Л. Зорин. «Варшавская мелодия». Малый драматический театр — Театр Европы.
Художественный руководитель постановки Лев Додин, режиссер Сергей Щипицин, художник Алексей Порай-Кошиц

«Ах, пане-панове, ах, пане-панове, тепла нет ни на грош…»

Гелена Великанова пела культовый цикл «польских» песен Булата Окуджавы — Агнешки Осецкой к спектаклю «Современника» «Вкус черешни» примерно в те же 1960-е годы, когда на многих сценах СССР в культовой «Варшавской мелодии» пела польская певица Гелена. В разных театрах звучали разные песни, но все «варшавские мелодии» (Юлия Борисова в Москве, Людмила Крячун в Свердловске…) протестовали против границ, тоталитарных законов, советского карьеризма и мужского малодушия. Ленинградская мелодия долгие годы звучала, перетекая и переливаясь мягкими польскими «тше» Алисы Фрейндлих, игравшей легендарную историю любви в те годы, когда начинал заниматься режиссурой Лев Додин.

«Что было, то сплыло, того уж не вернешь…» — пела Гелена Великанова. Сегодня, сорок лет спустя, Додин выходит на сцену седовласым художественным руководителем постановки своего студента Сергея Щипицина, сделавшего спектакль с однокурсниками.

«Эту пьесу нельзя играть! Что за кондовый текст…» — слышу голоса коллег после премьеры. Мол, устарела история о том, как встретились на концерте Шопена и полюбили друг друга студентка консерватории и прошедший войну будущий винодел Виктор (победитель!), как вышел закон, запрещающий браки с иностранцами, и как были еще две встречи с разницей в десять лет — сперва в Варшаве, потом на концерте знаменитой певицы Гелены в Москве. И как польская девочка оказалась человеком, способным любить всю жизнь, много лет петь свою «варшавскую мелодию», а советский «победитель», которому медведь наступил на ухо (читай — душу), сделал карьеру… Устарела ли история? В реалиях — наверное, и сегодняшнему молодому зрителю трудно понять, почему приехавший в Варшаву в 1957 году советский командировочный боится отлучиться из отеля на ночь с любимой женщиной. Но, полагаю, сегодняшний преуспевающий винодел, приехавший в столицу на день из Краснодара (третий акт пьесы), вполне способен понять терзания делового человека, решающего — дела фирмы или ностальгическое свидание?..

Да дело даже не в этом. Не устарела история любви и конформистского предательства, подчинения обстоятельствам, которые мы не выбираем.

Важно, какую ноту взять в этой мелодии, какой сюжет вычитать, какую партитуру разыграть.

У. Малка (Геля), Д. Козловский (Виктор).
Фото В. Васильева

Алексей Порай-Кошиц (с использованием идеи Давида Боровского) очень много сказал своим оформлением. На тонконогих пюпитрах, расставленных по белой «зимней» сцене, лежат нотные листы с разными мелодиями — выбирай любую и исполняй музыку своей жизни. На тонких реях-штанкетах тоже светятся пюпитры с нотами. Колеблющиеся туда-сюда, они похожи на «музыку сфер» или звездное небо над нами (ведь пьеса — про нравственный закон внутри нас…). На этих реях можно сидеть, по ним можно лазать. И каждый раз тонконогая Гелена, оставив Виктора на земле, поднимается вверх, чтобы спуститься через время уже другой. Не бледненькой девочкой в коричневом платье, а элегантной польской пани в мини-юбке и шляпке (о, «Кабачок 13 стульев» тех же 60-х — черно-белое телевизионное окно в Европу с модными паненками в точно таких костюмах!). Не хрупкой варшавской знаменитостью, готовой («вшистко едно!») бросить все свое благополучие ради любви, а сильной, деловой, утомленной «Анной Герман» в концертном платье, трезво смотрящей на вещи, но… опять готовой к побегу.

«И холодное утро проснется. И сюда уж никто не вернется…»

Пьесу взяли потому, что на курсе Додина училась Уршула Магдалена Малка, натуральная полька. Акцент имитировать не нужно. Малка нервно и серьезно ведет свою мелодию. Только ей не повезло с партнером.

