На левом краю сцены стоял стол. Темно-синий занавес был приоткрыт, и в центре оставался свободный проход. Ничто больше не привлекало взгляд. Прозвенел третий звонок…
На сцену выбежал босой негр в сливочном фрачном костюме и цилиндре. Двигаясь пластически изощренно — пригибаясь, семеня и извиваясь — он вытащил из-за занавеса плоское картонное подобие человека, посадил его за выкрашенный синей краской стол, сменил пару раз его картонную голову, осуществив сложный выбор между лысым и кудрявым вариантом (в пользу лысого), отошел, достал из кармана пистолет и выстрелил в воздух…
Тут-то и началось необыкновенное. «Картонненький» вдруг ожил и как ни в чем не бывало стал разбирать бумажки на столе, на котором к тому времени уже находилась очень подвижная человеческая кисть, не имевшая никакого продолжения, но энергично передвигавшаяся в пространстве. Впрочем, это не казалось ничем сверхъестественным, бывший «картонный» человек, а ныне обычный офисный служащий перебирал бумажки и совсем ее не замечал.
Тем временем в центре сценического пространства вокруг миленькой девушки в красном платье орудовали два особых «естествоиспытателя», девушка же являла собой объемный вариант забракованной негром во фраке кудрявой головы. Похоже было, что эта девушка только что выведена в пробирке для чего-то или для кого-то. Вот «двое» подносят к ее руке шприц, словно проводят вакцинацию новорожденной, — и вдруг девушка в красном платье на глазах начинает меняться, через несколько секунд перед нами предстанет уже совсем иной индивид женского пола, а вот красное платье все то же…
Мне кажется, Жанти не кто иной, как театральный маг особой категории. У него ведь не куклы — марионетки, а люди. Люди бегают, копошатся, превращаются то в смятые кусочки бумаги, то в собственный картонный макет, то, еще хуже, просто исчезают. Ему все равно — где проявить свою безграничную власть: в мире теней, кукол или людей, все равно, каких актеров распределить на заданные роли. Ведь ролей, в сущности, всего две: мужчина и женщина. И даже разрисованная картонка, даже большой целлофановый пузырь и два огромных почтовых конверта, парящих в воздухе, подвержены этому «распределению». Недавно другой «маг» по имени Резо Габриадзе перед спектаклем «Эрмон и Рамона» раскрыл большую тайну: «…витамины тоже любят друг друга, я уже не говорю о бактериях. В мире нет ничего неживого…». И вот я смотрю на сцену и вижу: у Жанти два огромных целлофановых пакета, напоминающие невероятных размеров вакуоли, совершенно ясно — любят друг друга, как и два бумажных листочка, парящих в воздухе. На нашем большом «краю земли», на неизвестной, загадочной планете, которая неспешно вертится вокруг своей оси, наши картонные, целлофановые люди в сереньких костюмчиках и с нашими же серыми лицами всетаки способны любить, способны видеть цветные, объемные сны…
Пока, погруженный в сновидения Жанти, размышляешь о природе цветных снов, сон-спектакль заканчивается. Неожиданно, как и положено сну. И, как положено сну, он оставляет после себя призрачное, еле уловимое послевкусие и яркие картинки-воспоминания. Вот группа людей (мужчин и женщин) в одинаковых подвенечных платьях семенит по сцене… Вот невеста с надвинутой на глаза фатой, вслепую шествующая под венец… Вот ее брачная ночь с женихом, оказавшимся страшным зеленым насекомым с большим количеством подвижных ног и человеческой головой… Вот люди на вокзале — не с чемоданами, как обычно, а с табличками-стрелочками, указывающими направление движения…
Этот особый мир, пугающий и странный, притягивает. Как отражение в воде будто является продолжением суши, так и фантастическая вселенная Жанти — отражение нашей совсем не фантастической вселенной. Мир Жанти — это зеркало, ужасное и завораживающее одновременно. Оно показывает нас то «картонками» и «газетками», а то огромными кукольными великанами. Люди в этом зеркале плоские, искусственные, одинаковые, совсем «бумажные», а бумага и картон — живые. Люди так стремительно становятся бумагой, а бумага людьми, что перестаешь понимать, что было в начале — человек или картонный макет, а может быть, все это просто страшный сон, который снится какому-нибудь офисному служащему. И единственная ниточка, соединяющая искусственное и настоящее, сон и явь, бумагу и человека, — любовь. Когда она появляется, даже целлофановый искусственный мир оказывается красивым: плоские люди делаются объемными, а бумажные листы порхают, как бабочки, над сценой.
После этого спектакля мир разделился для меня пополам: на до Жанти и после него. Опасные люди эти маги, вселенные, создаваемые ими, гипнотизируют, затягивают, похищают людей.
Июль 2007 г.
Комментарии (0)