«Тойбеле и ее демон». Сценическая фантазия для взрослых Г. Бызгу и А. Безрукова о любви и смерти по мотивам рассказа И. Б. Зингера. БТК.
Режиссер Галина Бызгу, художник Эмиль Капелюш

Еврейская литература роднится с Библией. С ее стилистическим хаосом и универсальным содержанием. «Это значит, что всякое событие, взятое в своей повседневной действительности, одновременно оказывается звеном всемирно-исторической цепи, где все звенья сопряжены одно с другим и потому должны быть поняты как ежечасные, каждовременные или как сверхвременные». Так говорил Эрих Ауэрбах, и это только лишний раз подтверждает библейские тяготения еврейской литературы. Но для одних Библия в наше время прежде всего — притча, для других — пророчества, или хроника творения, или историческое описание избранного народа, или десять заповедей, или апология Христа. Библия же подсказывает, как смешать в одном повествовании что-нибудь высокопарное и что-нибудь смешное. Первая школа анекдотов — тоже Библия. Не удивительны поэтому и даже закономерны библейские краски и библейский тон всех интерпретаций рассказа еврейского писателя Исаака Зингера «Тойбеле и ее демон» и пьесы по этому рассказу (десятки театральных городов и даже кукольные театры охвачены «демонической эпидемией»).

Режиссер Галина Бызгу Книгой начинает свой спектакль. Она лежит на виду, и страницы внушительного фолианта, прежде чем что-либо начнется, перелистываются сами собой. История Тойбеле — богоявленная, история из Книги. Двое актеров — Марина Солопченко и Сергей Бызгу — «вспоминают» ее. Они повествователи, посредники между Книгой и нами. Им дозволено ее играть, не забывая о том, что по сути это страницы главной Книги. Даже так: полстранички в гигантском счете этих страниц. Галина Бызгу — режиссер комедии. Так складывается ее биография или так выбирается ею направление. Режиссура комедии — редкая специфика. Сюда не относится режиссура с «хохмами», перифразы, пародии и прочие побочные смеховые опыты с театром. Бызгу любит комедию как таковую. Ее спектакли — «Дяденьки и тетеньки», «Ю», «Очень простая история» — лирические, меланхолические, чуть эксцентрические и очень простые комедии. Она, то есть режиссер, чувствует в ней (то есть в комедии) человечность без деформации, без ходулей, без зауми. Поэтому смотреть спектакли Бызгу интересно, они открыты для общения, как сама Галина. К ней подходит — «стиль это человек».

В «Тойбеле» все это есть. Прежде всего, комедия. В других постановках стоит «мелодрама», «философская притча». Выбор Бызгу — в пользу комедии, хоть она дописана, дофантазирована. Пусть в ней наличествуют грусть и тоска, лучшее принадлежит комическому. Это грустная комедия. Превращение учителя Алхонона в демона Гурмизаха — каскад приемов Сергея Бызгу. Привычный фарсовый юмор смягчен, но он делает свое дело — лысоватый, встрепанный, невидный Алхонон, в белом нижнем белье, с хитрым взглядом очередного Сганареля или Скапена, «ищет» нужный, демонический, тембр голоса в позеленевшем медном тазу, прикладывая его к лицу, как мегафон. Он ловко ныряет под полом, просовывая сквозь щели «демоническую» руку в соответствующем «страшном» жесте, пугая Тойбеле. А Тойбеле отвечает на эти «новости» простодушным гневом. Это длинная и яркая сцена, одна из лучших.

Художник спектакля Эмиль Капелюш поднял игровую площадку высоко над планшетом, вернее, приподнял ее над уровнем быта. Действие происходит на двух уровнях, прозрачная крыша — то самое ложе любви, где мнимый демон соблазняет Тойбеле. Для актеров два этажа выгодны, особенно для вышеупомянутой сцены, а также для всех сопоставлений высокого и низкого миров. К последнему принадлежат демоны, и Сергей Бызгу, оказываясь внизу, обыгрывает и авантюрность Алхонона, и его бедняцкое социальное положение. Выгодна высокая сцена и для зрителей — они все видят, в том числе и задник-экран, на который проецируются иллюстрации с куклами и красивые подвижные геометрические узоры, виден будущий ад, где достанется грешникам, и прочее. Одно настораживает: художник приподнимает, а режиссер — снижает. Таким мне показался склад именно этой версии «Тойбеле и ее демона».

В нашем городе сравнительно недавно (1995) была другая версия — спектакль Владислава Пази с Ольгой Самошиной и Дмитрием Бульбой в главных ролях. И хотя там все то же самое происходило на сценическом полу и на реальной кровати, это была живопись, плотные и теплые мазки режиссуры, чистая мощь актерских красок, эпическая приподнятость. У Капелюша в новой версии вся сценография графична, под стать осенним скучным краскам, среди которых белые одежды и снегопад (устойчивый, мягкий) — поэтические пятна. Это гамма «местечек», это гамма культуры, которая более всего выражалась в Книге, а не в чем-либо другом.

