Петербургский театральный журнал
Блог «ПТЖ» — это отдельное СМИ, живущее в режиме общероссийской театральной газеты. Когда-то один из создателей журнала Леонид Попов делал в «ПТЖ» раздел «Фигаро» (Фигаро здесь, Фигаро там). Лене Попову мы и посвящаем наш блог.
16+

ПУТЕШЕСТВИЕ ИЗ ПЕТЕРБУРГА

«ОДИН СРЕДИ ЛЮДСКОГО ШУМА…»

М. Лермонтов. «От первого лица» (по роману «Герой нашего времени»).
Новый драматический театр (Москва).
Автор инсценировки и режиссер-постановщик Вячеслав Долгачев,
художник-постановщик Владимир Ковальчук

Для тех, кто следит за творчеством Вячеслава Долгачева, выбор материала не стал сюрпризом, хотя этот режиссер известен непредсказуемостью в формировании репертуарной афиши. После «Чуда святого Антония» на Малой сцене, появившегося скорее волею обстоятельств, мы вправе были ожидать большого, серьезного разговора: слишком много болезненных тем и сюжетов накопилось в социуме. Не возникало сомнений, что разговор этот будет «на классике». Конечно, отважный шаг — обращение к роману «из школьной программы», на скользкой дорожке хрестоматийности потерпели неудачу даже выдающиеся мастера режиссуры. С другой стороны — сколько споров велось (и ведется) о том, кого же считать героем времени! Существует ли вообще этот «герой»? Какой он?

ПОВЕЛИТЕЛЬ МУХ
ПЕЧОРИН — МИХАИЛ КАЛИНИЧЕВ

Я отвечал, что меня беспокоят мухи, и мы оба замолчали…

Журнал Печорина

«Гром победы, раздавайся! Веселися, храбрый Росс!..» — дружно поет хор персонажей спектакля, элегантные мужчины и красивые женщины в одинаково изысканных костюмах, с одинаковым оптимизмом на одинаково приятных лицах… «Водяное общество», будто повинуясь невидимому дирижеру, неестественно бодро и старательно выводит слова неофициального русского гимна, глядя прямо в зрительный зал. Молчит только один, в темном мундире, с усиками. Портретное сходство Михаила Калиничева (Григорий Александрович Печорин) с автором романа — если судить по изображению П. Заболотского, знакомого каждому по школьным учебникам, — поразительно. В первые минуты это даже кажется досадным упрощением (нам всего-навсего намекают, что Печорин — альтер эго автора? что за банальность?!), но чем дальше — тем очевиднее цель режиссера, настаивающего на этой детали. Перед нами отнюдь не Лермонтов-персонаж, а некая мифологема, «условный знак», обобщенный образ незаурядной личности.

А. Безбородова (княжна Мери), М. Калиничев (Печорин). Фото Е. Пряничниковой

А. Безбородова (княжна Мери), М. Калиничев (Печорин).
Фото Е. Пряничниковой

Много раз мне приходилось видеть актера Калиничева в разных ролях (среди них, напомню, князь Мышкин, Тарелкин, Алхонон…), и мастерство его никогда не подлежало сомнению. Но Печорин — самое мощное, самое глубокое его драматическое создание. Он буквально гипнотизирует — странной асимметрией фигуры, в которой есть что-то изначально трагическое; болезненно сверкающими глазами, страдальчески искаженным лицом… Трудно сказать, чего в нем больше — притягательного или отталкивающего. Противоречивость натуры — строптивый, беспокойный нрав, непомерное самолюбие, и вместе с тем — широта души, обостренное чувство чести, — все так или иначе читается в спектакле. Психологические подробности не дробят образ, напротив — работают на единство замысла. Более того, найденные оттенки оказываются в конце концов дополняющими друг друга. То, как герой с первых шагов на сцене молча осматривается в дымной гулкой пустоте сцены; как долго готовится к первой реплике, неимоверным усилием воли заставляя себя произнести «Одиннадцатого мая…», и как судорожно сцеплены, будто скованы кандалами, его руки за спиной, — это не просто знаки «лишнего человека» (что там говорилось нам на уроках литературы?) и даже не вызывающая поза нонконформиста. Все еще проще: Печорин физически не способен быть с людьми. Он болен неприспособленностью к светской (только ли?) жизни, неумением и нежеланием находиться в обществе — то есть болтать, ужинать, танцевать, соблюдать ритуалы приветствий, прощаний, отношений. дружить, любить.

Впрочем, есть исключение: доктор Вернер. Но и тут все не просто. Олег Бурыгин играет некую реинкарнацию, вариант Печорина «двадцать лет спустя» — то, чем мог бы стать главный герой, останься он в живых. Не успокоившийся — но внешне спокойный; не циник — но в маске циника, ядовито посмеивающийся, привыкший разыгрывать «своего» среди людей, глубоко ему отвратительных. Приятельство с ним Печорина (вряд ли можно назвать эти отношения дружбой) — скорее условность, почти что разговор с воображаемым собеседником. Доктор Вернер, возможно, и существует-то лишь на страницах журнала. Но остальные — назойливые, неотличимые друг от друга, жаждущие сладкого (или гниющего?) — что в них проку?! Беспокоят, жужжат, надоедают. Мухи.