С Викторами — победителями всегда были проблемы. «То ты, то я, то я, то ты…» — пела Алиса Фрейндлих, но этих качелей (то она, то он) не получалось, партнеры Фрейндлих лишь аккомпанировали ее изумительному соло (только на короткое время Виктором стал Анатолий Солоницын).

У. Малка (Геля), Д. Козловский (Виктор).
Фото В. Васильева

Я не видела Михаила Ульянова, на которого эта роль садилась — как пиджак на ладную спину героя, а нынешний Виктор — Данила Козловский, новый гламурный молодой герой МДТ, словно пришедший не с войны, а из современного сериала про розовощеких лейтенантов, с самого начала берет безнадежно фальшивую ноту и, надо отдать ему должное, добросовестно тянет ее до конца, не дав в роли ни единого мгновения подлинности. У него как будто нет глаз, а есть только рот, интенсивно артикулирующий слова вот уже не первой роли. Обливаясь потом, который свидетельствует о колоссальном психофизическом зажиме, Козловский усердно, со старанием первого ученика, «звездно» и бездумно показывает себя с выгодной стороны, полагая, что выгодной стороной является не профиль, а непосредственно фас с натянутой «голливудской» улыбкой… Вести диалог, постоянно желая повернуться лицом к залу, ему трудно… Из всех чувств Козловский отчетливо транслирует одно — чувство радостной самовлюбленности: молод, считается, что красив. Самовлюбленность, конечно, может быть и свойством персонажа, Виктора, но, увы, относится к исполнителю. И получается, что Уршула Малка бьется о партнера — как о стенку. При этом Козловский не чувствует себя аккомпаниатором, как когда-то Анатолий Семенов в дуэте с Фрейндлих, он хочет солировать. Только ему, как и его герою, «медведь наступил на ухо».

Так и тянут они эту мелодию: одна — нервно, неуверенно и чисто, другой — победоносно фальшивя и даже не утруждая себя переменой «предлагаемых»: прошло десять лет… еще десять…

О чем поют?

У. Малка (Геля).
Фото В. Васильева

Она — об умении незаурядной женщины незаурядно любить, о «превращении» гадкого утенка в красавицу, о том, как закаляется в каждой женщине внутренняя сталь, о мужском прагматизме, противостоять которому бес-по-лез-но.

«Без любви и тепла так природа горька. Поредела толпа у пивного ларька…»

Он — нажимает клавиши какой-то бессюжетной гаммы, но непроизвольно возникает мотив внутреннего актерского недоумения: а в чем, собственно, проблема? Актер Д. Козловский как бы подкрепляет героя Виктора собственным, мироощущением: ребята, о чем речь? Все было правильно! Жизнь удалась! Он, Виктор, преуспел, защитил докторскую, она, Геля, — в плотном гастрольном режиме, оба успешны, делают дело, чего еще желать? На поклоны за букетами — в два прыжка, почти сальто! Победитель!

Откуда эта интонация, этот случайный поворот, ставший трактовкой? Думаю, не от первоначального замысла молодого С. Щипицина, а от общего настроения времени, которое сильнее любого замысла, от успешности театра, где идет спектакль, вообще от категории «успешности», разъедающей сознание. Удача — синоним радости, успешность — синоним счастья, комфорт — синоним любви. Зорин писал как раз о том, что успешность не имеет ничего общего со счастьем, но…

«Но маячит уже карнавала конец. Лист осенний летит, как разлуки гонец…»

«Варшавская мелодия» — старомодная пьеса про «другую любовь». В спектакле нового времени «тепла нет ни на грош», зал часто смеется на культовой мелодраме 60-х, не трогающей сердце. Ведь если исходить из сегодняшних прагматических норм — все правильно, жалеть не о чем — «что было — то было, того уж не вернешь»!

«…Будет долгая ночь на холодной земле. И холодное утро проснется. И сюда уж никто не вернется…» — пела Великанова стихи Окуджавы.

Июль 2007 г.