«Луна Сальери». Брестский театр кукол.
Сценическая версия и постановка Руслана Кудашова

Начало спектакля одновременно завораживает и шокирует. Перед нами разворачиваются пейзажи космического пространства: в приглушенных лучах софита виднеются очертания нескольких планет, крупным планом — бледно-желтая песчаная поверхность Луны, полукругом огибающая авансцену. На ней разбросаны поломанные инструменты: части скрипки, трубы органа, старые смычки, лунный рояль, покрытый слоем песка, словно на нем не играли вечность, и граммофон, без конца повторяющий один и тот же музыкальный отрывок Моцарта.

Среди вековой лунной пыли мы не сразу замечаем неподвижную согбенную фигуру в старом кресле. Осознание, что в этом мертвом пространстве кто-то есть, приходит, когда возникает луч света и хриплый картавый голос начинает произносить пушкинский текст. Мы видим куклу с бледно-голубым оттенком лица, с опущенными веками и грустными глазами, едва ли не сливающуюся с Луной.

Это Сальери (Дмитрий Нуянзин), хозяин, но не единственный обитатель сценического космоса. Помимо него и Моцарта в спектакле еще два персонажа. Как и пространство, они совсем не бытовые: Изора, или Муза, и Демон. Играются все — планшетными куклами, и только ими. Нет ни живого плана, ни масок, ни марионеток, ни петрушек, ни, соответственно, переходов от одного воплощения к другому. Подобная «монохромность» была и в самом первом спектакле Кудашова, благодаря чему рассказ Платонова «Река Потудань», давший название теперь известному театру, обрел простоту и емкость притчи.

Как известно, место Сальери в мировой истории не самое завидное, во многом благодаря мифу об отравлении Моцарта. Творчество композитора почти забыто. Извечный вопрос «Совместны ли гений и злодейство?» чаще всего решается однозначно: «Сальери злодей, а значит, не гений». В спектакле режиссер расставляет акценты несколько иным образом. Поселив Сальери в космическое пространство, Р. Кудашов дает ему право быть если не гением, то Художником. Его Органный марш звучит в спектакле наравне с музыкой Моцарта и ничем ей не уступает. Музыкальная тема сопровождает Сальери, когда он находится наедине с собой или вместе с Музой. Однако музыка Сальери все время прерывается мотивами Моцарта — то граммофон вдруг заиграет, то Изора начинает напевать. Музыка двух композиторов в непрерывном противостоянии. Как и сами друзья-враги в борьбе за Музу.

Муза—Изора (Юлия Антоновская) — изящная девушка в белом платье, с закрытыми глазами и аккуратно собранными волосами, не произносящая ни слова, а только звонко напевающая или весело смеющаяся. Воздушное создание, она полноправный житель этого пространства — дух музыки, воплощение вдохновения, в котором Кудашов не отказывает ни Моцарту, ни Сальери. Каждому она дает то, что ему необходимо. С Сальери пирует за роялем, накрытым скатертью, словно праздничный стол, а с Моцартом рассекает космические пространства верхом на волшебной рыбе. Даже слепой скрипач окажется все той же Изорой, переодетой в уродливую маску и серый плащ.

В театральном космосе каждый существует соответственно своим возможностям. Попасть на Луну — это одно дело. Другое дело — способность летать. Моцарт (Роман Пархач), раскинув руки, словно крылья, свободно парит от одной планеты к другой. Муза—Изора все время в состоянии невесомости — движения ее плавны и легки, она не ходит по лестнице, а перелетает с одной ступеньки на другую. Сальери, даже оказавшись на Луне, не в силах оторваться от ее поверхности. В самом начале спектакля он бросает вызов небу — и сверху медленно спускается космический корабль. А может, и не корабль вовсе. Некая конструкция, напоминающая стрельчатый оконный витраж готических соборов и трубы органа одновременно. В финале этот собор-ракета улетит, не оставив Сальери шанса воспарить даже таким способом. В этом — трагедия Сальери, хотя, конечно, и в зависти к гениальной музыке Моцарта, и в ревности. Сальери желает, чтобы Изора принадлежала только ему. Но Муза должна приносить вдохновение всем гениям. Оттого, когда Сальери обманом украдет ее у Моцарта, она предложит ему яду. Сальери откажется выпить смертельный напиток, поэтому Изора отравится сама.

Как и вдохновение, зло в спектакле персонифицировано. У Сальери есть свой Демон, темное начало — страшная зеленочерная фигура с пустотой вместо лица, похожая на летающий балахон с огромными крыльями, как у летучей мыши. В первой сцене Демон (Иван Герасевич), прилетая с жутким скрипучим криком, включает граммофон с мелодией Моцарта, тем самым вновь воспламеняя зависть Сальери. Когда Сальери решится отравить Моцарта, с неба просыплется струйка песка, отсчитывая мгновения, а на рояле будет сидеть Демон, повторяя страшным эхо одну и ту же фразу: «Теперь пора». Наступит момент, когда Демон поглотит Сальери и обретет вместо пустоты его лицо. Злодей полностью погружается в черные мысли о чужой музыке, ему уже недосуг открыть крышку старого рояля, а тем более создать гениальную музыку.

Долго не решается Сальери налить яд в чашу Моцарта. Ведомый рукой Демона, который «сам-третей сидит» за обедом двух гениев, он все-таки делает это. Как и в начале спектакля, по небу проплывает металлическая сфера-планета. Простран ство Луны и космоса приобретает значение дурной бесконечности. Все происходящее начинает казаться историей, снова и снова прокручивающейся в голове Сальери как наказание за однажды совершенное преступление. Человеческое все-таки оказывается главным мерилом всего сущего. В конце спектакля Сальери вскидывает руку и тянется к звездам. Но в изнеможении падает в кресло. Видимо, мало быть гением, чтобы оторваться от земли.

Законы мира, придуманного Кудашовым, переворачивают земные понятия. Жизнь и смерть имеют обратные причинно-следственные связи и значения. Отравленный Моцарт медленно идет по ступенькам вверх, чтобы умереть. А через мгновение его смерть оборачивается полетом

с Музой к другим галактикам. Изора, отравившись, оживает под звуки «Лакримозы» — в потоке дождя из вороха осенних листьев возникает бледная фигурка и в луче света возносится к звездам. И если Моцарт в смерти обретает новую жизнь, то Сальери, вновь оставшись в одиночестве на своей Луне среди песка, обречен на вечное забвение.

Режиссер угадал во второй маленькой трагедии Пушкина историю Сальери и сотворил спектакль-монолог, воспоминание. Это тонкая поэтическая драма, в которой отсутствуют время и быт. В которой смерть Моцарта — это полет с Музой в объятиях галактики, жизнь Сальери — бессмысленное однообразное мгновение и вечная тяга к звездам, и вечная тоска по полету…