М. А. Булгаков. «Мольер». Тюменский драматический театр.
Режиссер Александр Баргман, художник Анвар Гумаров

Я. Реза. «Бог резни». Тюменский драматический театр.
Режиссер Александр Баргман, художник Анвар Гумаров

В Тюмени театр не просто большой, он прямо-таки громадный. Считается, что по величине он первый в России! Здание новое, построенное быстро и довольно бестолково: проект оказался не очень воплотимым, поэтому изменения вносились уже по ходу стройки. Так, было уменьшено зеркало сцены, а планировка зала осталась прежней, поэтому с некоторых мест вообще не видно, что происходит в глубине площадки. Акустика тоже оказалась негодной, и за огромные деньги было установлено дополнительное оборудование, усиливающее звук. Зато теперь громкая музыка проникает сквозь стены, что не очень удобно, поскольку в театре несколько игровых площадок и спектакли идут параллельно…

Директор театра Сергей Осинцев может часами очень увлекательно и остроумно рассказывать о всяческих недоразумениях, связанных с устройством здания. К руководству театром он приступил меньше двух лет назад, но в Тюменской драме служит давно: Осинцев — артист, и очень хороший. Вместе с новой административной командой творчески настроенный директор занялся обновлением театра, взял курс на талантливую, современно мыслящую режиссуру. Судьба свела тюменцев с петербургскими постановщиками: по одному спектаклю выпустили Олег Куликов и Галина Жданова, в нынешнем сезоне ожидается работа с Петром Шерешевским. Самые тесные отношения сложились у театра с Александром Баргманом: уже вышли два его спектакля, а в дни, когда пишется этот текст, режиссер выпускает в Тюменском театре третью премьеру, «Три товарища».

Спектакли Баргмана в петербургском «Таком Театре» по большей части камерные (за исключением «Каина»). Умение работать с большой формой режиссер реализует в крупных российских театрах — в Омске, Новосибирске, теперь в Тюмени. «Мольер» по Булгакову осуществлен с постановочным размахом, даже шиком. Сценограф Анвар Гумаров и художник по свету Денис Солнцев не только профессионально освоили чересчур просторную площадку, но и создали зрелище удивительно красивое, стильное. Не стремясь воспроизвести обстановку мольеровского театра «Пале-Рояль», художники сочинили обобщенный образ театра как такового. Зеркальные ширмы, клубящийся дым в глубине, множество источников света — лучи пронизывают пространство, кроят его каждый раз по-новому. Оркестровая яма засыпана разрозненными рукописными страницами — и в бумажном «море» можно барахтаться, как в осенних листьях. Кресло Мольера установлено прямо там, среди рукописей. Причудливые костюмы Ники Велегжаниновой не копируют одежду XVII века, а стилизуют ее: современно трактованы знакомые по живописи мотивы — чрезмерно кудрявые парики, роскошные камзолы, пышные банты, ленты, брыжи… (У Мольера тоже есть парик для официальных походов во дворец, только он вовсе не завит — просто лохматая сивая грива.) Почти по-клоунски загримированы и напудрены не актеры мольеровской труппы, а придворные — белые маски вместо лиц, алые рты, подведенные глаза. Весь мир лицедействует, поэтому комедианты — все. У Короля даже есть музыкальная группа, в стилистике «Кабаре» Фосса, дамы на подтанцовке, а сам Луи XIV в микрофон поет песенку.

В «Мольере» саморефлексия театра проявляется и в приеме «открытой композиции»: спектакль как будто репетируется на наших глазах. Актеры обращаются к осветителям и звуковикам, проходят некоторые сцены несколько раз. В начале Лагранж, по прозвищу Регистр (Александр Кудрин), ищет интонацию для рассказа о жизни и смерти великого комедиографа, а сам комедиограф (Сергей Осинцев) — тут же дает указания как режиссер. В драматичный момент, когда Мольер застает свою молодую жену с собственным приемным сынком Муарроном и изгоняет его из дому, сцена примирения специально обставляется театральными штампами: дым, снег, саксофон. Мольер требует дать «холодный синий» луч на Арманду, «теплый желтый» на него и на полную громкость врубить шлягер Гару… И, надо сказать, эти испытанные средства действуют безотказно! Здесь самоирония авторов спектакля соединяется с профессиональным знанием старинных театральных законов.

