«ON.ТЕАТР». БЛИЦ-РЕЦЕНЗИИ

М. Ивашкявичюс «Ближний город».
Режиссер Анастасия Коваленко

Из многослойной пьесы литовца Мариуса Ивашкявичюса «Ближний город», в которой региональные страсти, многообразные конфликты и просто соперничество двух стран, Швеции и Дании, замаскированы под семейно-бытовую драму отдельно взятой шведской семьи Сванте, режиссер Анастасия Коваленко вытащила то, что ей было интересно, — взаимоотношения в добропорядочной семье, где брак давно рутина. С одной стороны, режиссер ограничила пьесу — не брала в расчет политические и территориальные разборки стран балтийского региона, как и игры драматурга с именами героев (Сванте Свантессон — Малыш из «Малыша и Карлсона», Аника — подруга Пеппи Длинныйчулок, еще есть Русалочка и Карлсон). С другой стороны, режиссер четко поняла, что в предложенном организаторами лаборатории материале можно за 20 репетиций превратить в эскиз спектакля. Да, это пока черновик, где многие сложные места даны схематично. Аника, захотевшая узнать, как там на другом берегу, куда каждые выходные сбегает ее муж, попадает под очарование агрессивно-сексуальной попутчицы Биргит и через какое-то время оказывается в постели с шлюхой Ларсом, которого к этой работе с помощью особо изощренного шантажа склонила та самая попутчица. Аника через какое-то время увлечется этим занятием и погибнет от руки Ларса. И Аника (Алена Кремленкова), и Сванте (Феликс Кранц) — узнаваемые комические обыватели. Она в пижаме с мишками или зайчиками, в шерстяных носках и с немытой головой, он — длинный и нескладный, в кресле с газетой. Ларс (Александр Добровольский) — уставший блондин в зеленом шелковом халате с манерно-капризными нотками в голосе. Все мотивировки поступков героев даны лишь в бытовом плане и поэтому так же бесконечно скучны и рутинны, как брак Сванте и Аники. Параллельно основному действию на балконе малой сцены шел монолог Карлсона (Сергей Матвеев).

Русалочка — это пьяная портовая проститутка, а Карлсон — сексуально озабоченный закомплексованный человечек. Их надмирное существование ничем не было оправдано, хотя зачастую горемыка Карлсон, терзающий безногую возлюбленную, был более понятен и убедителен, чем главные герои.

Надежда СТОЕВА
24 апреля 2009 года, 13.00

 

В. Мильман «Барышня и иммигрант».
Режиссер Любовь Каплан

«Барышня и иммигрант» по пьесе В. Мильмана — это, по сути, не эскиз, а полноценный спектакль. Надо сказать, что выбор материала — инициатива исключительно режиссерская. Сентиментальнейшая мелодрама про тяжелую жизнь одесского артиста на чужбине, про неземную любовь его к молоденькой девушке и жертвенную смерть во имя последней. Постановка получилась в стиле театра «Буфф»: много музыки, танцев, песен, ярких костюмов, переодеваний… При таком изобилии спектакль, наверное, будет пользоваться успехом у определенного слоя публики, но к молодежной режиссерской лаборатории он не имеет никакого отношения.

Ольга КАММАРИ
24 апреля 2009 года, 16.00

 

«Dawn-way. Дорога вниз без остановок» (по пьесe О. Богаева «Dawn-way»).
Режиссер Юрий Костров

Пьеса О. Богаева «Dawn-way» — это двенадцать историй про то, что люди не помогли сбитому машиной ангелу. Бог придумал этот эксперимент с аварией на заброшенной дороге, и даже несмотря на отрицательный результат, он не хочет его заканчивать: здесь открытый финал, где в перспективе еще 12 раз по 12 произойдет та же самая история.

Посреди сцены висит сделанный из белой проволоки остов машины бампером вверх. Двенадцать раз темнота, свет фар, звук падающего тела: переходы между историями выполнены одинаково. Мысль о том, что люди заботятся лишь о себе, становится понятна сразу, хоть она и раскрывается через разные истории, и у ангела (Юрий Ранчугов) только при третьем-четвертом столкновении становятся заметны крылья.

Спектакль Юрия Кострова держится на харизме и драйве актеров. В сценках-скетчах они играют разные характеры, намечая их двумя-тремя штрихами. Не всегда можно было узнать Леонида Филиппова (депутат, дальнобойщик, священник и др.), Александру Богданович (любовница, медсестра, старушка), Бориса Хасанова (охранник, композитор и др.).

В этом спектакле, как в эксперименте, предлагаемые обстоятельства каждой сценки должны быть одинаковы. Но все же переходы между сценами можно было решить разнообразнее и как-то трактовать роль ангела, который оказывается не больше чем пушечным (автомобильным) мясом.

Софья КОЗИЧ
25 апреля 2009 года, 12.00

 

Н. Ворожбит «Галка Моталко».
Режиссер Мария Романова

На сцену выбегает маленькая и энергичная Марианна Мокшина и надсадно вопит горестное «Погляди на меня и запомни меня / я уйду навсегда ты не встретишь меня / никогда…». Спела — и тут же начала рассказывать, что по паспорту она — Галина Моталко, но все зовут — Галка-моталка, а самое счастливое время в ее жизни приходится на пребывание в спортивном интернате. Тут появляются и остальные пять актеров. Все они сначала словно рисуют карикатуры на собственных персонажей: похотливый тренер — Денис Пьянов, чемпионка Света Комета — Ольга Медынич, кривоногий рапирист — Максим Фомин. И кажется, будто это калейдоскоп шаржевых зарисовок, быстро-быстро сменяющих одна другую. Режиссер не позволяет себе быть сентиментальной, она рисует жесткую схему, в которой мелодраматичная история рассказывается сухо и динамично. Кажется, что герои плоские, односоставные, но это оптическая иллюзия, и в следующих сценах Мария Романова раскрывает внутренний мир персонажей.

