Спектакли Николая Коляды всегда визуально прекрасны. Всем нравится, как Коляда на сцене создает посконный лубочный мир — так, чтоб русский дух бил зрителей по ноздрям, прямо — Русью пахло, а людишки, что на сцене суетятся, как от пинка летели бы из этой русской грязи не в князи, а в грязищу. Еще Коляда — молодец: достиг замечательного синтеза уюта и кича. В «Клаустрофобии», например, перед нами тюрьма, камера, но в камере — уютные занавесочки, рядком понавешаны картонные иконки (Богоматерь, Серафим Саровский). В «Ревизоре» сочетание уюта и кича вообще почти гениально. Эти цветастые коврики, эти голубые полотенца с лебедями, эти тюбетейки, ковры, картиночки (домашние, уютные, с лошадками вышитыми, с цветочками) и тут же — настоящие картины (из области высокого выставочного искусства). На наших глазах этот дивный мир кухонных прихваток соединяется с миром жидкой грязи, которой потом эти живописные шедевры и заляпывают.
«Гамлет» Коляды сделан без измены кичу и уюту, это вообще совершенная картина, победительная художественность и краткая история искусств в одном. В спектакле все темы преломляются через тему искусства. Искусство начинается еще с программки, иллюстрированной Брейгелем, с копошащимися человеческими насекомыми. «Гамлет», как и прочие работы, по-прежнему — о варварах, о диком скопище пьяниц и развратников. Но также этот «Гамлет» говорит о новом: об издевательстве над искусством, о глумлении над идеальным, прекрасным, о том, что люди забыли про красоту и потеряли человеческий облик. Остались зверушки, обезьяны, совершающие ритуальные телодвижения, на каждом — ошейник с поводком, на членах королевской фамилии — венец (все тот же ошейник — только строгий, с шипами, или цепь). Все стены площадки завешаны репродукциями. И если в маленьком пространстве «Коляда-Театра» в Екатеринбурге это скопище картин выглядело частью коллекции, ждущей часа в запасниках музея, то в обстановке нижегородского ТЮЗа (спектакль играли на «Реальном театре»), среди красных стен и пространства раза в три больше привычного — все было как при развеске в музейном зале.
Визуальный ряд спектакля Коляды можно разложить по пластам, как художественное произведение, но это, простите, предмет сложной умственной работы. Скажу коротко. Было пространство чистым, а стало — свалкой из тряпок, жестяных банок, тряпичных кукол. Было хорошо, а пришли люди — закидали, засорили. И когда началась игра с репродукциями Джоконды (в «Ревизоре», например, подобным нещадным образом эксплуатировали грязь), которую насилуют сначала Клавдий, потом все племя, где у каждого есть своя Джоконда, чтобы плевать на нее, бичевать, обладать, — о, это уже началась игра с культурным символом. Плюнуть, изнасиловать, растоптать картину — значит не только уничтожить миф, но и расправиться с врагами. Ведь не Гамлет, не призрак измываются над Джокондой — весь прочий Эльсинор, более всех — Клавдий.
Впрочем, что я все о символах? В жизни то же. Настоящая Мона Лиза, из Лувра, как известно, вообще висит в ящике из пуленепробиваемого стекла, поскольку предметом нападения со стороны граждан она становилась не один раз — и камнем кидали, и краской обливали. И Коляда об этой истории не может не знать.
Призрак отца Гамлета в постановке и исполнении самого Коляды, плаксивый и скорбный, оглаживающий картины на стенах, сам — трепетный хранитель прекрасного. Пушистые крылья и нимб призрака, помимо оправдания всегдашнего кича режиссера, приращивают к спектаклю еще один смысл — из области современного искусства. Призрак, в канонической иконописной позе, с руками, сцепленными на груди, с этими мученическими кровавыми подглазинами, с этим железным терновым венцом, — становится персонажем с картин Пьера и Жиля — французских королей кича и гламура. А поскольку Коляда так расставляет фигуры персонажей, что отсылает нас одновременно и к мастерам Возрождения, и к современному искусству, то в том же контексте, с приветом нашему веку брендреализма и тотального копирования, в спектакле прочитываются и другие герои — и сам Гамлет, в венце и с кровоподтеками, прислонившийся к дверному косяку, и Гертруда с Клавдием — все в черном, застывшие в объятиях, словно Мадонна с младенцем… Стоят фигуры на этом темном, подсвеченном зеленым светом фоне, с измученным выражением — как на картинах итальянских мастеров и как на приторных, анилиновых фотографиях французских сынов порока. И еще замечательная вещь: Николай Коляда дома в Екатеринбурге играет Призрака в футболке театра «Около» с именами русских классиков прямо на сердце, а в Нижнем Новгороде — в футболке со Святым Себастьяном — растиражированным объектом для кич-изображений нашего времени — и надписью «Из коллекции Эрмитажа».
Комментарии (0)