П. Семенова.
Фото из архива театра

«Опять куда-то пропали мои тапочки! Почему в этом театре меня обижают?!» — требовательный и мелодичный, с затаившейся где-то в самой глубине грустной нежностью голос надо услышать обязательно, если хочешь научиться правильно произносить «Отчего люди не летают?»…

И уже вслед за голосом в актерское фойе вступает невысокая женщина с очень гармоничным, слегка усталым лицом: гладко расчесанные на прямой пробор темно-русые волосы, правильные черты. Пелагея Васильевна ни одного резкого движения не делает и явно никуда не спешит — словно она только что выплыла из того далекого века, когда большинство описаний актерской игры ограничивалось эпитетами вроде «очаровательный», «талантливый», «прекрасный».

Заслуженная артистка России Пелагея Васильевна Семенова, бесспорно, и талантлива, и очаровательна. А еще темпераментна, лирична, авантюрна, проникновенна, непредсказуема…

***

Она уже и сама не помнит — откуда появилось в ее жизни это увлечение, но мечта о работе в кукольном театре словно родилась вместе с ней. «…Еще до школы мы ставили кукольные спектакли у себя в коммунальной квартире и приглашали весь наш ободранный, голодный, послевоенный двор… И нам очень завидовали, что у нас такая „театральная квартира“… А потом, когда я пошла в школу, у меня было такое убеждение, что я буду работать в кукольном театре. Уже себе роли выбирала…».

Заканчивая десятый класс, Полина собралась учиться на стоматолога — на этом родители настаивали. Но руководитель школьной театральной студии Людмила Владиславовна Бойко все же уговорила подать документы на Моховую.

«Мама, когда узнала, что я собираюсь поступать, так плакала! Она не хотела меня отпускать, потому что весь народ знал: если артистка — значит, не совсем порядочная женщина. Ну, я как-то не думала, какая я буду женщина, а кукольный театр мне нравился…».

В 1970 году П. Семенова закончила ЛГИТМиК в составе многоталантливого курса профессора Л. А. Головко (вместе с П. Семеновой учились Б. Буланкин, Т. Волынкина и другие, ныне известные и уважаемые кукольники). В дипломном спектакле ей досталась роль Кристофера Робина.

«Дело в том, что это была не кукольная роль, а драматическая, и я играла это все с переживаниями, со всеми внутренними монологами. Так мучилась, думала (знаете, как все): бездарность. Башкой об стенку бьешься, с жизнью прощаешься… И вот пришел зав. кафедрой М. М. Королев. Я со слезами:

„Михаил Михайлович, дайте мне другую роль, потому, что эта у меня не получается, не могу я мальчиком быть!“ А он долго так крутил сигарету, смотрел и говорит: „Ты же мальчика играешь, а ты знаешь, что дети и плачут и смеются одновременно?“ Я говорю: „Как же мне это играть, это же надо переживать: сначала смеешься, а потом долго переживаешь и плачешь…“ А М. М.: „Нет, дети и плачут и смеются одновременно, у них моментально переключаются внимание и сознание, сразу!“ М. М. — гениальный человек, он умел дать ключ, и дальше было понятно, как играть. И я была такая счастливая, и дальше сама все придумала…».

Затем — шесть лет работы в БТК, в знаменитых постановках В. Сударушкина, Ю. Елисеева… «Играла все — кроме Мальчиша-Кибальчиша. Я просто подавала заявки, а мне Сударушкин говорил: „Послушай, мне некогда, понимаешь?“ А я ему: „Виктор Борисович, я сама все подготовлю, вы только посмотрите“».

Молодая актриса сыграла в 14 спектаклях взрослого и детского репертуара БТК, в двух телевизионных кукольных постановках «Путешествие Нильса с дикими гусями» (1972), «Аистенок и пугало» (1974), была отмечена на Международном фестивале УНИМА (1973), на смотре «Молодость, мастерство, современность» (1975).

Режиссер Николай Боровков, в спектаклях которого Семенова играла много и играет до сих пор, заметил актрису еще в том самом дипломном «Винни-Пухе», где, по его словам, обращала на себя внимание «буффонная природа» ее таланта. Именно по инициативе Н. Боровкова в 1977 году актриса была приглашена в тогда еще разъездной кукольный Театр сказки… Сейчас в творческом багаже ведущей актрисы Театра сказки Пелагеи Семеновой около 40 ролей в спектаклях, многие из которых стали лауреатами международных фестивалей и театральных премий.