Жизнь каждого из героев изуродовал спортивный интернат, но одновременно это самое лучшее, что может быть в их жизни. Изгнанная из интерната толкательница ядра, очень колоритно, но легко, без жима сыгранная Марией Жильченко, олицетворяет то будущее, которое ждет «неперспективных», аутсайдеров, — панель, пьянство, «горькая судьбина», а образ Светы Кометы — тоже далеко не безоблачное существование лидеров, победительниц — с домогательствами тренеров, допингами и тренировками до изнеможения. Трагикомические зарисовки из жизни спортинтерната становятся все более мрачными, безрадостными, но темп не сбавляется. Спектакль несется на нас, как поезд, а в финале с него словно невзначай спрыгивает главная героиня (так же, как до нее несчастная толкательница ядра, отчисленная из спортивного интерната). Ей больше не надо бежать, потому что бежать некуда. И, размазывая по лицу косметику, она орет свое залихватское «Никогда…».

Режиссер не погружает нас в настоящий быт детей из интерната, не педалирует ужасные обстоятельства, формирующие судьбы и личности. Наоборот, она решает спектакль максимально театрально, но именно в таком прочтении конфликт пьесы работает как драматический, а истории героинь (ведь именно женским образам режиссер уделяет особое внимание), рассказанные, сыгранные отличным ансамблем актрис, сливаются в общую историю о мире, в котором все: «перспективные» и «неперспективные», Кометы, Бациллы, Моталки — все женщины оказываются проигравшими.

Финал спектакля остается открытым: куда уходит Моталка с размазанной косметикой на лице — неизвестно, но зато оставшихся ждет гонка, которая не закончится «никогда»…

Из Никогда в Никуда.

Оксана КУШЛЯЕВА
25 апреля 2009 года, 15.00

 

А. Яблонская «Где-то и около».
Режиссер Екатерина Максимова

Эскиз «Где-то и около» по пьесе А. Яблонской неспешно резюмировал бесперспективность человеческих стремлений к счастью. Наполнив сценический текст грустью воспоминаний, «солнечными зайчиками», режиссер Екатерина Максимова и актеры поняли и простили каждого героя пьесы. Добавив в эскиз обильные слезы Нади (Ирина Саликова), неожиданно громогласные и резкие появления работяги Толика (Алексей Фокин), устремленные вдаль взгляды графомана Миши (Андрей Перович), режиссер сделала героев не карикатурными типажами, а узнаваемыми людьми. Надя пришла дать объявление, желая познакомиться с молодым перспективным… и так далее мужчиной и попала к разъяренному редактору Мише, раздражение которого вызвано человеческой глупостью — лишенными элементарных человеческих слов текстами…

Тонкая и трепетная И. Саликова не смогла исправить ситуацию с затянувшимся этюдом на заданную тему в начале спектакля, но это удалось неожиданно влетевшему А. Фокину — Толику. Этот нагло-деятельный персонаж сообщает всему действию необходимую динамику, события начинают идти в ритме биения сердца, чуть быстрее или чуть медленнее, но идти. Режиссер динамично чередует лирические и драматические части, и постепенно за общими характеристиками героев, где-то и около начинают маячить индивидуальные черты.

Надежда СТОЕВА
25 апреля 2009 года, 18.00

 

«Deadline» по пьесе Н. Мошиной «Остров Рикоту».
Режиссер Мария Нецветаева

Московский журналист приезжает на остров Рикоту, чтобы сделать материал, и попадает в мир, где жители молятся богине моря, а Москва и Россия кажутся им сном, выдумкой. И журналист забывает о своей прошлой жизни, остается на отрезанном от цивилизации острове, неспособный как-то противостоять жителям, заманившим его сюда.

Мария Нецветаева смотрит на пьесу Н. Мошиной под другим углом зрения: путешествие журналиста — это всего лишь его страшный сон, просто на работе дедлайн, переутомился. В спектакле есть попытка создать другой мир, мир сна, где жители неожиданно могут превратиться в чаек или тюленей. Пастельные тона, эффектные костюмы, странный грим, в способе существования актеров есть необходимый оттенок эксцентрики… Но смысл пьесы теряется, тонет в вязи сна, исчезает острота выбора между двумя мирами, который придется сделать московскому журналисту. Роль не получает развития: последние сцены скомканы, чтобы дать герою поскорее проснуться, избавиться от наваждения. Такая трактовка смысла пьесы не раскрыла.

Софья КОЗИЧ
26 апреля 2009 года, 12.00

 

«Полпьесы» (по пьесе Л. Бугадзе «Политическая пьеса»).
Режиссер Саида Курпешева

«Почему они ничего не делают?» — спрашивают актеры у зала, усевшись на сцене, как зрители. Вот Цицино, грузинская Жанна д’Арк, хочет разрешить русско-грузинский конфликт. Правда, сама не знает как. Но голоса святых слышит и чудеса совершает.

В «Политической пьесе» Л. Бугадзе сумасшедшие абсолютно все: и героиня, и cвятой Михаил, и все остальные. В спектакле же Цицино (Дарья Румянцева), наоборот, единственный нормальный человек, который используется в качестве объекта для шуток другими персонажами. Но между ними не возникает контраста, несмотря на то, что все роли сделаны шаржево, а Цицино сыграна серьезно.

