот. Некрасивые ноги. Некрасивые волосы.

ЛУ. А волосы почему некрасивые?

ЖЕНЯ. Ну, они длинные, но их мало. В общем, мне скоро совсем невмоготу без Алеши.

Для Жени это доказательство любви — что у нее именно роковая любовь, а не любование роскошной плотью, которая напрашивается, которая того заслуживает. Любовь ничего не должна заслуживать, она достается незаслуженно, больше того — вопреки. Такая у героини идея.

У меня тоже одно время была такая идея, а потом другая, но я до сих пор верю в то, что в какой-то степени историю всегда диктует тело. Часть кода будущей истории обязательно зашита в телах. История во многом такова, потому что таковы тела ее участников. Красивые или нет, маленькие или большие, молодые или старые, здоровые или страдающие.

Если прописать жену неверного мужа лопоухой толстухой в возрасте, а подружку — феей, то сразу же все решат, что ну конечно, понятно, нашел себе классную помоложе. Это один сюжет. А если, наоборот, он от юной красавицы бегает тайно спать с тучной мадам средних лет — это сюжет другой. Возможен и третий сюжет — когда тела жены и любовницы, в общем, сопоставимы. Сопоставимо хороши или плохи. А значит, не в формах дело, а в энергиях, но энергии — тоже с телом связаны. Чтобы тело вообще было не при делах — это утопия.

***

Есть тело героя и тело актера, который его играет. Иногда они категорически не совпадают. Иногда это несовпадение выходит спектаклю в плюс, дает объем или там новый смысл. Иногда — наоборот, сплошные смысловые, стилистические и мотивационные потери.

Л. Мульменко. Фото О. Соротокина

Однажды на читке моей пьесы случился такой кастинг, что за главного героя выступил худощавый ухоженный артист. Сразу видно — любит одежду, по клубам ходит. А за героем стоял прототип, так прочно и естественно, что я даже не озаботилась никакими телесными описаниями. Не стала объяснять в ремарках, что он здоровенный полубандит, мне казалось, что только таким его и можно увидеть. Он же разговаривает, как здоровенный полубандит! А тут мальчик из клуба.

Я на него смотрела на сцене и вспоминала, как прототип как-то раз подрался по пьяни с товарищем, который был заметно поуже в плечах, но ловчей и трезвей. И товарищ его уложил, уселся сверху, победил. Прототип был глубоко потрясен. Он очень верил в свое тело и в свою «мощу» — как он ее называл. Он стоял перед зеркалом и спрашивал, риторически: «Знаешь, что это? Это — семьдесят килограммов тренированных костей и мяса».

Мы вышли на улицу. Нам предстала районная панорама: ряд типовых высоток, серийных близнецов.

Прототип долго смотрел на эти одинаковые дома и вдруг говорит, с надеждой в голосе: «И все-таки этот дом немного больше, да? Этот по-любому крупнее того».

Понимаете, он просто не мог пережить. В голове у него не укладывалось, что человек с телом поменьше одержал победу. И он пытался хотя бы тем себя утешить, что победа победой, а моща мощой. Поражение — только сегодня, а тело — всегда.

На самом деле тело не всегда. Будь оно всегда, человеческая жизнь была бы напрочь лишена драматургии — какой мы ее понимаем.

***

Я уважаю тело, я думаю, что это важно. Я думаю, что те, кто роль тела умаляют, пренебрегают им, оказываются в итоге в беде, именно из тела растущей. Тело, которое представлялось человеку вторичным, напоминает о себе. Портится, или болит, или загадывает сильное желание, которое ты не можешь исполнить. В общем, тело подводит. Оно мстит. Тело напоминает духу, что он пока еще не сам один тут носится, а в ансамбле.

Хотя даже тем, кто к телу изначально со всем почтением, не миновать в итоге телесной беды.

Чем старше человек, тем чаще и сложнее у него думы о теле. Дети, если они здоровы, не думают о теле отдельно. Тело и тело: я им бегаю, я им ем, я им дерусь. Молодые, если они красивы, тоже о теле отдельно не думают. Просто к набору детских опций добавляется одна взрослая: я им трахаюсь. Потом у женщин будет еще одна специфическая: я им рожаю. И, наконец, всех догонит рано или поздно первая страшная и последняя фактическая опция: я им умру. Это, точнее сказать, не совсем опция, ты ведь ею не пользуешься сейчас, ты ее предвосхищаешь.

Поэтому хорошо бы про героя понимать, в каких он отношениях со своим телом. Какие опции тела уже осознаны, какие доступны, какими он пользуется, а какие принципиально игнорирует. Сколько еще герою и телу осталось вместе и как они уживаются в настоящем времени. Насколько прекрасен и трагичен их союз сейчас.

Июль 2014 г.