В. Бирон. «Ибсен-Стриндберг» (при участии Агнеты Элерс-Йарлеман, Швеция). Белый театр.
Постановка Веры Бирон, Сергея Бызгу, Валерия Кухарешина, Тино Светозарева

Предположим, встретились однажды Ибсен и Стриндберг… Из этой гипотетической возможности и родилась пьеса Веры Бирон, а затем и новая постановка Белого театра. Несмолкаемый, как шум северного моря, разговор персонажей длится около часа — удачно выбранный объем «спектакля-диалога». К неоспоримым достоинствам относится и выбор актеров: забавный, осанистый, самодовольный Ибсен — Сергей Бызгу, темпераментный, порывистый и романтичный Стриндберг — Валерий Кухарешин (и зрителя, даже имеющего представление о том, как выглядели великие скандинавские драматурги, не смущает ни такой Стриндберг, ни такой Ибсен!).

Преображение актеров происходит на наших глазах. Вездесущая Femal (Алина Михайлова) дает каждому плоскую деревянную куклу, глядя на которую персонажи вначале подбирают себе выражение лица, а потом уже густые бакенбарды (Ибсен) и донкихотские усы и бородку клинышком (Стриндберг). Музыка Валерия Пигузова, столь похожая на шум моря, вдруг меняет ритм и становится сопровождением тапера к немой черно-белой комедии. Пантомимное «вживание» актера в персонажа, влезание в образ, в его «шкуру» происходит тут же. Для этого, впрочем, не так уж много и надо. Помимо приклеенной растительности, каждому достаются пиджак, обувь и шейный платок. Наглядная демонстрация того, какой скачок сделала мода от длинного, строгого сюртука Ибсена, дополненного франтоватым шейным платком, к модерновому пиджаку с накладными карманами Стриндберга. Они люди разных веков, но и это не станет преградой в поисках общего. Вот этим «поиском общего» и были озабочены создатели спектакля.

Для начала общность концентрируется в Femal, по-восточному изящной девушке-музе — одной на двоих. Этот безгласный персонаж одинаково услужлив, податлив и строптив по отношению то к одному герою, то к другому. Femal поворачивает зеркало так, чтобы герои могли разглядеть себя, только совершая ряд быстрых движений. Или подсовывает высокому Стриндбергу ботинки на каблуках, вызвав у него вначале саркастическую улыбку, а затем хохот, когда оскорбленный Ибсен выхватит свою обувь.

…На задник проецируется море, и по ткани, скрывающей от нас спираль лабиринта, как будто бегут волны. Они-то и приносят вначале ботинок и цилиндр, а потом две гениальные головы. Девушка Femal сворачивает воронкой ткань моря, и обладатели голов, скептически оценив друг друга, расходятся в разные стороны. Занимают места на дорожках круглого лабиринта-спирали. Он, как миниатюрная модель вселенной, сходится в середине, где обитает Femal, и в финале в эту точку, успев изрядно попетлять и поменяться местами, придут герои.

Хоть столкновение Ибсена и Стриндберга по прихоти драматурга не бессмысленно и у них, безусловно, есть «почва» для конфликта, их противопоставление поначалу выглядят надуманным. Пререкания скорее смахивают на дружеские подтрунивания. Если бы не самодовольство Ибсена и агрессивность Стриндберга, мы бы и на секунду не поверили в их взаимную ненависть.

Стриндберг эпатирует, Ибсен старается сбить его пафос, иронизируя, делая колкие замечания. Каждый из них перечисляет факты собственной биографии. Но при этом постоянные взгляды друг на друга, пренебрежительные или откровенно наглые, поддерживают ощущение конфликта между драматургами. Характеры проявляются не в словах, а в поведении. Femal длинным рулоном бумаги, как оградительной лентой, перекрывает дорогу — Стриндберг яростно ее рвет, Ибсен тщательным образом, очень аккуратно разрезает ножницами.

Мы видим не отвлеченные образы двух писателей, которые ощутимо повлияли на всю мировую драматургию и театр, а людей. В их человеческих проявлениях, в тщеславии и слабости, высокомерии и заносчивости. Происходит сопоставление особенностей характеров как поиск возможностей взаимопонимания.

Герои бегают по кругу друг за другом, но лабиринт, оказывается, легко проницаем, и они «всплывают» в неожиданных местах. Модель вселенной, где можно идти только по спирали и никогда не догнать друг друга, приобрела свойство пропускать героев в любом направлении. Они могут сновать, как им заблагорассудится, избегая встреч или стремясь к ним. Девушка Femal подает одному кофе, другому — мутно-зеленоватый напиток, изобретение которого в начале века обогатило искусство и уменьшило численность населения (этикетка не скрытая реклама, а дань времени).

Стриндберг Кухарешина расхлябан и всклокочен, играет на гитаре и красиво поет баллады на собственные стихи. Но он не сумасшедший, и его вид никого не введет в заблуждение. Типичный гений XX века, с утренним похмельем, шальными глазами и резкими словами. Жизнь его пестра и полна парадоксов, интонация — интимно-исповедальная. Он обнажает свои личные переживания и обнажается сам, быстро скидывая пиджак. Ничего такого сокровенного от Ибсена Бызгу не дождешься. Этот самодовольный коротыш не имеет в запасе слезоточивых историй, но, по всей видимости, отзывчив. Он напыщен, держит голову высоко поднятой и с выражением брезгливости на лице бегает от Стриндберга. Ибсен не драматизирует свою непростую жизнь, а даже наоборот, кичится своей нормальностью. Ибсен хвастает обеспеченной мещанской жизнью, Стриндбергу приходится парировать взрывоопасной смесью ненависти и разочарований. На вопрос Ибсена, почему же он женился трижды, Стриндберг горестно и простодушно вскрикивает: «Ну, так я же надеялся!»

Стриндберг как будто хочет убедить в чем-то Ибсена, доказать правильность своего жизненного пути, перетянуть на свою сторону, примирить с собой. История его жизни — материал для творчества, он играл сам и заставлял других, а Ибсен предпочитает играть куклами, доставая их из короба. Кажется, что это история про Стриндберга, что Ибсен лишь оппонент, в споре с которым так удобно строить защиту и готовить нападение.

Антифеминистские идеи плюс взаимные упреки (кто у кого что позаимствовал или кто на кого написал пародию) вызовут самый сильный спор. Ибсен начнет «обстреливать» неугомонного бунтаря мятой бумагой, но, быстро утомившись, оба драматурга, обессиленные, сядут на стулья. Ибсен займет место Стриндберга, морщась, пригубит мутноватый напиток, но, распробовав, сделает изрядный глоток и оценит по достоинству. А Стриндберг со знанием дела раскурит трубку Ибсена. И вот теперь уже есть путь к взаимопониманию, очевидному для Стриндберга и неприемлемому поначалу для Ибсена. Но Femal скроет от нас возможный диалог, неспешно затянув все тканью. А на заднике мы увидим удаляющиеся по снегу фигуры Ибсена и Стриндберга: они о чем-то спорят, размахивая руками, и Femal бежит за ними.

Встречи любых двух великих людей, отягощенные сослагательным склонением, очень привлекают возможность порассуждать о хитросплетениях судьбы и случая. Но в данном случае нам не выкладываются на «блюдечке» возможные выгоды или неудачи подобной встречи. Режиссеры, соединив-столкнув двух персонажей, ищут общее, возможность примирения. Что в контексте разобщенности всего со всем не так уж и мало.