 

Саида Курпешева по образованию кинорежиссер, и это ее первая работа в театре. Здесь всячески обыграны театральные условности, когда, например, актеры от своего лица спорят, чья реплика должна прозвучать, или же пляшут в самых трагичных местах. Большое место в спектакле занимает пародия на ТВ-шоу, подделывающее абсолютно все, включая «чудеса», совершенные Цицино (исправление террориста, излечение наркомана и т. д.). Для режиссера очень важен визуальный ряд: каждому актеру придуман свой костюм, например, Цицино одета в желтую рубаху, джинсы, как хиппи. Красочные декорации сделаны в примитивистском стиле, а стол на колесах, покрытый белой скатертью, существует в спектакле почти как отдельный герой, и в финале на скатерти будет средствами теневого театра разыграна история, где танк уничтожает дерево, дом, человека и ребенка.

В спектакле много режиссерских находок, но часто они только затеняют мысль режиссера, заглушают ту необходимую серьезную ноту, которая прозвучала в начале: вопрос, заданный нам, зрителям, совершенно забывается к финалу.

Софья КОЗИЧ
26 апреля 2009 года, 15.00

 

С. Решетников «Бедные люди, блин».
Режиссер Денис Шибаев

«Бедные люди, блин» Сергея Решетникова — дневник с диалогами, охватывающий по времени полгода жизни героя, журналиста и драматурга, сидящего без работы в нищете, с семьей на шее. Этy пьесy с ее подробными описаниями практически каждого дня нужно еще переработать, чтобы выделить основную линию. Этим и занялись Денис Шибаев вместе с Сергеем Решетниковым.

В результате из речи героя исчез налет сентиментальности, роднивший его с Макаром Девушкиным Достоевского (уменьшительно-ласкательные суффиксы). Михаил Блинов (Валерий Степанов) в спектакле — вполне здоровый психически и физически, самодовольный парень, с открытым взглядом, с юмором рассказывающий зрительному залу о своих неудачах. Актер то существует в диалоге со зрителем, то мгновенно входит в обстоятельства роли, меняя функцию рассказчика на функцию персонажа. Остальных персонажей актеры мажут одной краской, это зарисовки, за исключением роли жены героя Лизы (Анна Вартаньян).

 

Этот спектакль — о том, как несправедлива судьба к хорошему парню Михаилу Блинову. Беден материально, зато богат духовно… Но режиссер снижает пафос этого высказывания: здесь все пьют до потери пульса, сознания, чувства, всего, что можно еще потерять.

Финал спектакля открытый, в перспективе хэппи-энд. Герой и его жена стоят под черными зонтиками, светло глядя в зал, то есть свое прекрасное будущее, где они будут богаты. А сверху дождем льется настоящее пиво, в зрителей летят бананы…

Пивные реки, банановые берега — вот она, мечта этих богатых духом нищих героев.

Софья КОЗИЧ
26 апреля 2009 года, 18.00

 

О. Погодина «Глиняная яма».
Режиссер Андрей Никитинских

В эскизе по пьесе О. Погодиной «Глиняная яма» есть очень конкретное режиссерское высказывание. Андрея Никитинских волнует тема детей, ненужных родителям, брошенных. И с выбранным материалом он старается работать в рамках заданной темы. С самого начала на авансцене работает маленький телевизор, по которому в режиме non-stop идут мультики (они словно олицетворяют собою юных персонажей, не выведенных режиссером на сцену), а в финале на заднике мы видим кадры, в которых забытые героями спектакля дети, сбежав из дома, слоняются по метрополитену.

Мысль, которую хочет донести нам режиссер, прозрачна, ясна, но все же существует как будто отдельно и от пьесы, и от спектакля. Решена она «плакатным» способом. Но, как ни странно, благодаря актерам, которые обращают наше внимание не на узкую социальную проблему, а на психологические портреты своих героев, очень подробно, мелко написанные, интереснее становится разбираться совсем с другими темами.

В пьесе тема детей, потомства есть, но она рассматривается на бытийном, мистическом уровне. По сюжету пьесы под Новый год в родной город возвращается Мила (Софья Горелик). Галя (Юлия Солохина), ее сестра, нашла себе молодого любовника Рустама (Андрей Терентьев) кавказского происхождения. Она беременна от него, а двух детей от предыдущего мужа пытается спихнуть на мать. Мать (Лидия Мельникова), конечно, против этого. Пока Галя рожает, Рустам соблазняет Милу, и они начинают встречаться в гараже. В финале пьесы двое детей Гали, брошенные матерью, прыгают в глиняную яму в этом самом гараже. В спектакле яма заменяется метрополитеном, а из пьесы изымаются все многочисленные сны героев. То есть остается только реальный план.

 

Глиняная яма в пьесе — и реальное место, и символ, яма, в которой исчезают лишние, ненужные другим люди. Реально происходящие в пьесе события приобретают символический смысл: все герои словно обитатели этой ямы, кому-то оказавшиеся ненужными.

Однако реальный план, которому А. Никитинских уделяет особое внимание, сам по себе оказывается очень насыщенным. Будь это Рустам в блестящем исполнении А. Терентьева — человек из другого мира, несмотря ни на что живущий по своим законам, по своим правилам, или Галя, Мила, живущие по «законам глиняной ямы», мы понимаем все мотивы персонажей. Для них не существует другого «хорошо» и «плохо», кроме «мне хорошо» и «мне плохо». Каждый стремится реализовать свои страсти, свои желания. Только старое поколение привыкло маскировать их подо что-то приличествующее их положению, а молодое — не разбирает никаких приличий. Это люди со дна, из ямы, могут ли их остановить бросившиеся под поезд дети, может ли смерть ребенка стать для них возмездием? Скорей всего, нет. Ведь, когда кто-то умирает, они с облегчением вздыхают: «с обузой развязалась». При таком градусе отношений, уже не вполне человеческих, кадры с детьми в метрополитене (словно взятые из социальной рекламы) разом перечеркивают весь объемный, страшный, затягивающий мир «глиняной ямы» и превращают спектакль в плоскую, но поучительную историю.