Режиссеры неизменно говорят о творческой бескомпромиссности Пелагеи Семеновой, приносящей великолепные сценические результаты — и такой «неудобной» в постановочном процессе. Очевидно, что вдумчивость и самостоятельность мышления — не самые «актерские» из актерских качеств, но огромная трудоспособность и многогранный талант актрисы вновь и вновь требуются режиссерам-постановщикам.

***

Нельзя не заметить, что рисунок кукольной роли у П. Семеновой намеренно лаконичен, подробность движения куклы не является для нее самодовлеющим средством выразительности. Вспоминая этапы своего творческого пути, Семенова дает повод говорить о сознательном следовании почерку «гениальной актрисы кукольного театра всех времен и народов», Валерии Киселевой. Работая в БТК, П. Семенова никогда не упускала случая постоять за кулисами во время спектакля, поучиться у любимой актрисы, которую, кстати, часто упрекали в недостатке техничности… «Про нее говорили, что она плохо водила куклу. Нет, она хорошо водила куклу… Только Валерия Сергеевна умела ТАК водить куклу и ТАК говорить. И так это было у нее органично, что большего и не надо».

Вспоминают, что в первые годы работы в БТК молодая актриса «говорила голосом Киселевой», училась у ее голоса, чтобы затем обрести свой собственный, неповторимый. «Я слышала ее голос, и настолько у нее была выстроена роль, настолько она была темпераментная, страстная, живая, искренняя… Настолько тонко умела сочетать куклу и радиотеатр, что это был такой кукольный театр, какого не было ни у кого из актеров!»

Не лавры кукловода-виртуоза, а несуетно и аккуратно подготовленное попадание в момент волшебства, когда кукла становится для зрителя «живой», — такова труднодостижимая цель актерского поиска П. Семеновой. «Кукловод — это что такое? Это ремесленник, который владеет инструментом хорошо, и кстати, совсем не обязательно, что это хороший актер… А если куклу водят хорошо, если она красивая, но за ней стоит пустой человек — тогда все ни к чему, и красота куклина тоже».

Большинство ролей П. Семеновой в Театре сказки задуманы постановщиками с учетом именно этой актерской и человеческой индивидуальности, обладающей незаурядным неформально-лидерским обаянием и самобытным чувством юмора.

Вот, например, бесстрашная и хулиганистая ворона Кагги-Кар из «Волшебника Изумрудного города» (режиссер В. Саруханов), лукаво скрывающая свой ум и природную доброжелательность за грубоватым подтруниванием и подчеркнутой независимостью. Куклы в этом спектакле водятся «в открытую»: актеры в черных костюмах и шляпах выглядят элегантными силуэтами-тенями, подчеркивая фантазийную яркость кукольных персонажей. Кагги-Кар — очень условная птица с пестрыми перышками на свободно развевающейся «крылатке», с несложной механикой (кукла «умеет» всего лишь раскрывать свой ярко-желтый клюв). Поднятая над головой актрисы, она выписывает стремительные виражи на фоне изумрудного задника, привычно и ловко уворачиваясь от всевозможных волшебных неприятностей. Выразительно задорный, со слегка сварливыми нотками голос актрисы позволяет «услышать» неоднозначный характер персонажа.

Тростевая кукла Тринушка из спектакля «Черная курица» (режиссер Н. Боровков) — хрестоматийная пышнотелая кухарка в косынке, повязанной «по-солошьи». Все ее механические возможности — поворот головы да синхронный подъем рук, в одной из которых зажат огромный кухонный нож. Тринушка движется вдоль ширмы подчеркнуто целенаправленно, даже как-то механистично, взмахивая руками и грозно выкрикивая «Цыпа-цыпа-цыпа!!!». И движение, и голос передают полную поглощенность персонажа важнейшим делом: поимкой курицы Чернушки для приготовления торжественного обеда. Крик Алеши, защитника Чернушки, заставляет кухарку резко «затормозить» и, помедлив секунду, повернуть голову, а голос актрисы последовательно передает: искреннее недоумение, привычное раздражение, а затем — недоверчивую заинтересованность (когда Алеша предлагает за жизнь курицы свою единственную золотую монетку). Тринушке отведено в спектакле не более пяти минут, и все же зрителю дается возможность увидеть не только эпизод, но и достоверный характер.