Н. Никулина (Арманда), С. Осинцев (Мольер). «Мольер».
Фото из архива театра

С. Осинцев (Мольер). «Мольер».
Фото из архива театра

А. Тихонов (Людовик) в центре. «Мольер».
Фото из архива театра

Несмотря на то, что «Мольер» был первым спектаклем Баргмана с тюменской труппой, он сразу нашел с ней общий язык, и многие актерские работы впечатляют. Глубоко сыграна Мариной Слепневой несчастная Мадлена. Известию о том, что Мольер женится на Арманде, она сначала не хочет верить, пытается обратить все в шутку. Но постепенно смысл свершившегося (кровосмесительная связь) доходит до нее, взгляд Мадлены останавливается, глаза стекленеют. Она сражена, сломлена. Во втором акте мы увидим Мадлену Слепневой почти безумной, раздавленной. Высоким голосом что-то лепечет, униженно ловит руку архиепископа, чтобы поцеловать… Самым горьким и сильным моментом в роли остается горделивый, трагичный уход актрисы Бежар из «Пале-Рояля». «Сегодня я покинула сцену!» — чуть дрогнувшим голосом, в котором звенят слезы, произносит Слепнева, окидывая прощальным взглядом кулисы, зал… Арманда в исполнении Натальи Никулиной — грациозное существо, естественное и радостное. В ней главное — женская победительность, влекущая мужчин. Сильная работа — Король Александра Тихонова. Людовик многолик. Среди приближенных он манерно жестикулирует, надувает подкрашенные губки и капризно помахивает ручкой. Наедине с Мольером в сцене ужина, снимая парик и камзол, сбрасывает и маску кокетливого самодура. Кажется, вот он, настоящий: сидит на столе, болтая ногами, на пару с Жаном-Батистом лопает курицу — руками, отказавшись от приборов. Но, может, истинное лицо его — страшное, окаменевшее, сведенное гневной судорогой, которое видит растерянный, потрясенный Мольер во втором действии? Яростный взгляд, ледяной тон…

Мольер Сергея Осинцева — веселый человек. Неугомонный, переполненный жизненными силами в начале. Бегает за Армандой, как мальчишка, все на лету успевает — и ее страстно поцеловать, и чмокнуть по привычке пухлую грудь актрисы Риваль (Елена Махнева), и с милейшим Бутоном (Константин Антипин) повздорить (за две секунды и обидеть его, и приласкать). Драма героя сыграна крупно, эмоционально. Мольер преодолевает свою человеческую слабость, страх, привычку кланяться — и вдруг распрямляется спина, сморщенное от слез лицо разглаживается, и, став мудрее, Жан-Батист прощает пасынка — предателя Муаррона. Он вновь на сцене, бодрый и воодушевленный, как настоящий артист. В финале «Мольера» впрямую не изображается смерть героя. Сергей Осинцев множество раз повторяет знаменитую фразу «В 10 часов вечера, исполняя роль Аргана, господин де Мольер упал на сцене», падает — и снова встает, и снова падает и встает. Вокруг него — его друзья и враги, женщины, которых он любил, Людовик. Все они бросают ему реплики из пронесшейся пьесы жизни, а Мольер каждому кричит «люблю».

О Баргмане можно сказать словами, которые приписываются Мольеру: «Беру свое там, где нахожу». Дело в том, что он ищет и может найти свое у самых разных авторов.

Ясмина Реза — автор модный. Бесконечно ставили и ставят ее «АRT», теперь взялись еще за «Бога резни». Пьеса написана ловко, умно и остроумно, но прорывов в глубину, к потайным закоулкам души, там, по-моему, нет, да и не предполагалось. Ставить ее, безусловно, стоит: четыре отличные роли для актеров в возрасте около сорока — это подарок любому театру. Зрителю понятны проблемы успешно работающих людей среднего класса, проживших в браке полтора десятка лет и вдруг обнаруживших, что все: и семейная жизнь, и профессия — «достало» донельзя.

Но я уверена: не потому взялся Баргман за драматургию Реза, что она в моде, а потому, что расслышал свои мотивы, увидел близкое себе. Да, в «Боге резни» нет близкой ему темы театра, это история людей даже не «из публики», они, может быть, зрителями-то никогда не становились, настолько поглощены обыденным существованием. Но взглянем немного шире. Перед тем как выпустить «Бога резни» в Тюмени, Баргман поставил «Лжеца» Гольдони в Омской драме (и, судя по отзывам в прессе, это спектакль не о лжи как таковой, а о границе между обманом и воображением, игрой и жизнью, иллюзией и реальностью). А после «Резни» в Петербурге в «Таком Театре» состоялась премьера другой пьесы Я. Реза, «Человек случая», и снова о творце — писателе Поле Парски, о мире его романов, в котором живет (не меньше — если не больше, чем в действительности) читательница Марта. Именно этот спектакль заставил меня поверить в то, что Реза — автор не просто остроумный и изящный, но и глубокий. Пьеса камерная, на двоих, причем мужчина и женщина на протяжении большей части истории говорят не друг с другом, а с самими собой, мы слышим их внутренние монологи. В постановке «Такого Театра» героев тоже двое, но есть еще и своеобразные слуги просцениума (хоть никакого просцениума нет — в камерном узком, вытянутом в длину зале Музея Достоевского артисты играют в полуметре от зрителей). Они сопровождают все действие пластическим и музыкальным аккомпанементом и становятся проводниками в мир театральной игры, рождающейся прямо на глазах (герои Реза едут в поезде, поэтому слово «проводник» может иметь двойной смысл). Впечатляет режиссерский разбор и ходы, с помощью которых разговорная пьеса (только текст, никаких «реальных» событий) превращена в театрально насыщенное действие, где все так важно — игра света, живое звучание музыки, поворот головы, тень на стене и блеск глаз, отраженный в зеркале. За актерами, Мариной Солопченко и Виталием Коваленко, следишь, не отрываясь, так наполненно их существование. Подробно, по миллиметру выстроено сближение героев: два человека, не вступая в прямое взаимодействие, постепенно оказываются в таком жарком поле обмена энергиями, что даже температура в зале повышается, и не потому, что зрители надышали. У Солопченко и ее героини здесь ведущая роль, потому что именно Марта, оставаясь внешне спокойной, даже притворяясь дремлющей, посылает Полю сотню импульсов в секунду. Писатель скучает, бесится от недовольства собой, раздражается, но вдруг что-то начинает его притягивать в незнакомой женщине, сидящей напротив, тревожить, волновать. И вот уже эта тяга ощущается почти физически. Марта с ее мудростью, наблюдательностью, чуткостью, юмором, самоиронией, добротой и доверчивой верой — идеальный читатель, разделяющий с творцом все его страдания и надежды. Дело в том, что она тоже творит — вместе с художником, вслед за ним.