Оксана КУШЛЯЕВА
27 апреля 2009 года, 12.00

 

Л. Ворон, И. Ворон «Колесо Коломбины».
Режиссер Мария Жильченко

«Колесо Коломбины» драматургов Воронов (Л. и И.) в постановке Марии Жильченко явно крутилось не в мою сторону. История энергичной обаятельной Коломбины, попавшей в тривиальный житейский переплет, не вызывала сочувствия. Замысловато разыгранные персонажи никак не хотели соединиться в один интересный спектакль. Злобствующий Арлекин (Константин Катюха), издевающийся над белокурой простушкой Коломбиной (Юлия Денисова), четко воспроизводил интонации полновластного самца, особенно пока жертва податлива и мягка, но посочувствовать Коломбине никак не удавалось — все перекрывали сила и уверенность в себе актрисы. Ну не жалко ее, не жалко. Не убогая она. Красивая. Полнокровная. И во все эти жизненные глупости попала не по неведению или по провидению, а по сухому размышлению драматургов Воронов (И. и Л.).

Надежда СТОЕВА
27 апреля 2009 года, 15.00

 

Д. Привалов «Прекрасное Далёко».
Режиссер Ксения Митрофанова

Эскизов лаборатории, признанных несомненными удачами, мне увидеть не удалось, может, поэтому — из-за скудной возможности сравнения — отзывы экспертов о работе Ксении Митрофановой по пьесе Д. Привалова «Прекрасное Далёко» показались до обидного сдержанными. Да, темпоритм постановки был вялым. Да, режиссер не поразила сценическими средствами, и вообще недоставало режиссерского вмешательства (словно пиетет Митрофановой перед драматургом, безоговорочное доверие пьесе удержали ее от того, чтобы эгоцентрично вторгнуться в действие, движимое силами драматурга и артистов). Но как сценическое «целое» эта работа показалась интересной.

Прежде всего — благодаря актерам. Василий Гузов, Екатерина Дронова, Геннадий Алимпиев и другие привлекали легкостью исполнения, цельностью своих героев, их наполненностью внутренним светом. Наверное, такими и должны быть жители мира иного: главный персонаж попадает в тихий поселок — как оказывается, после смерти. И пока зрители не поняли, что герои — ангелы, такая деталь, как две прорези сзади в костюме, оставалась непонятной.

Каждый из ангелов помнит свою земную жизнь, а значит, связан с определенными историческими реалиями (например, для тети Тани — Дроновой слово «любовь» ассоциируется прежде всего с портретом Ленина), и, возможно, сочетание разных ритмов, примет разных времен следовало сделать более выразительным и смешным. Общее впечатление гасил актер, игравший Саныча (Владислав Комаров): педалирование лидерских качеств героя — бывалости и «мужиковатости» — приправляло эскиз безысходной статичностью. Зато щемящие, лирические интонации спектакля были органичны.

Евгений АВРАМЕНКО
27 апреля 2009 года, 18.00

 

Х. Бойчев «Полковник-птица».
Режиссер Валентин Люненко

Пьеса Х. Бойчева «Полковник-птица» последние несколько лет входит в репертуар многих провинциальных и столичных театров. И в общем, понятно почему: она не похожа на агрессивную и натуралистичную «новую драму», проблемная, но не слишком, зато изобилует множеством тем (война, сумасшествие, одиночество), а значит, позволяет режиссеру на эти темы высказаться. Однако ее постановка в театре, наоборот, чаще всего ведет к банальным режиссерским, да и актерским, решениям.

Упомяну для примера спектакль Вячеслава Гвоздкова в Самарской драме. Из этой постановки становятся понятны все опасности пьесы Бойчева именно потому, что ни одной из них режиссер не сумел избежать. Драматург предлагает, казалось бы, самоигральный, прозрачный материал. Балканский военный конфликт, заброшенный сумасшедший дом в горах, спятивший полковник, собравший из умалишенных армию, ведет их объединиться с Евросоюзом. Вот тебе спектакль про войну, про сумасшедших (читай — про лишних людей), а вместе — про сумасшедших на войне, про войну, производящую сумасшедших, — вариантов множество. Однако из-за прямолинейности пьесы и режиссерские и актерские решения тоже становятся прямолинейными. Добротные театральные сумасшедшие, полковник Фетисов, произносящий пафосные патриотические речи с интонациями генералов из всех сериалов о вооруженных силах вместе взятых, неоправданный пафос и бессмысленные ссылки на любые другие произведения о сумасшедших и о войне (а таких и до Бойчева было много)…

Молодой режиссер Валентин Люненко, вымарывая из пьесы весь патриотический пафос, рассказывает про людей, выброшенных обществом, не таких, как все. Двумя доминантами спектакля становятся доктор, приезжающий к беспризорным больным, и сумасшедший полковник Фетисов. Режиссер эти два образа решает парадоксально. Полковник Фетисов оказывается маленьким и щупленьким пареньком, не птица — птичка, воробышек. Но эта сумасшедшая птичка, этот маленький полковник может гораздо больше, чем умный и рассудительный психиатр.

