К. Федоров. «Ленька Пантелеев. Мюзикл». ТЮЗ им. А. Брянцева.
Режиссеры Максим Диденко, Николай Дрейден, художник Павел Семченко

НА ГОЛГОФЕ
БУДУ ПИТЬ С КОНЬЯКОМ КОФЕ

После революции терпкая свобода ударила в голову: появилась реальная возможность полностью переделать мир, пусть и на территории одной шестой части суши. Проектируются дома-коммуны, разрабатывается прозодежда человека будущего, театр становится искусством для масс, а поэзия захватывает территорию рекламы.

Режиссеры спектакля Николай Дрейден и Максим Диденко переносят действие «Трехгрошовой оперы» именно в то время. «Ха-ха-ха, все братья, свобода, а что нам, дуракам, для счастья надо», — завывает один из бандитов, играющий на контрабасе (Сергей Азеев делает это в стиле Билли Новика). Вращаются огромные трехгранные призмы, проплывает белый конструктивистский пароход с прекрасными женщинами, одетыми в белые майки с серой пятиконечной звездой и шорты. И пароход, и длинный красный стол — все здесь сделано для игры в лучших традициях театрального авангарда 1920-х (за сценографию отвечает Павел Семченко).

Режиссеры украли, точнее, заимствовали у Брехта только структуру: либретто мюзикла — совершенно самостоятельное художественное произведение, основанное на городских легендах о Леньке Пантелееве, питерском бандите и налетчике 20-х (Илья Дель проживает роль полно, как целую жизнь). Он, как Робин Гуд, грабил только буржуев. Деньги нужны ему «не для брюха»: он копит на свою мечту, белый пароход, на котором будут жить все близкие, друзья и просто те, кто захочет, по законам природы: без денег, без браков, в любви, справедливо. Мечта Леньки о коммуне — древняя как человеческий род: не только первые коммунисты и хиппи хотели этого, но и, с поправкой на время, первые христиане, основывавшие монастыри — христианские коммуны, правда, с другим отношением к любви. Но время доступа к механизмам мироздания оказалось ограничено: оно закончилось с первым убийством невиновного.

Для исполнения мечты о коммуне без денег нужны немалые средства, и только они появляются, как на их владельца устраивается облава. Попытка строить отношения с женщинами по принципу свободной любви (Ленька много говорит об аистах, которые соединяются в семьи только на год, а потом расстаются ради новых отношений) наталкивается на их собственнический инстинкт. Ленькины многочисленные жены искренне влюбляются в его мечту, присваивают ее, но после измены Пантелеева готовы уничтожить его физически.

Люся Смирнова (Анна Кочеткова) — уже беременная, впрочем, это не мешает ей устроить в тюрьме, где сидит Ленька, женские бои без правил с его последней женой и держать его, отца своего ребенка, на прицеле пистолета во время ареста. Хотя еще недавно она изображала крыс и кошечек, заигрывая с ним.

Анжела в исполнении Лилиан Наврозашвили — роль вполне трагическая: она была первой любовью Леньки, но тот оставил ее. Она пошла на панель от безысходности, родилась мертвая дочка (намекает на это обстоятельство песня «Расцвела сирень в моем садочке», которую она исполняет в жанре баллады). Денег на похороны не было, пришлось одолжить у Пичугина, скупщика краденого и главаря профессиональных нищих. Она вынужденно сдает ему, играющему на жалости и шантажирующему добрыми поступками, все пароли-явки Леньки.

И, наконец, последняя жена Леньки — Полина, дочь Пичугина. Дарья Румянцева проходит со своей героиней путь от мечтающей о светлом будущем девочки, которая кричала в мегафон «Я женщина, гудят за мной заводы, девочка выросла и хочет свободы» к тому, что становится главарем Ленькиной банды. На второй же день после свадьбы она обнаруживает Леньку в борделе. Серия схваток с противницами, зараженных той же Ленькиной мечтой о свободе и справедливом устройстве общества, ее закаляет. Ловко вызнав, где общак, она не только не покупает белый пароход, как обещала, но и пальцем не шевелит, чтобы вызволить приговоренного к смертной казни мужа из тюрьмы.

И. Батарев (Виктор Смирнов), И. Дель (Ленька Пантелеев).
Фото С. Левшина

Сцена из спектакля.
Фото С. Левшина

Главным же оппонентом Леньки становится Виктор Смирнов (Иван Батарев). По сюжету они служили вместе, но потом Пантелеев начал воплощать свою мечту о природной свободе, а Смирнов остался в органах, встроился в систему. Тоже очарованный мыслью о белом пароходе, он всячески защищает Леньку от преследований власти, не сердится за беременную сестру, но есть вещь, которую он не может простить. Это случайное убийство Зябликова, охранника в тюрьме. Спор Смирнова и Пантелеева не имеет разрешения: один желает жить хорошо сейчас, машины-квартиры-отдых на море, а другой хочет счастья, любви и свободы для всех, но причиняет этим много боли. Ленька выламывается из системы, разрушая все вокруг себя, доходит до убийства ради иллюзорного будущего. Иллюзорного потому, что оно не может быть всеобщим, пока не найдутся единомышленники. Но мало кто может отказаться от инстинкта собственника: от своих денег, своего мужа, своего ребенка, своего личного белого парохода счастья.

