Д. Масловская. «Двое бедных румын, говорящих по-польски».
Театр драмы им. Ф. Волкова (Ярославль).
Режиссер Евгений Марчелли

Пьеса Дороты Масловской «Двое бедных румын, говорящих по-польски» несколько лет назад прочно вошла в театральную практику лабораторных читок, эскизов спектаклей. На этом, как правило, все и останавливалось. Уж очень опасной, провокативной представлялась эта пьеса большинству российских театров. Одно дело — показать ее избранным «продвинутым» театралам, посещающим лаборатории, совсем другое — иметь такой спектакль в репертуаре. И все-таки в последние годы что-то произошло. Спектакли начали появляться один за другим, причем движение началось с окраин: от Южно-Сахалинска, Прокопьевска — и докатилось до Ярославля и Петербурга.

В Ярославле, на последнем Волковском фестивале, был показан спектакль Евгения Марчелли по этой пьесе, поставленный на Камерной сцене, предназначенной для экспериментальных работ. На этой сцене начал активно действовать проект Ольги Никифоровой «Центр имени Константина Треплева». Познакомив с пьесой поначалу узкий круг зрителей на читках современной польской драматургии в ноябре 2010 года, Марчелли довел ее до полноценного спектакля.

Первая пьеса бывшего «вундеркинда польской литературы» Дороты Масловской ближе всего к киносценарию и на первый взгляд написана без знания законов театра. В чем часто упрекают и российскую «новую драму». Но упреки возникают тогда, когда видно, что законов нет, а штампы в наличии. У Масловской все иначе. Во-первых, есть ощущение, что с литературным жанром «романа большой дороги» она знакома, а уж с «фильмом дороги» безусловно. Во-вторых, автор наделена внутренним чувством театра, и это сказывается в выборе самих героев, переодетых и маскирующихся, закрытых и распахнутых, носящих маски и пытающихся избавиться от них. Самостоятельную роль в пьесе играет сегодняшний язык. Речь персонажей Масловской явно не документальной природы, она придуманная, сконструированная, но так близка языку улицы, что нетрудно и поверить, что подслушана. (Когда-то похожий эффект был у Петрушевской, не сразу и не все догадались, что речь ее персонажей выстроена музыкально и театрально.)

В пьесе заявлено множество тем. На первом плане — жизнь двух столичных наркоманов, решивших продлить модную вечеринку под лозунгом «Грязь, вонь и триппер» и переодевшихся в грязных попрошаек. При более внимательном чтении обнаруживаешь тему отношения общества к «чужакам», неважно, кто эти чужие — румынские нищие или люди из другого сословия. Это все равно «чужие». Общество иерархично, и пересечение невидимых границ опасно. Жесткая социальная иерархия при внешнем демократизме одежды и поведения ощущается Масловской как внутренний конфликт современного общества. Это и проблема самоидентификации, остро стоящая перед поколением, главная функция которого — потребление.

Путешествие двух «румын» (в Польше так называют цыган), существ низших, тайно презираемых, имеет смыслы очень разные и порой не пересекающиеся с российской действительностью. Двое «румын», нагло усевшихся в чужую машину и терроризирующих всех, кто попадается им на пути, это провокация, тест для их невольных спутников. И для зрителей тоже. Тест забавный, если смотреть на это со стороны. И невыносимый, если оказался испытуемым. Как себя вести — непонятно. Возмущаться бесполезно. Тем и интересно построение сюжета.

Очень важно, как решены эти «румыны», в которых переоделись два варшавских тусовщика — сериальный артист и полубездомная девица. Для них, смутно помнящих вечеринку, где они познакомились, переодевание в бедных румын и спуск «на дно» — очередное приключение на дороге, карнавал, который обещает острые переживания. Они не подозревают, что дорога — это всегда испытание, а «автостоп» — испытание вдвойне.

Сцена из спектакля.
Фото Т. Кучариной

В спектакле Евгения Марчелли фигуры главных героев доведены до театрального абсурда. Они до того грязны и омерзительны, что кажется, с них в зал скачут блохи и дурно пахнет. Два этих живописных оборванца, Парха (Валерий Кириллов) и Джина (Анастасия Светлова), садятся в такси, и водитель, остолбеневший от ужаса, пытается както реагировать на разнузданность бомжей. Виталий Даушев играет обычного парня, который постепенно осознает опасность случайной встречи. Зрителю легче поставить себя на его место, нежели на место «румын». Их не жаль, а таксисту сочувствуешь, при том, что истерика у него очень смешная. Инспектор дорожной полиции (Кирилл Искратов) неприятен, но вполне понятен, логику официанток из придорожного кафе (Любовь Ветошкина и Ирина Сидорова), не дающих бродягам бесплатно позвонить, тоже вполне принимаешь.