В спектакле Люненко нет ни слова о Евросоюзе, есть абстрактное Мировое Сообщество, в которое и мечтает влиться боевая единица полковника Фетисова. Молодой режиссер намеренно уходит от социальной и политической тематики, ему, кажется, интересны не глобальные проблемы, а люди на расстоянии вытянутой руки. Оттого герои его спектакля получаются такими настоящими и живыми, а не абстрактно-карикатурными. Александр Ленин (полковник Фетисов), Юрий Печенежский (доктор), Александр Плаксин (Хачо), Евгений Сиротин (Матей) уже на стадии эскиза создали целостные интересные характеры, не кривляясь, не изображая сумасшедших, а будто немного играя брошенных в лесу детей. Режиссура В. Люненко светлая, чурающаяся коллизий «новой драмы», остросоциальных тем, но это не бесконфликтная режиссура, просто конфликты, интересующие режиссера, — из сферы простых человеческих ценностей…

Оксана КУШЛЯЕВА
28 апреля 2009 года, 12.00

 

М. Покрасс «Не про говоренное».
Режиссер Татьяна Захарова

А может быть, поиски нового, которых я так ждала от лаборатории, как раз и остались незамеченными? Ведь на первых порах они редко приводят к неоспоримой удаче. Например, спектакль Татьяны Захаровой «Не про говоренное» по пьесе М. Покрасса не был оценен экспертами. Действительно, к эскизу можно предъявить много претензий, основная из них — проблема темпоритма. Но для меня важно, что режиссер в этой работе искала новую форму: отсутствие быта на сцене, предельная условность, минимализм (в костюмах и декорации были использованы преимущественно красный и черные цвета), подчеркнутая безэмоциональность. Скажете, эти приемы тоже вполне узнаваемы? Не спорю, но момент поиска очевиден. И, быть может, какое-то новое сочетание этих приемов могло привести к интересному результату.

В начале эскиза казалось, что перед нами клоуны: взлохмаченная женщина со шваброй, худая, нелепая дочь-подросток, угловатый мальчик. И было интересно смотреть, как эти «недраматические» персонажи существуют в драматической ситуации классического отсутствия понимания между матерью и дочерью, в ситуации первой влюбленности и пр. Большие паузы между репликами. Ощущение пустоты. Слова, ни о чем не говорящие, общие, не соответствующие действию. Девочка задумала сегодня ночью прийти к мальчику, в которого влюблена. Она нервничает, суетится, тайком надевает мамины туфли, тайком уходит из дома, потом долго стоит перед дверным звонком — столько действий, и, наконец, пара каких-то нелепых, неуместных слов: «У тебя есть насос?». Эта попытка втащить подтекст в действие чувствовалась в начале спектакля. Затем, правда, темпоритм провис, действие застопорилось, смотреть стало довольно тяжело и скучно. С другой стороны, осталось ощущение послевкусия, как после хорошего вина. Запомнилось, быть может, не самое оригинальное, но, бесспорно, стильное цветовое решение (черно-красное). Осталось и ощущение какой-то бесперспективности, невозможности проговорить, высказать то единственное, что не является просто словами. Возможно, это впечатление родилось именно благодаря статичности спектакля. Герои этой истории словно заранее знали о невозможности «проговорить», поэтому и действовать было как бы незачем.

Ольга КАММАРИ
27 апреля 2009 года, 15.00.

 

В. Пресняков, О. Пресняков «Терроризм».
Режиссер Елена Стародворская

На слово «терроризм» толковые словари выдают огромные статьи, но все они не могут дать его исчерпывающей характеристики. Однако что-то мне подсказывает: 28 апреля на малой сцене Ленсовета мы наблюдали именно терроризм, вернее, зрителя подвергли жестокой террористической атаке. И вовсе не потому, что нам был предъявлен эскиз по пьесе братьев Пресняковых с тем же названием. «Террористка-смертница» Елена Стародворская мучила зрителя обстрелами, взрывами, химическими атаками своей режиссуры, а захваченный в заложники зритель не мог бежать, обездвиженный, обезглавленный, обезумевший…

Оксана КУШЛЯЕВА
28 апреля 2009 года, 18.00

 

Одна из немногих работ, в которой была видна профессиональная незрелость режиссера. Раннюю пьесу братьев Пресняковых о том, что терроризм — это будничное явление и самая распространенная форма взаимоотношений между людьми, трудно назвать шедевром. Она требует какого-то особого осмысления. Но в эскизе не было никакого высказывания. Актеры просто фальшиво воспроизводили и без того далекий от совершенства текст…

Ольга КАММАРИ
28 апреля 2009 года, 18.00

Тащусь от «Терроризма»!

Мне спектакль очень понравился. Считаю, что таких спектаклей должно быть больше, про терроризм. Я вообще в театр редко хожу, зато в школе занимаюсь в театральном кружке. И мне хочется, чтобы у нас были такие же спектакли. Здесь мне очень понравилось, что можно почувствовать себя заложником или террористом. А еще мел на сцене, как будто кого-то убили, — классно, и как главный герой жену свою связывает с любовником и газ включает, тоже впечатляет. А еще запомнились два парня, изображающие старушек, такие талантливые, как из «Камедиклаба». Вообще это очень хороший спектакль именно для нашего поколения, может, остальные и не въехали, но я очень главного героя понимал и переживал за него — ведь это не шутки в такую историю вляпаться из-за какого-то теракта в аэропорте. Хотя я бы на его месте, пожалуй, так же поступил бы. Но и жену с любовником тоже жалко, им тоже не повезло. В общем, настоящая история получилась, про жизнь. А кому не понравилось, тому тротилу в сумку…

Миша БОЧКАРЕВ, 12 лет
28 апреля 2009 года, 18.00

 

Х. Бойчев «Оркестр Титаник».
Режиссер Лина Другалева

Не устану утверждать, что драматургия Христо Бойчева имеет неприятную особенность: она так проста и однозначна, что приводит режиссеров к одинаковым решениям при постановке. Пьеса «Оркестр Титаник» не исключение.