Отклонив предложение на миллион долларов — крикнуть с виселицы «Пейте какао Ван Гутена», Ленька Пантелеев оставляет завещание, по которому каждый получит ту сумму, которую у него отобрали. Восстанавливает справедливость (хотя его последняя воля не будет выполнена). Его ждет долгая казнь: когда он в судорогах последнего танца приближается к краю стола с петлей на шее, пробегающий мимо Ленин кричит про амнистию и заменяет повешение расстрелом в честь юбилея революции. И эта смерть будет уже настоящей. Черный капитан в исполнении Галины Самойловой, который все время был рядом в обличье фюрера, снимает с себя форму и провожает Леньку в последний путь, оказавшись смертью. Пустота, женщина в мертвенно-белом мокром платье выдергивает из карманов Леньки красные шелковые платки. А после скрывает его под своим подолом, проваливаясь вниз, под сырую землю, без следа.

В финальном дивертисменте белый пароход появляется снова. Только теперь на нем стоят актеры. Мощная постановочная команда: Николай Дрейден, Максим Диденко, Павел Семченко вместе с актерами — смогла выстроить свой мир с идеально функционирующими законами, правда, театральными.

Ноябрь 2012 г.

Когда-то Вера Викторовна Иванова объясняла нам, студентам, каким должен быть хороший спектакль: «Слоеным, как пирог, — для каждой группы зрителей свой слой». На самом деле «слоеный» спектакль — редкость. А вот «Ленька Пантелеев» режиссеров М. Диденко и Н. Дрейдена именно таков. Молодые люди, зрители с многолетним стажем, профессионалы — все найдут в этой тюзовской работе свое, понятное и интересное. И ни с кем спектакль не говорит свысока, ни для кого не делает скидок.

Для молодых. Зажигательный мюзикл стремителен и весел. Как в калейдоскопе, меняются сцены и герои, главный среди них — благородный разбойник, Робин Гуд революционной России. Под разухабистые мотивчики грабит он богатых, водит за нос милицию, захаживает в бордель, влюбляется. Влюбляется по-юношески порывисто, беззаветно и поверхностно. Разумеется, он идеалист, мечтает о всеобщем счастье. Фронты Гражданской войны и боевое братство сделали его таким. Им он верен и теперь. Эту верность отстаивает он в идеологическом споре с боевым товарищем, а ныне начальником уголовного розыска Виктором Смирновым. Последний шагает по зрительному залу, а через головы публики (на самом деле самой публике) кричит Ленька о своих идеалах. И ему никак нельзя отказать в обаянии. Быть может, более всего обаятелен Ленька в своих мечтах. Их материальным воплощением становится корабль, населенный энтузиастами-спортсменами, людьми прекрасными и возвышенными. Синее море, белый пароход, беззаботные грезы. Наивно и очень трогательно. Однако коллизия «участника боевых действий в мирной жизни» не замедлит обостриться. Юношеский романтизм сталкивается с реальностью. Ленька — хоть и благородный, но бандит. Случайное, бессмысленное убийство становится кульминацией спектакля. Безвинная кровь растекается роковым клеймом. Из беззаботного пижона Ленька превращается в раздираемого изнутри человека. Ни спасения, ни оправдания быть не может. Во второй части спектакля Илья Дель обнажает в Леньке черты классического русского героя — он и лишний человек, и мятущийся герой Достоевского. В первую очередь благодаря актеру мюзикл обретает подлинный драматизм, хотя им и не удается полностью прикрыть некоторого морализаторства драматурга.

Для живших в Советском Союзе. От начала до конца спектакль построен на ироничном обыгрывании советских мифологем, образов, текстов. Ключевая фигура — Ленька Пантелеев. Легендарный, почти мифический бандит, наводивший страх на Петроград даже после своей смерти, оборачивается здесь стройным впечатлительным юношей. Старые песни получают новые мотивы, отчего звучат смешно и, конечно, выглядят издевкой над картонностью Страны Советов. Так, история проститутки начинается с того, что «Расцвела сирень в моем садочке…». На сцене возникают пирамиды физкультурников и даже девушка с веслом. В спектакле нет исторической достоверности: на сцене образ времени. Очевидные, демонстративные анахронизмы, вроде пятилетки в четыре года и «Неоконченного» Маяковского, буквально с первой же сцены сгущают эпоху по законам художественной образности и формируют то взаимодействие примет времени, которое позволяет смотреть на него как на историко-эстетический феномен, до боли узнаваемый и вызывающий вполне сентиментальные чувства. Не случайно корабль Ленькиной мечты связывается с утесовским «Что это движется там по реке…». Все происходящее на сцене накрепко спаяно нашими детскими эстетическими впечатлениями. Картонный (буквально — нарисованный и вырезанный из картона) буржуй и шаржированный поп словно воскрешают подзабытую плакатную эстетику, и оказывается, что в странном сочетании сентиментальности и иронии есть своя глубина и мудрость.