Гадатель-звездочет из «Аладдина и волшебной лампы» (режиссер Н. Боровков) — кукла с традиционной тростевой механикой, наделенная традиционным сказочным «звездочетским» обликом: седенькая бородка, согбенные плечи, хламида и колпак в звездах. В руках П. Семеновой кукла передвигается мелкими «шажками», жмется к краю декорации, покорно склоняется перед всемогущим Визирем… Но, изрекая «волю небес», комично-трусливый старичок-Гадатель ненадолго преображается (тут проявляется в полной мере «актерская природа» тростевой куклы, склонной к высокопарному воздеванию рук и картинно-плавным поворотам головы). И голос его становится почти величественным, с трогательной старческой ноткой…

Королева из «Приключений незадачливого дракона» (режиссер И. Игнатьев) — маленькая (около 30 см высотой) «королева-мамочка», забавная, немножко сварливая, чуть что — «с грохотом падает в обморок» (ремарка из текста пьесы). Роль создавалась с большой увлеченностью: «Это было для меня очень трудно, потому что такая марионеточка, вроде бы ничего особенного: ручки болтаются, колобашечка на палочке, глазки-пуговки, носик, ротик… Но когда я стала с этой куклой работать, я поняла, что она даже дышать может! Такая трудная, неподатливая кукла особенно интересна тем, что можно дать ей духовное наполнение… Чтобы зритель поверил, что это она — настоящая, живая, а не артисты дурака валяют…».

«Карлик Нос». Сцена из спектакля.
Фото О. Кирсановой

«Карлик Нос». Сцена из спектакля.
Фото О. Кирсановой

Фею Кройтервайс в спектакле «Карлик Нос» (режиссер Н. Боровков) П. Семенова играет «в живом плане» — очень красивый, бирюзовый с золотом, восточный костюм, контрастирующий с жутковатой носатой маской, на руках перчатки с удлиненными «паучьими» пальцами. В своем соперничестве с Магом Веттербоком эта коварная мистификаторша использует истинно театральные средства: она не только превращает симпатяшку Якоба сначала в кота, а затем в уродливого карлика, не только делает гусыней дочь Веттербока — Мими, она сама постоянно меняет облик! Появляется грозной ведьмой, заполняя все пространство широкими взмахами плаща; в следующей сцене — немощная, но вздорная старушка тихонько ковыляет к лотку с зеленью; потом, сбросив плащ и оставшись в шелестящих шелковых шароварах и золотой курточке, готовит колдовской напиток для Якоба, по-восточному плавно пританцовывая; затем — появляется в маске добренькой-бодренькой бабуси, предлагая купить гусочку-Мими; проиграв войну с Веттербоком, трусливо суетится и верещит… Моменты, когда меняются голос и пластика персонажа, необъяснимым образом застают зрителя, даже знакомого с сюжетом, врасплох!

По замыслу режиссера злая волшебница должна была при каждом появлении наполнять и сцену, и зал мощной, почти инфернальной энергией. Это оказалось под силу Пелагее Семеновой (сначала на роль пробовалась другая актриса). «Просто мороз по коже», — признавались взрослые, «такой страшной ведьмы мне еще не доводилось видеть!» — восклицали дети. «Готическая» составляющая атмосферы спектакля, бесспорно, накладывает сильный отпечаток на зрительское восприятие, но роль Кройтервайс ею не исчерпывается (а за годы существования спектакля у этой роли появилась и комическая, почти клоунадная, не менее виртуозная и увлекательная версия).

П. Семенова так говорит об этой, одной из самых впечатляющих своих ролей: «Кройтервайс — ведь это тоже кукла, только большая. Приходится не что-то маленькое оживлять, скажем, Королеву или какую-нибудь собачку, а самой искать эту кукольную пластику: я — маска, я — кукла».

П. Семенова в спектакле «Петрушка».
Фото О. Кирсановой

Такой подход актрисы к воплощению ролей живого плана может служить ключом к пониманию ее работы в спектакле «Петрушка» (режиссер Н. Боровков) по мотивам балета И. Стравинского. Подсказчица (клоунский грим, рыжий парик, черные круглые очечки, зеленое плюшевое «театральное» платье) — персонаж, моментально узнаваемый всеми, кому доводилось посещать третий ярус Мариинки — «вотчину» бабушек-балетоманок с ридикюлями, знающих наизусть каждый шаг в спектакле. По замыслу постановщика Подсказчица совершает «настоящий подвиг»: она решается проникнуть на сцену, чтобы… заговорить там, где слово категорически запрещено! Заговорить, дабы юные зрители смогли понять и полюбить обожаемое ею балетное искусство. Актриса, исполняя эту роль, «надевает маску куклы», говорит и двигается от ее лица — только поняв это, обнаруживаешь, насколько логичен и оправдан «пионерский задор» в голосе, комично пафосный жест.