Сцены из спектакля. Фото Е. Пряничниковой

Сцены из спектакля.
Фото Е. Пряничниковой

Фабульный каркас инсценировки — события центральной повести «Княжна Мери»; той, что легла в основу знаменитого телевизионного фильма А. Эфроса «Страницы журнала Печорина» (1975). Жанровый подзаголовок спектакля — «окончание журнала», то есть вроде бы декларируется некая преемственность. Однако если Олег Даль играл кризис безверия и в его огромных глазах (как забыть эти крупные планы?) светилась тоска от мучительной пустоты — на земле, но в первую очередь там, на Небе… то Печорин Калиничева, кажется, когда-то уже решил для себя этот вопрос раз и навсегда. Он вынужден жить здесь, сегодня, сейчас, среди людей. Даже самый пустяковый разговор, необходимость любого контакта вынуждает его наскоро напяливать личину карикатурного Байрона («роль глупая, жалкая…»). А лицо под ней? Бледное. Насмешливо-несчастное. Брезгливо-наивное. Высокомерно-отчаянное. Так и просятся взаимоисключающие эпитеты, одно определение обгоняет другое. Голос? Холодно-размеренный, интонации вызывающие, но вот миг — и зазвенели слезы, как у готового горько обидеться ребенка («За что?! Я вам не игрушка!»).

Удивительно: по всем правилам театральной игры Печорин — хозяин действия. Повествование ведется именно «от первого лица», и герой имеет право ускорять и замедлять ход своего рассказа, прерывать его, обращаться с авансцены к публике, менять время и место действия, «листая» конструкции декорации, как странички дневника. Но при этом он обречен на изоляцию — и катастрофически не свободен. Руки так и останутся за спиной, как у арестанта. Невероятное напряжение не отпустит ни на мгновение. Потому что в нашем времени — именно в нашем, сегодняшнем — человек мыслящий, рефлексирующий, наделенный силой, умом и (боже упаси!) талантом — не встроится в хор, не впишется в схему. А для того чтобы обрести свободу среди этих белых скругленных ширм, напоминающих театральные кулисы, нужно вписаться. Иначе — поворотный круг вновь вынесет под свет софита, и все начнется сначала…

Интриги с пустой и манерной княжной Мери (Анастасия Безбородова) и невыносимой в своем скорбном мелодраматическом пафосе Верой (Виолетта Давыдовская) — где-то на периферии основного сюжета спектакля. Дуэль с румяным фанфароном Грушницким (Александр Зачиняев) гораздо важнее: она должна закончиться убийством. «Околевай, как муха!» — кричит последнему секундант (Андрей Курилов), спровоцировавший ссору, а своим отчетливым, жестоким «Трус!» подтолкнувший юношу к гибели. Надо видеть лицо Печорина в этой сцене… она играется на высочайшем духовном накале, искренняя надежда на примирение сменяется отчаянной злостью, каким-то приступом отвращения — к миру, к себе, к тем, кто заставляет его быть палачом. Быть «топором в руках судьбы» можно на словах, в стихах, но убить всерьез — это ведь не муху прихлопнуть! Косвенная отсылка к Достоевскому («Это человек-то вошь!») — принципиальна для режиссера. Герой Калиничева желчен, «неудобен», неприятен, в какие-то моменты жалок, в какие-то — почти уродлив, груб и самодоволен… но в его случае финальный шаг с обрыва, вслед за убитым Рабом Шинели, не вызывает вопросов. «Такая. Пустая. И глупая. Шутка…» — через паузы, спокойно и медленно, как говорят только абсолютно отчаявшиеся люди, произносит Печорин перед тем, как исчезнуть навсегда.

ОДИН ИЗ ГЕРОЕВ НАЧАЛА ВЕКА
ПЕЧОРИН — ЕВГЕНИЙ РУБИН

От него в Пятигорске никому прохода не было. Каверзник был, всем досаждал. Поэт, поэт!.. Мало что поэт. Эка штука! Всяк себя поэтом назовет, чтобы неприятности другим наносить. <…> Вы думаете, все тогда плакали? Никто не плакал. Все радовались…

В. Эрастов. Вестник Европы. 1914

Совсем иначе играет в параллельном составе Евгений Рубин. Подозреваю, что именно его исполнение будет ближе и понятней публике — ибо в зале Нового драматического всегда много молодежи. Юный, по-голливудски красивый светловолосый парень с «наглым взглядом» (такое определение дает в романе княжна, и оно в данном случае единственно точное) — Печорин Рубина похож на современного мальчика-вундеркинда, необыкновенно одаренного, самоуверенного, язвительно остроумного и вместе с тем беззащитного, ранимого, как все подростки. Подбородок вздернут, плечи расправлены, «такой тоненький, беленький, мундир на нем такой новенький… славный малый, только немножко странен», — сказал бы Максим Максимыч.