Абсурдная история про некую заброшенную станцию мироздания, на которой компания из четырех бомжей всеми правдами и неправдами пытается взобраться на поезд, проходящий мимо. Потом к ним присоединяется пятый — Хари (вроде Гарри Гудини), они опять пытаются штурмовать локомотив, но тут узнают (от Харри), что поезда нет, станции нет, их тоже практически не существует и вообще ничего нет. Конец. Банальности, набившие оскомину (мир — это станция, варианты — театр, цирк… окружающая действительность — лишь плод нашего воспаленного сознания, а может, и мы сами плод чьего-то сознания…), подаются драматургом как большая тайна, лично им осмысленная и растолкованная человечеству.

 

Кинорежиссер Лина Другалева пьесу не переделывала и в спектакле вывела абсурдно-театральных бомжей, с начала и до конца глупых, смешных и беспомощных, а оттого довольно скучных. Но режиссеру, по-моему, удалось максимально снизить пафос пьесы Бойчева за счет решения образа Хари (Андрей Калеев). Он паяц, клоун, фокусник, но не более. Другалева не делает Хари провозвестником истины, посланником свыше, это лишь один из попавших в переплет клоунов, чуть более ловкий, чем остальные. Калеев своей игрой добавляет спектаклю ритма, сильно провисавшего до его появления. Атлетического телосложения, в клоунском одеянии, с энергией в теле, но с каким-то потухшим взглядом, этот Хари похож на заведенную куклу, выплевывающую из себя псевдоистины на диво открывшим рот зрителям. Компания из бывшего дирижера, бывшего начальника станции, бывшего хозяина медведицы и бывшей сердцеедки доверчиво следует за своим сомнительным вождем в какую-то таинственную дверь, и что за ней, не знает, пожалуй, даже маг Гудини.

Оксана КУШЛЯЕВА
29 апреля 2009 года, 12.00

 

М. МакДонах «Череп из Коннемары».
Режиссер Андрей Трусов

Большинство пьес, представленных на лаборатории, редко идут в репертуарных театрах, а уж в театрах петербургских тем более. И молодые режиссеры, знакомясь с новой драматургией сами, порой знакомили с ней и зрителя, и критика. Однако были в программе лаборатории пьесы, которые уже имеют театральную историю, например «Череп из Коннемары» Мартина МакДонаха. Она уже обрела свой контекст, даже свою традицию постановки на российской сцене.

МакДонаха, как известно, открыл Сергей Федотов в пермском театре «У моста». Федотов выявил сквозные темы, нашел в своих актерах необходимую для такой драматургии органику, увидел особенное обаяние в необаятельных персонажах драматурга и добавил МакДонаху какой-то гоголевской мистики… а так как гастролирует театр «У моста» всегда на Малой сцене Ленсовета, идя на эскиз по МакДонаху, подсознательно ожидаешь увидеть что-то равноценное.

 

«Череп из Коннемары» — пьеса, несомненно, сложная, и разобраться в ней, да еще найти сценический язык, адекватный такой драматургии, непросто. И все же этот эскиз показался мне просто чтением по ролям, правда, чтением с верно найденными интонациями. Характеры героев словно только намечены, но тоже намечены верно.

Павел Москалев, играющий Мартина Хенлана, местного придурка, от которого все так и ждут очередной гадости, лишь изображает своего героя, наигрывая его ограниченность и глупость. Персонаж получается плоский и неинтересный. Мик Дауд (давным-давно то ли убивший, то ли не убивший свою жену) в исполнении Леонида Таранова с самого начала настолько спокоен, невозмутим и даже визуально статичен, что невиновность его не вызывает сомнения.

Наиболее интересный образ создал Евгений Сиротин: в его горе-полицейском, который готов сфабриковать улики, лишь бы прослыть великим сыщиком, соседствуют смешное и страшное, жалкое, глупое и все равно симпатичное, все равно человеческое. Образ Томаса Хенлана, выросшего на фильмах о великих детективах идиота, становится (скорее всего, случайно) доминантой спектакля, а центральный персонаж Мик Дауд и история его жены, разбившейся в автокатастрофе, уходят на второй план. Сюжетная линия спектакля развивается вяло, предсказуемо, совсем не по-макдонаховски.

Режиссер верно нащупал составляющие, из которых собирает МакДонах своих героев, но пока не найден режиссерский ход, и эскиз Андрея Трусова ценен как этап работы над сложным драматургическим материалом.

Оксана КУШЛЯЕВА
29 апреля 2009 года, 15.00

М. Курочкин «Титий Безупречный».
Режиссер Наталья Пахомова

Да-да, это был тот самый космический «трэш», который не многие высидели до конца, и зря, по моему скромному мнению.

История драматурга М. Курочкина «Титий Безупречный» — о Капитане-супермене, убийце мыслящих белок, у которого обнаружили невероятную способность в анабиозе произносить слово «сука». Теперь Капитан должен понять, о чем в своих произведениях предупреждают человечество многочисленные авторы. Его все время мучают вопросом: «Вы поняли пьесу? О чем она?». Его дело понимать, а он не понимает… Драматург ерничает над гуманитариями (но не только над ними), смешно и скептически рефлексируя и глумясь над любыми обсуждениями, над страхом не понять смысл происходящего. Такой «сборник» плевков в разные стороны — в сторону драматурга, критика, актера, но про режиссера — ничего. Может, поэтому автора эскиза не ужалило драматургическое высказывание и воплощенные на сцене злобно-смешные выпады драматурга лишились комизма.

