Б. Брехт, К. Вайль. «Семь смертных грехов».
Театр танца Вупперталь п/р Пины Бауш

Есть художники, которые следуют за временем, и есть те, которые его предопределяют. Пина Бауш и театр танца Вупперталь относятся к создающим историю. Спектакли Бауш — всегда точное наблюдение, взятое из обыденной жизни и выросшее до откровения. Во многом это становится возможным благодаря языку, на котором Бауш общается со своим зрителем. Это особый язык тела, условно окрещенный еще в начале прошлого века «танц-модерном». Пина Бауш в рамках исканий немецкого экспрессионизма выработала свой собственный «диалект», в котором на первое место выходит честность, граничащая с исповедью. Ее танцоры столь искренни, словно все, о чем они «говорят», действительно было ими пережито, выстрадано. Меньше всего Бауш интересует, как люди двигаются, для нее важно то, что ими движет. Танец здесь — движение души; если бы страх, надежда, отчаянье, радость материализовались, то наверняка походили бы на образы, созданные вуппертальцами.

Гастроли театра, открывшегося в 1974 году, в России состоялись в 1989-м: сквозь уже изрядно прохудившийся железный занавес прорвались «Гвоздики». Тогда советского зрителя поразили гора алых шелковых цветов вместо декораций и подчеркнуто самобытная пластика вместо привычных балетных экзерсисов. В 90-е на московской сцене прогремели «Весна священная», «Контактхофф» и «Кафе Мюллер» — спектакли, определявшие в 70-е годы лицо театра Вупперталь. И уже в новом тысячелетии российский зритель познакомился с циклом поздних работ Бауш — спектаклями-портретами разных городов мира: «Мойщик окон» (Гонконг), «Мазурка Фого» (Лиссабон).

Сцена из спектакля.
Фото из архива фестиваля

В этом году на Чеховском фестивале театр показал ранние спектакли. Вечер танца состоял из двух частей: «Семь смертных грехов» и «Не бойтесь». В основу первой был положен единственный в своем роде балет с пением (целиком состоящий из зонгов) «Семь смертных грехов мещанина», написанный Бертольдом Брехтом и Куртом Вайлем в 1933 году. Бауш убирает последнее слово из названия, расширяя проблематику до общечеловеческого масштаба. Брехтовские смертные грехи — леность, гордыня, гнев, чревоугодие, похоть, алчность, зависть — приобретают в спектакле иное значение. Это семь ступеней падения — потери свободы и индивидуальности. Это семь масок, за которыми унифицированное общество скрывает свои истинные цели — пополнение собственных безликих рядов. Пина Бауш в этом спектакле выступает не столько как хореограф, сколько как режиссер. Вечер танца практически лишен самого танца в обычном понимании этого слова. Налицо четко выстроенные мизансцены и совсем не брехтовский сюжет.

Первоначальная фабула достаточно проста. Две сестры Анна I и Анна II, певицы, актрисы и танцовщицы, отправляются на заработки, чтобы купить для всей семьи «маленький домик на Миссисипи в Луизиане». Они путешествуют семь лет по семи городам, где их и настигают различные грехи. В спектакле все еще более лаконично: семь миниатюр-зонгов пролетают на одном дыхании. Каждая — картина-состояние, четко очерченное переживание, выпуклое сомнение, почти осязаемый страх и в итоге всегда — компромисс. Все события остаются за кадром — в тексте, в словах героев. На сцене господствует эмоция, отчего явственнее проступает основная задача режиссера: отразить падение не внешнее, а внутреннее — потерю человеком личностной свободы.

Действие проходит в едином игровом пространстве, лишенном какой-либо географической или исторической конкретики. Черный квадрат сцены — пресловутое нигде и везде. Это мир, в котором все подчеркнуто искусственно, где вместо настоящего солнца — нарисованное мелом на полу, а вместо его согревающего света — жалящий луч прожектора, на протяжении всего спектакля, как объектив камеры, неотвязно следующий за героиней и следящий за соблюдением ею всех заветов Семьи.

В постановке можно обнаружить явный романтический конфликт: противопоставление героя (в нашем случае героини, точнее — двух героинь-антиподов, Анны I и Анны II, составляющих одно целое) обществу (Семье и всем остальным персонажам). Эта оппозиция выстроена режиссером на всех уровнях: в костюмах (цветное развевающееся платье Анны и строгие серые костюмы толпы), хореографически (свободная пластика и механические повторяющиеся движения), в образах (наивность и беззаботность — и чопорная сдержанность). Вот только героиня, вопреки романтическим канонам, не выходит победителем из этого противоборства. Анна эпизод за эпизодом вязнет в монотонности, монохромности, обезличенности среды.