Для профессионалов. Людям, причисляющим себя к театральному сообществу, на этом спектакле точно не скучно. Это одна большая игра в шарады. В ней могут быть свои победители и свои проигравшие. Например, интересно знать, кто в какой момент спектакля понял, что все это — откровенный парафраз «Трехгрошовой оперы»? (Пишущий эти строки вряд ли окажется в числе победителей — озарение накрыло меня лишь в начале второй сцены.) Брехтовская опера (созданная, кстати, в ту же эпоху) была воспринята как миф, история, доступная обработке. Мэкки-Нож превратился в Леньку Пантелеева, Полли — в Полину, Пичем — в Пичугина и т. д. Однако история не калькируется, как не калькируется «Опера нищего» у самого Брехта, о чем авторы спектакля в конце первого действия прямым текстом и сообщают. Переведенная в жанр мюзикла, она буквально прорастает ранней советской эпохой, в поэтических, музыкальных, зрительных и, самое главное, театральных образах получает собственное развитие. Иногда сближение Брехта с советской образностью работает как прием: стоит заменить «От Гибралтара до Пешевара» на «Там вдали за рекой…», и гомерический хохот в зале гарантирован. Но есть в спектакле и более сущностные нововведения. Обыгрывая театральную лексику двадцатых годов, режиссеры в самом начале весьма иронично воспроизводят некое подобие «Мистерии освобожденного труда» с ее плакатными, аллегорическими фигурами; по ходу представления на сцене возникают акробатические пирамиды; вдруг сквозь строй спектакля начинают проглядывать призраки мейерхольдовских «Рогоносца» и «Ревизора».

Создатели спектакля «Ленька Пантелеев».
Фото С. Левшина

Свою постановку авторы соотносят и с тюзовской традицией — и в прямом противопоставлении себя легенде о Брянцеве (выскакивает из публики человек, борец за традиционные ценности), и в более скрытом осмеянии революционной темы у Корогодского. Благодаря этому в спектакль вводится еще один очень важный театральный срез — образ революционных лет, сформированный в поздние советские времена. Возникают причудливые эстетические напластования мифологем разных эпох. Собственно, с мифологемами и только с ними имеют дело авторы спектакля. Сегодняшний художник оказывается от них почти свободен — и на сцене разворачивается невероятно веселое, умное, энергичное, формально осмысленное действие.

Может сложиться впечатление, что зрителю предложены постмодернистские игры. Это не так. Здесь театральность эпохи становится предметом осмысления. Спектакль, начинающийся «театрализованным уличным шествием», в финале оказывается сложным многоплановым построением, поэтически перемешивающим «реальность» с ирреальным. Словно из другого мира, из темноты выдвигается баба с ведрами, и загадочный Черный капитан, с самого начала безмолвно сновавший по сцене, оборачивается фигурой с косой. Аллегория сменяется метафорой.

Многоплановый, «многослойный» спектакль требовал легко трансформируемого пространства. Так его и организовал художник Павел Семченко, поместивший на сцене две огромные светлые подвижные призмы, которые, разворачиваясь разными сторонами, сближаясь, выдвигаясь вперед и отъезжая к кулисам, формируют кинетическое пространство, задают его жесткую, но изменчивую геометрию на округлой тюзовской сцене. Однако высокой пространственной поэзии художник достигает вместе с режиссерами: металлическая конструкция корабля Ленькиной мечты, населенная молодыми, красивыми людьми в белых костюмах и с флагами в руках, ледоколом рассекает в контровом свете черное ничто. Кажется, это центральный образ — в нем и театр, и эпоха, и выражение авторского посыла.

Когда-то Вера Викторовна, подумав, добавила: «Слоеность пирога не исключает целостности спектакля». В случае «Леньки Пантелеева» целостность сомнений не вызывает. Во всех «слоях», во всех сопоставлениях и сближениях пульсирует главная тема спектакля — эпоха, время. Прошлое воспоминаниями и параллелями отзывается в настоящем. Настоящее мечтой устремляется в будущее. Но за эстетически прекрасными образами времени скрывается его железная, неумолимая поступь. Финал известен, и спасения он не предполагает. Наверное, поэтому не появляется в спектакле Вестник от королевы: не только Ленька, но вся эпоха — и политическая, и художественная, — давно погрузившись в небытие, стали прекрасными призраками.

Август 2012 г.