 

Декораций у эскиза Натальи Пахомовой почти никаких, зато костюмы как будто из фильмов о космических приключениях киностудии «Мосфильм» или «им. М. Горького» 1980-х годов. Только Капитан в костюме супермена, остальные — инопланетяне с рожками и в серебристых одеяниях. Обилие видеовставок не способствовало восприятию, хотя использовались они иногда интересно — как субтитр к безмолвно открывающему рот Капитану, произносящему свое знаменитое «су-ка». Вся фантазия, юмор и сарказм постановщиков обнаружились только в разыгранной перед Капитаном пьесе про Тития Безупречного — спектакле внутри спектакля. И весь эскиз развалился на две неравноценные части. Акценты сместились именно на историю горемыки Тития, лихо воплощенного актером Максимом Пахомовым. Один диалог со Сгустком чего стоит! Здесь страх и обида героического и нелепого человечка в серебристом жилете трансформировались в разговор с воображаемым собеседником. Говоря то за Сгустка, то за Тития, актер менял не только голос, но и пластику, жесты и все это быстро, на одном дыхании, так что не было видно склеек-переходов от одного к другому. Небольшой моноспектакль внутри спектакля про Тития внутри спектакля про Капитана.

Несмотря на то, что это единственный эскиз, где режиссер и актеры не побоялись сделать нечто нетипичное: спародировать космический кинотрэш и комиксы, — получилось затянуто и несмешно. Кинотрэш — дешевая, но энергичная жанровая халтура — стал особенно популярен где-то в восьмидесятые на Западе. В девяностые-нулевые он докатился до России, но театр не заметил «случившейся» в кино трэш-вакханалии. Может быть, работа Н. Пахомовой — это единственная попытка воплощения данного жанра на сцене. И она не была воспринята экспертами. Хотя именно на лаборатории всяческий эксперимент должен приветствоваться, ведь неизвестно, к какому результату он приведет. Конечно, этот эскиз не «блистал» новизной формы, подходов, решений, хотя блистал костюмами и выкрашенными серебристым гримом лицами. Но больше никто из участников не решился на такое откровенное дурачество. Все остались в пределах «нормы», никто не вышел за рамки стереотипных представлений о театре — каким он должен быть.

Были отличные эскизы — о них сказали. Были похуже — о них все забыли. А этот стоит отдельно.

Надежда СТОЕВА
29 апреля 2009 года, 18.00

 

В. Сорокин «Достоевский-trip»
Режиссер Сергей Щипицин

Совершенно одуряющий запах бензина идет от семи цистерн на сцене. Рядом с ними семь персонажей, пять мужчин и две женщины, в ломке. Наркодилер опаздывает. «А ты не на Чехове случайно сидишь? Нет. На Набокове… Сложный выход. Сначала полдозы Бунина, потом полдозы Белого, а в конце четверть дозы Джойса…».

Классики литературы действуют на сознание как наркотики — эта вполне справедливая мысль стала отправной точкой для В. Сорокина («Достоевский-trip»). Персонажи решили попробовать новое — Достоевского, рассчитанного на семь человек. Но Достоевский в чистом виде смертелен…

 

Как и пьеса, спектакль выстроен Сергеем Щипициным по стадиям действия наркотика.

Приход. Актеры читают по ролям «Идиота», эпизод, когда Настасья Филипповна бросает в камин деньги. Они все больше и больше погружаются в текст, и их состояние, вызванное действием наркотика, становится адекватным взвинченности, накалу эмоций героев Достоевского, не возникает ощущения неправды, хотя они читают с листа, внутренне вполне соответствуют своим героям. После этого наступает кульминация — коллективный бред персонажей Достоевского-Сорокина, организованный режиссером по полифоническому принципу.

Аут. Персонажи впадают в полусонное состояние и рассказывают о себе, спровоцированные Достоевским. Эти исповеди — похлеще всех его романов вместе взятых. Но актеры спокойны, и чувства у них притуплены, голоса мало эмоциональны. Семь тел, распростертых на полу без движения, семь историй — слишком много, слишком долго, ритм спектакля серьезно провисает. Получается передозировка Сорокиным, который в больших дозах смертельно… скучен.

Софья КОЗИЧ
30 апреля 2009 года, 12.00

Распределение ролей в эскизе «Достоевский-trip» было на редкость удачным. Ульяну Фомичеву, недавно сыгравшую заглавную роль в спектакле А. Прикотенко «Лерка», нетрудно представить в роли наркоманки. Она очень органично смотрится в образах героинь «новой драмы»: между пальцами, заклеенными грязным пластырем, зажата скуренная до самого фильтра сигарета, помутневшие глаза, пьяный гогот… Кто бы мог представить себе эту актрису в роли Настасьи Филипповны? Казалось бы, Фомичева совсем не создана для роли роковой красавицы. Однако именно в нее актриса и превращается в эскизе С. Щипицина. Неопрятная и помятая, героиня Фомичевой, приняв наркотик «Достоевский», вдруг обретает уверенные движения гордой женщины, прямую осанку и точные трагические интонации. В пьесе очень важен черный юмор Сорокина. Он как бы глумится над Достоевским и его персонажами, но при этом схватывает самую их суть, излагая ее в намеренно антилитературной и даже антиэстетической манере. Здесь должна рождаться какая-то новая художественность, чего, на мой взгляд, в эскизе не произошло. Во многом из-за того, что не хватило легкости и юмора (несмотря на ужас происходящего, логика действия пьесы Сорокина по сути своей комическая).