Сцена из спектакля.
Фото из архива фестиваля

Последовательно и беспощадно ее искреннюю беззаботность нарекают леностью, скромность клеймят грехом гордыни. В зонге «Гнев» нежелание Анны встать в один ряд с полуобнаженными девицами вдоль рампы и отвращение к откровенным приставаниям «клиентов» подавляется предупреждением сестры и Семьи (стройного хора мужчин во фраках, неподвижно сидящих за столом у левой кулисы): «Так дело не пойдет!»

В зонге «Чревоугодие» акт подавления воли продолжается: мужчина-портной бесцеремонно снимает с Анны мерки, словно с манекена, не заботясь ни о ее чувствах, ни о ее удобстве. В следующей сцене похотью называется желание свободно любить, так как любить Семья и «долг» велят только за деньги. Итогом всех нравоучений становятся два последних зонга «Алчность» и «Зависть», где нет уже ни сомнений, ни нравственных метаний, где господствует только отчаянное безумие и полное безразличие. На фоне пространства, постепенно заполняющегося красивыми, даже роскошными предметами интерьера, Анна грубо и самозабвенно отдается целому строю мужчин, одетых в аккуратные черные костюмы. «Кто себя побороть сумеет, тот и добьется награды!» — подводит итог Семья… а в центре сцены опустошенная, истерзанная Анна.

В спектакле, как и у Брехта, личность главной героини раздвоена. Анна I (поющая) — вербальный повествователь, а Анна II (танцующая) — визуальный. Они на протяжении всей постановки действуют как антагонисты. Это задано уже в их внешнем облике: Анна II — в цветном легком платье, с распущенными волосами, а Анна I — в узком черном наряде строгого покроя, с тугой кичкой. Анна I непрестанно напоминает своей сестре об их заветной цели — заработать на «маленький домик», манипулируя ею, заставляя пойти на компромиссы, исполнить свой мнимый долг. Сперва она действует мягко — успокаивает и убеждает, а когда такие методы перестают работать — заламывает ей руки, насильно удерживая сестру от порыва бросить все ради своей любви. Она здесь и помощник, и надзиратель, и тихая обитель после трудовых будней, и самый строгий судья в случае неповиновения. Однако обе Анны — две стороны одной души. Режиссер подчеркивает, что во всех своих мучениях и в своем падении человек повинен сам. В 70-е годы эта работа Бауш имела оглушительный успех, была вызовом обществу, граничащим с экстремизмом. И сегодня, спустя три с лишним десятилетия, она не может не впечатлять. Однако в современном контексте и тема спектакля, и художественные средства уже давно не новы и, более того, изрядно потрепаны.

Во второй части вечера был показан спектакль «Не бойтесь», составленный из двадцати четырех зонгов Брехта и Вайля, взятых из разных пьес и между собой никак не связанных. Однако Бауш удалось составить из них единую историю, продолжающую уже начатую тему. Перед зрителем проходит череда портретов женщин разных возрастов и воспитания, спешащих поведать историю своей жизни и падения. Здесь и озлобленная, жестокая старуха в грязной нижней рубахе с размазанной по лицу алой помадой, и уставшая элегантная блондинка средних лет, за которой, как ботинки на веревочке, тянется прошлое, мешающее идти дальше, и еще множество таких же несчастных и истерзанных жизнью женщин. Связующей нитью через все рассказы проходит история соблазнения и развращения респектабельным джентльменом совсем юной барышни. Он, ласково и маняще напевая «О, не страшись», в течение всего спектакля преследует ее, сначала уговаривая, а затем и принуждая к близости. Добившись желаемого, он, безнаказанный, спешит на поиски новой добычи, а некогда невинное создание с полным правом, не стесняясь занимает место в первых рядах развязно пляшущей, разодетой распутной толпы. История соблазнения невинной девушки не казалась бы столь жестокой, если бы нам не демонстрировали каждую минуту варианты ее будущего на примере рассказов-исповедей падших женщин.

Безобразие и жестокость в этих спектаклях Бауш не скрываются, а, напротив, обнажаются, выпячиваются. В этом мире нет места ни для красоты, ни для искренности, ни для света и надежды. В финале обеих частей юность и невинность поруганы и растоптаны, а зло и стяжательство безнаказанны. Бауш беспощадна как к обличаемым ею порядкам, так и к своим героям: она не сглаживает углы, а заостряет их. «Семь смертных грехов» — это не поучительная история, а приговор современному человеку.

Июль 2009 г.