Если же продолжить сравнение (оно напрашивается), то постановка Пази — произведение в духе фэнтези. Таковы и ее герои — роскошная Тойбеле—Самошина, которая, по сравнению с Тойбеле—Солопченко, настоящая интеллектуалка, не выпускавшая книгу из рук и одержимая книжными фантазиями. И Элхонон—Бульба — в самом деле дикий демон, а не скромный учитель. Это был Элхононкаббалист, а не любовник, не шутник.

Сравниваю я два спектакля не для того, чтобы один из них предпочесть другому. Спектакль Галины Бызгу хорош согласием с собой, это ее (и их, актеров) решение. У Тойбеле—Солопченко — жизнь отнюдь не книжная, скорее, галантерейная. Коробка с галантереей оказывается на том самом месте, где лежала Книга, а извлеченные из коробки лента и ножницы годятся для того, чтобы дважды проиграть в воздухе метафору этой простой жизни — развернуть ленту, провести ее сквозь пальцы и щелкнуть железными лезвиями напоследок.

М. Солопченко (Тойбеле), С. Бызгу (Гурмизах).
Фото В. Постнова

М. Солопченко (Тойбеле), С. Бызгу (Гурмизах).
Фото В. Постнова

Тойбеле Самошиной призывала Гурмизаха, она желала и ждала любовника-демона. Она — сама сивилла. Тойбеле Солопченко ни о чем подобном не помышляла. Она — простушка. Она вообще не знала, что такое настоящая любовь. В той же сцене первого свидания для Тойбеле любое прикосновение в диковинку — не оттого, что это демон, а оттого, что это мужское прикосновение. Гурмизах открыл для нее тайны любовных игр и ласк, и актриса замечательно показывает радость счастливой женщины, все это познавшей. Любовные сцены, опятьтаки в сравнении с романтически-темной эротикой спектакля Пази, у Галины Бызгу — лирико-комедийные игры. Не случайно Алхонон завязывает глаза Тойбеле — это эротические жмурки, она ищет неизведанного, а он ведет ее тропинками желаний, которые возбуждены его смешными выдумками о семи женах, о сексе в низком мире. С точки зрения сценических нравов и вкусов любовные эпизоды спектакля совершенно невинны. Но зато в один момент — когда разгоряченная рассказами Тойбеле ложится на ложе и приподнимает грудь навстречу тем особенным наслаждениям, которые известны только в кругу демонов и демониц, а бедный Алхонон так кашляет, что о наслаждениях и речи быть не может, — в этот момент и эротика, и комедия, и драма сходятся вместе.

Первая пара Тойбеле и Элхонона — воистину приподнято-библейская, вторая — настоящая водевильно-бытовая, да пусть эти слова не обидят авторов. Из анекдота, который представляет собой сюжет рассказа, анекдота, с одной стороны, фривольного, с другой стороны — скабрезного, сделать на театре не анекдотический жанр способен далеко не каждый. Пожалуй, гением таких преображений — грубого материала в тонкую материю — является у нас Григорий Дитятковский, но это совершенно другой сюжет. Спектакль Галины Бызгу — нежная, женская материя. Трогательна и возвышенна сцена синхронного обнажения: Тойбеле готовится ко сну, а невидимый ей Алхонон, глядящий снизу на нее во все глаза, раздевается, чтобы провести с нею ночь любви. Трогателен эпизод, когда больной Алхонон сбрасывает снег, чтобы не оставить следов, ведущих к дому одинокой женщины. В откровении целомудренны и привычные позы Тойбеле, ее раскинутые ноги, гибкость ее раскрепощенного тела в белой полотняной рубашке. Привыкнув любить, она входит во вкус, забывает о грехе, о запретах, Солопченко играет все оттенки и ступени этого развития. Сергей Бызгу не остается в долгу — его герой не «ходок», он бедняк, простак, который взял недозволенное, и смерть его у Бызгу что-то вроде наказания, которое он сам себе назначил.

Финал спектакля, однако, у Галины Бызгу, повторяю, режиссера комедии, не может быть до такой степени безнадежным. Автор пытается переиначить сюжет, вернуть его к началу, утешить всех — нас и себя. Наскоро, без слов, возникает еще одна история. Возможно, что эта другая история никакой Книгой и никаким Богом не санкционирована. Она доподлинная, из жизни, как это бывает. Герои как бы встречаются заново. Тойбеле у колодца видит Алхонона и подает ему воду в ковшике. Потом Алхонон в кипе и Тойбеле берутся за руки и идут к алтарю в свадебных одеждах. Лица открыты и обращены друг к другу, это уже не деревенская авантюра, а очень простая любовь, и дорога жизни (широкая галантерейная лента за ними) протянута далеко. Алхонону не надо прятаться и сочинять небылицы, Тойбеле не надо влачить груз тайны, в которой никому нельзя открыться. Все будет хорошо. Может быть, когда вострубят ангелы (они-то и появляются на заднике в последнюю минуту), то есть в раю, в который Галина Бызгу, по-видимому, верит.

Июль 2007 г.