Кажется, что весь его образ «задан» сразу, с первого появления — мол, нате! Я таков, каков я есть, и другим ни за что не стану! Угадывается то, чего априори лишен Печорин Калиничева — смутное стремление «жить, думать, чувствовать, любить…». Но вот вам, господа, условие: все должно быть подлинным, настоящим, без фальши и словесного мусора, иначе — зачем?! Ведь скучно?! Когда любимая женщина замужем, да еще во второй раз, да за стариком — скучно! Если «водяное общество», вечно отдыхающее (от чего, собственно?) на модных курортах, диктует правила — как надо мыслить, говорить, вести себя — скучно! Люди якобы лечатся «от чего-то», бездумно потребляют целебные воды и псевдоискусство фокусников Апфельбаумов… Ску-у-чно!

Все это вовсе не значит, что герой существует лишь в узких параметрах юношеского негативизма и лишен внутренних противоречий. Просто они обусловлены в первую очередь максимализмом, свойственным молодости духом протеста. Отсутствие дара коммуникации, своеобразное чувство юмора (в духе Плюмбума с его «опасной игрой»), самоутверждение без меры и границ… Такая трактовка роли, конечно, несколько смещает акценты, но не меняет концепцию. Печорин Рубина противостоит прежде всего бездарной идеологической муляжности окружения, тупой обезличенности фигур и фигурок. Он слишком живой для того, чтобы жить — здесь, в искусственном лабиринте белых ширм и скамеек, где, кажется, тени — и те больше напоминают одушевленные существа. В ночь накануне дуэли, когда рассвет еще далеко, а полночь уже давно миновала, посерьезневший, испуганный мальчик Гриша Печорин останется наедине с собственными тяжелыми мыслями, одна из теней ляжет над его головой траурной лентой…

«Умные дети» всех раздражают. И слишком часто тот, кто опоздал быть ребенком, раньше времени вступив во взрослую жизнь, не видит иного выхода, кроме как покончить с собой.

ГЕРОЙ НАШЕГО ВРЕМЕНИ
«ВОДЯНОЕ ОБЩЕСТВО»

Герой Нашего Времени, милостивые государи мои, точно, портрет, но не одного человека…

Предисловие автора

«Гром победы, раздавайся!..» — вновь триумфально звучит хор восковых фигур. Победа, о которой идет речь, конечно, не за теми, кто задыхается в царстве посредственности, бьется в поиске смыслов и целей, не умеет и не хочет быть всего лишь одним из голосов, единицей в ряду обывателей. Вячеслав Долгачев, как всегда, высказался просто и прямо: герой нашего времени — тот, что нынче хозяин, и за которым обозримое будущее, — это «водяное общество», персонажи официозной субкультуры. У них есть заготовленные фразы и поступки на все случаи жизни. Они замирают в «стоп-кадрах» в воображении исповедующегося Печорина — но пожелай кто-то свыше чуть-чуть «притормозить», остановить беспечное течение их правильных и достойных дней — ничего не изменится. Начнут с той же точки, не оглянувшись, не задумавшись, уверенные в своей правоте. Княжна Мери — на редкость заурядная девица в нарядном платье. Какие тут «бархатные» глаза! Тут именно глаза «без блеска», однообразная мимика — маменька научила двум-трем гримаскам, — заученные жесты. Актриса безжалостно, слой за слоем очищает персонаж от привычного романтического флера. Княгиня Лиговская (Ирина Мануйлова), дама, которая точно знает, как продемонстрировать женскую слабость и как — материнское мужество. Красотка Вера, похоронившая душу в несчастливом браке и теперь напоминающая героиню мыльной оперы. «Какая-то сатира на женщину!» — раздраженно писал Белинский, и обе исполнительницы (во втором составе занята Александра Змитрович) будто отозвались на его слова. Драгунский капитан — великолепная работа Андрея Курилова, сумевшего превратить небольшую, в общем-то, функциональную роль в развернутое исследование характера, человека с недобрым, завистливым нравом, не терпящего «выскочек» (от меня лично — аплодисменты за ядовитую реплику «Эти петербургские всегда зазнаются, пока их не ударишь по носу!»). Отдыхающие у источника, гости на балах, посетители ресторации, военные, гуляющие на бульваре… прочие, прочие, прочие…

Скучно.

Октябрь 2012 г.

В указателе спектаклей:

• 

Комментарии (0)

Добавить комментарий

Добавить комментарий
  • (required)
  • (required) (не будет опубликован)

Чтобы оставить комментарий, введите, пожалуйста,
код, указанный на картинке. Используйте только
латинские буквы и цифры, регистр не важен.