Честно говоря, любит П. Семенова «похулиганить» на сцене! Добавить остроты и характерности голосу и движению удается ей без ущерба для рисунка роли, и так, что «хулиганство» работает на атмосферу спектакля: «…потому что кукла, потому что у нее природа движения другая. Мимическая, клоунская — кукольная у нее природа. Кукла более острая, и поэтому все острее в ее жизни, градус другой у нее». Профессиональный опыт в сочетании с интуитивным чувством особой «кукольной» сценической правды позволяют актрисе быть очень разной и очень узнаваемой — ни в маске, ни за ширмой ее ни с кем не спутаешь.

Пелагея Васильевна говорит, что любимых ролей у нее нет: «Мне кажется, я люблю все роли, потому что без любви вообще нельзя ничего сделать в жизни, не только в театре. И в кукольном театре — особенно. Если ты это не полюбишь, не поймешь, не начнешь изучать и свою куклу, и роль — ничего не выйдет… Поэтому так вот и любишь всех». Очевидно, именно здесь и кроется секрет ее актерского очарования: в глубине «буффонной природы» скрывается искренняя, близкая материнской, нежность к персонажу.

В. Чернявский (Карл), П. Семенова (Мама-Утка). «Дикий».
Фото из архива театра

И в одной из ролей такая нежность стала главным слагаемым образа — Мама-Утка из спектакля «Дикий» (режиссер И. Игнатьев, пьеса В. Синакевича по мотивам сказки Х. К. Андерсена «Гадкий утенок»). Спектакль сохранился только в видеозаписи, но в театре прекрасно помнят слезы на глазах маленьких зрителей… Гадкого утенка Карла играл Владимир Чернявский, трагически погибший прошлой весной, актер в большой степени романтичный, с проникновенным, запоминающимся голосом. О голосах Семеновой и Чернявского вспоминают как об одном из наиболее сильных по воздействию компонентов спектакля. Вечная тема — диалог матери и ребенка — была сыграна этими голосами достоверно и пронзительно. Комично незатейливый облик куклы (этакая толстенькая розовато-бежевая «булочка на лапках») с весьма небольшими техническими возможностями (поворот головы — вот и вся механика) и эмоционально гибкий, наполненный то тревогой, то женственной беззащитностью голос актрисы составили трогательный, запоминающийся контраст.

Мелодично женственные интонации, очевидно, наиболее органичны для П. Семеновой, они лежат в основе богатой голосовой палитры актрисы и «просвечивают» даже за ее самыми клоунскими, самыми «хулиганистыми» оттенками… Парадоксальное сочетание женственного и комического, подобное очаровательной музыкальной полифонии, напоминающее о том, что «истинная ирония — это всегда ирония любви» (Ф. Шлегель).

***

Актеры-кукольники — люди в чем-то совершенно необъяснимые. Чаще всего зритель даже не видит их лиц… Эмоции, аплодисменты, зрительское восхищение достаются кукле, которую, будучи творчески амбициозным человеком, следовало бы возненавидеть. А между тем они утверждают, что «в кукольном театре интересно играть, когда есть интересный художник, интересная кукла», и мечтают «не столько о режиссере, сколько о художнике, с куклой которого интересно играть».

Посвящая себя кукольному театру, они заранее знают, что и в рецензиях, и в театроведческих трудах первый план будет отдан режиссеру, художнику, кукле. Актерам достанутся, в лучшем случае, эпитеты. А все мимолетное и «ненаучное», ради чего они приходят в театр кукол и живут там, останется где-нибудь за рамками…

Возможно, театр кукол менее всего предназначен для аналитического разъятия на элементы и составные части. И критика вовсе не «отстала», а просто идет другим путем, твердой рукой нащупывая факты и острым взглядом фиксируя «театральную реальность», пока актеры-кукольники изо всех своих творческих сил (и порой так успешно!) гонятся за «театральной ирреальностью». Они словно движутся по параллельным прямым, невозможность пересечения которых давным-давно математически доказана…

А все-таки иногда эти «прямые» пересекаются в никакому веку не принадлежащем пространстве, где плачет и смеется Кристофер Робин, приседает в смешном реверансе коварная Кройтервайс, величественно воздевает руки к звездам робкий Гадатель и происходят прочие театральные чудеса, которые так трудно бывает «нащупать и зафиксировать».

Май 2007 г.