 

Достоевский заставил героев копошиться в собственном сознании, спровоцировал в них приступ откровения, который в итоге и привел всех к гибели. К этому принципиальному для пьесы моменту в эскизе окончательно пропала энергия действия. Как и во многих других лабораторных работах, возникла проблема темпоритма. Истории казались невыносимо долгими и однообразными. Основная нагрузка легла на первую часть, то есть на текст Достоевского. По словам самого С. Щипицина, позитивное начало в спектакле для него принципиально. «Я могу ставить „чернуху“, но после спектакля все равно обязательно должно хотеться жить». Эскиз «Достоевский-trip» этого эффекта не достиг.

Ольга КАММАРИ
30 апреля 2009 года, 12.00

 

Е. Исаева «Записки провинциального врача».
режиссер Андрей Корионов

Старый канцелярский стол, пара стульев, ящик с инструментами, бутылка водки, два стакана. Нет даже намека на то, что в течение следующих полутора часов сцена будет операционной в больнице. Какой-то мужчина мирно чинит проводку. Неаккуратно чинит! Короткое замыкание, его бьет током. Женщина зовет врача… Актеры заставляют на секунду поверить в то, что это произошло случайно, а не было придумано заранее.

Хирург — Василий Реутов выходит из зрительного зала, из реальности. Он очень знакомый, сегодняшний, свой. Но врач в русской литературе всегда больше, чем врач: спасатель, спаситель, альтруист, просветитель, обладающий какой-то природной человечностью, нравственным стержнем; он не может не помочь, даже когда больной безнадежен, — это все есть в персонаже Реутова.

Пьеса Елены Исаевой — это монолог врача, в который вплетаются диалоги с его ассистентами, Мужчиной (Антон Гуляев) и Женщиной (Светлана Ваганова), играющими всех остальных действующих лиц (упавшая в обморок в одной истории медсестра может ответить за главврача в следующей истории, даже не поднявшись с пола).

Первый случай — сложные роды. У Женщины рождается… бревно, которое и будет играть роль пациента до конца спектакля. Операции над ним проводятся столярными инструментами, а актеры обращаются с ним как с больным человеком. Специфических жестов медработников немного, но пойманы они точно, например, ассистенты стоят на операции, подняв на уровень груди продезинфицированные руки, чтоб не испачкать. И чисто профессиональный цинизм слышится в их разговорах об отсутствии нужных сию секунду материалов или лекарств.

Время в спектакле измеряется не часами, а песнями от «Арлекино» Аллы Пугачевой до «Гоп-гоп-гоп» Верки Сердючки. Они вписываются в ткань спектакля как отдельные номера: например, под песню «Земля в иллюминаторе» Женщина крутится на столе, как пропеллер, Мужчина ведет вертолет, на котором главный герой летит в Калугу, чтобы узнать, как прошли роды у жены.

В финале Хирург надевает пиджак, котелок и очки. Хорошо выпив после сложнейшей операции, он натыкается на милиционеров и говорит вместо обычного «Я ваш хирург, я вас оперирую» — «Я вас, сук, режу»… и его забивают ногами.

Между рождением пациента и смертью врача — абсолютно абсурдная реальность, еще больше подчеркнутая образом человекобревна. Хирург все время существует на границе жизни и смерти, возвращая людей к жизни, логике не подчиняющейся: никогда не знаешь, отчего на самом деле умирают люди или вдруг выживают вопреки всем биологическим законам.

Софья КОЗИЧ
30 апреля 2009 года, 12.00.

На «Записках провинциального врача» по пьесе Е. Исаевой вдруг забыла, что это лаборатория, что это эскиз, что у актеров было максимум двадцать репетиций (может, и двадцати не было), а просто стала зрителем, ведомым. И как зритель могу сказать: Андрей Корионов отличный режиссер, профессионал. Вот он берет образ — бревно-человек — и начинает с ним работать. Бревно рождается, потом заболевает, чудом избегает смерти, снова его лечат, снова оно чудом избегает смерти и вот, все в дырах от сверл, рубанков и ножей, умирает. И сначала нам смешно от такого сравнения, смешон лечащий его врач («Ну зачем лечить бревно?»), потом страшно, потом даже свыкаешься с мыслью, что вот это бревно — человек. И все это, уверяю, рассчитано режиссером по секундам. Вот здесь им будет смешно, здесь страшно, грустно, весело, очень весело, а потом снова страшно. Ритм, в котором Корионов заставляет существовать зрителя, не дает возможности отстраненно наблюдать за действием, режиссер изменяет и изменяет состояние зрителя. Вот умирает пациент — случайно, от оторвавшегося тромба. И, кажется, измученному, полупьяному врачу, так самоотверженно лечащему бревна, можно встать за кафедру (в нее превращается стол, на котором оперировали бревно), чтобы подвести итог, а нам — зааплодировать. Только история эта не про аморфных пациентов продолговатой формы, а про обычного русского провинциального доктора, чуточку Чехова, немного Булгакова, а в общем, хорошего парня, не за зарплату (хотя и не за идею) обрабатывающего этот «лесоповал». И в конце, будто в перспективе, нам показывают финал истории уже не пациента, а врача. Заканчивается спектакль экзекуцией-избиением хорошего, но малость пьяного доктора в чеховском котелке двумя милиционерами (хотя это мог быть кто угодно) под энергичное «спевание» Верки Сердючки. А наше подсознание российского гражданина сообщает, что так и должно быть, так и не иначе. Разум сопротивляется, а режиссер коварно ставит точку, оставляя нас наедине с избитым (а может, и убитым) своими пациентами доктором.

Оксана КУШЛЯЕВА
30 апреля 2009 года, 15.00.