Умирают слова (за год погибают сотни слов!), они гибнут, как насекомые, а раньше слов умирает то, что они означают.

Может быть, поэтому во мне живет непобедимая глупость — желание рассказать о любви. В маленьком зальчике, для себя и небольшого количества близких людей, я решил поставить спектакль о любви паровозов. Ведь кроме любви не действенно ни одно оружие. Хотя витамины тоже любят друг друга, я уж не говорю о бактериях! Это будет спектакль о любви всего того, что мы ошибочно считаем неживым. В мире нет ничего неживого (мысль не моя, она настолько же научна, насколько великого Николая Тесла можно считать ученым). Этот спектакль я делаю очень давно, потому что паровоз, как образ совершенный, сопровождает меня с юности. Кажется, Киплинг говорил: самое нежное, что придумал человек, — это локомотив. Может быть, они в мире техники — травоядные, как слоны? И с самого начала, как только придумали паровоз, его начали украшать, как слона, — медью, латунью, олицетворяющей золото.

Сначала у паровозов перед колесами висели юбочки — прямо как у женщин. Потом после какой-то войны, когда обычно нравы падают, какой-то бесстыдник эти юбочки убрал, поскольку действие рычагов (их называют еще дышла) убедительно красивы, пластичны и, говорят, эротичны.

Пушкин мечтал посетить Лондон и увидеть английскую чугунку. Такая понятная мечта! Что-то чугунное, что едет без лошадей, поражало воображение. Кстати, там, в Лондоне, он мог встретиться с Фарадеем… Пушкин и электричество. Вот это да!

О паровозе можно рассказать много трогательного.

Паровозы стыдливы. При заходе солнца пар у них краснеет.

От паровозов у пассажиров чернели шея, руки и уши — и так восхитительно смотрелась выходящая из вагона блондинка с черными ушами! И усы № 105 брюнета, от сажи потерявшие рисунок. Электровоз молчит, как холодный утюг. Он угрюм. От него ничего хорошего не ждешь. И возит он себе подобных.

Паровозы не молчали, они дышали, как мы, что-то рассказывали вдохами, охами. Мы чувствовали давление в их котлах, часто совпадавшее с нашим. И свистели они всегда по-разному. В каком-то смысле паровоз может считаться музыкальным инструментом.

А раз все живо, то весь Божий мир, в каждой своей молекуле, — это проявление любви. Но тут я должен остановиться, поскольку в философии я — пэтэушник с очень неполным начальным образованием. Что еще сказать? За полтора года для спектакля «Локомотив» я нарисовал примерно 40 паровозов (а за жизнь, наверное, раза в два больше.) На днях устраиваю паровозный кастинг. Кто выступит в главной роли, еще не знаю: металический или бумажный. Оба они мне так дороги и единственны. …Оглядываясь назад, я хочу остановить паровоз, на котором в юности я приехал из Кутаиси в Тбилиси. Он же привел меня через всю заснеженную Россию в Москву. Мне кажется, мы еще вернемся к паровозам, а потом к лошадям. А совсем в конце к пещерам. К ним мы совершенно готовы.