До поры действие кажется сотканным из череды аттракционов, оно подхватывается в каждой следующей встрече и стремительно летит дальше. Валерий Кириллов и Анастасия Светлова играют отчаянно, бесстрашно, наслаждаясь самой стихией игры и подхлестывая друг друга. Или это их герои состязаются? Это понимаешь не сразу.

Румыны отвратительны настолько, что сочувствия не вызывают ни на минуту, но зрительская радость от театральной игры безусловна. И радость длится довольно долго. Все эти обнюхивания дырявых носков, ковыряние в носу, сквернословие, какой-то слюнявый идиотизм и раздутый живот Джины, бесконечная трескотня и верчение Пархи почти сразу обнаруживают карнавальное поведение героев. Они едут, сами не зная куда, бессмысленно пугая всех, хмелея от чувства вседозволенности.

Кажется, только одна героиня оказалась сильнее их. Это пьяная женщина, которая решила разбиться в машине своего мужа. Ее блестяще сыграла Татьяна Малькова. Актриса азартно включилась в дуэт Светловой и Кириллова и превратила его в виртуозное трио. Степень свободы ее героини (то есть степень опьянения) оказалась сильнее, чем у Джины и Пархи. На наших глазах с них начали слетать театральные маски и на лицах проступил ужас ожидания гибели. Сцена езды в этой сумасшедшей машине — самая сильная в спектакле. Женщина настолько пьяна, что не боится умереть, а они все-таки боятся. Все перевернулось, маскарад обнаружил свою бессмысленность. Карнавальный костюм хорош, только когда он оживлен вдохновенной игрой, а когда лицо не соответствует маске, герой смотрится нелепо.

Потасканные стертые лица Пархи и Джины оказались беднее их масок. Их попытки вспомнить себя настоящих ни к чему не привели. Где-то какой-то ребенок у Джины (где и когда она его оставила?), бессмысленность ее жизни, съемки у Пархи, который играет в популярном сериале ксендза Гжегоша (но и это не его лицо), — все это гораздо более призрачно, нежели их игра в бедных румын. Изрядно перетрусив, они оказались неинтересными в попытках вспомнить свою жизнь, залитую мутными потоками тусовок, наркотиков, знакомств. Полуобнаженный Дед, которого огромный Николай Шрайбер играет как мифологическое лесное чудовище, кажется более реальным персонажем, нежели они сами. Как-то они выдохлись в этой гонке то ли во Вроцлав, то ли в Варшаву, то ли на углерудовоз «Ибупром». Кажется, игра сама разоблачила их. Они не выдержали ее жестоких условий.

Но не выдержали ее и режиссер вместе с артистами. В сценах третьего акта монологи героев становятся монотонными, их причитания не открывают новых поворотов конфликта. А ведь на глубинном уровне в пьесе явно присутствует «пиранделловский» конфликт лица и маски. Этот драматический перелом от игры к жизни вроде бы и существует в спектакле, но он очень линеен.

Гибельность исхода в этом спектакле предопределена. Петле на шее Джины веришь сразу, несмотря на двойственность финала. Когда настигает ужас от собственной жизни, игра не спасает. Всякая игра когда-нибудь заканчивается. Как, впрочем, и всякая жизнь.

Евгений Марчелли очень редко обращается к современной драматургии. Тому, наверное, есть много причин. Он находит свои темы в классике. И вдруг — современная польская драма. Но даже в сложной, жестко написанной пьесе Масловской, как мне показалось, его вовсе не волновала жизнь как таковая и ужас перед ней, который испытывают герои, поколенческие проблемы, вопросы самоидентификации. Он исследует в спектакле исковерканную природу мужчины и женщины, с удовольствием погрузив их в любимую стихию театрального карнавала, который все расставит по местам, прикроет беззащитное человеческое тело костюмом и маской. И эта стихия демонстрирует его великолепное мастерство и виртуозную игру артистов. Но вот карнавал закончен, маски и костюмы сняты. А дальше — жизнь. И с ней надо как-то всерьез разбираться. Но вот тут Марчелли ставит точку, потому что эта беспощадная жизнь без игры ему не интересна.

Октябрь 2012 г.