А вот «Бог резни» — о жизни вне творчества. Не преображенная ничем действительность сурова, как наждак, человеку в ней очень муторно, а как уйти от нее, средний обыватель не знает… Разве что напиться в хлам и учинить форменный погром в опрятной гостиной? Даже не столь важно — у себя дома или в гостях. В гостях интереснее: можно потошнить на любимый хозяевами альбом с репродукциями Кокошки! Но главное — разрешить себе не стесняться и выпустить наружу все, что агрессивно требует выхода.

«Бог резни». Сцены из спектакля. Фото из архива театра

Баргман и Гумаров понимают: Реза — не Стриндберг, относятся к ней с уважением, но помнят, что ставят комедию. Начинают шутить прямо с программки, на страницах которой четверка персонажей строит рожи в объектив фотоаппарата, а на обложке красуется экзотического вида африканец (или африканка, не поймешь) с мобильником и автоматом Калашникова. Бог (богиня) резни. Среди действующих лиц обнаруживаем Хомяка обыкновенного, хотя у Реза он внесценическое «лицо» — ночью зверек был выкинут из дома Мишелем Валлоном за то, что шумел. Хомяк (в этой роли я видела Сергея Калинина, но в первом составе ее исполнял директор театра Осинцев) появляется в самые неожиданные моменты действия, пугая персонажей и веселя зрителей. Внося долю абсурда в правдоподобную историю двух семейных пар, выясняющих отношения из-за драки сыновей, Баргман поступает верно, хотя линия Хомяка требует более тщательной проработки (написала — и сама над собой смеюсь).

Чета Валлонов принимает у себя чету Реев. Хозяева — в удобной одежде ярких цветов, гости — в строгих офисных костюмах. Но дело не в различии пар, а в сходстве. Да, Валлоны, на самый первый взгляд, ладят друг с другом, а Реи сразу начинают препираться, Аннет раздражается на мужа, который беспрерывно говорит по мобильному. Но это мнимая разница: и те, и другие супруги недолго делают вид, что все в порядке. Жанна Сырникова свою Веронику Валлон показывает такой правильной и занудной, говорит таким ненатурально сладким голосом училки, что понимаешь: женщина на грани нервного срыва. И срыв будет некрасивым и жалким, а последствия — почти катастрофическими… Во всем ей потакающий Мишель (Константин Антипин) только кажется «плюшевым», он изнурен и подавлен чересчур активной женой и собственной заурядностью. Наталья Коротченко только-только ввелась на роль Аннет Рей, ей еще предстоит освоиться в спектакле. Актрисе удалась первая часть, включая непростой для сценического исполнения эпизод безудержной рвоты героини (поставленный условно и эксцентрично). Вторая часть — всеобщая пьянка — в том спектакле, который я видела, провисла, причем у всех актеров. Ничего не скрывает и не притворяется «приличным» с самого начала Ален Рей — в исполнении Александра Тихонова он человек циничный, жесткий, бесцеремонный. Ему претит чинная беседа, его бесят ханжеские интонации Вероники, а волнует только одно — деловые проблемы, о которых он непрерывно говорит по сотовому телефону.

Площадка (а, к слову, в Тюменском театре малая сцена так велика, что легко может оказаться просторней иных больших), хоть на ней расставлены детали домашней обстановки, по сути, представляет собой ринг, ристалище, арену борьбы. Этапы действия отмечаются перестановками и трансформациями пространства. Четыре кресла группируются по-разному, а вместе с ними и герои то делятся попарно (меняя союзников), то оказываются в ситуации «трое против одного», или женщины солидаризуются друг с другом против мужчин и наоборот. В кульминационный момент пол и вовсе поднимается вертикально, мебель сползает на планшет, а герои жмутся к кромке авансцены, к зрителям, и тут уж все маски спадают. Вероника бьет мужа и швыряет в него книгами, Аннет топит мобильник мужа в ведре из-под тюльпанов, а мужчины в ответ выкладывают все, что они думают о супружестве и отцовстве. Хороша реприза, присочиненная к тексту Реза: «Твоя симка в мой телефон не войдет», а похороны безвременно погибшего мобильника (возложение тюльпана) останутся в памяти как секунда чистого театрального веселья.

Ноябрь 2012 г.