Среди незыблемых актерских правил есть и такое: «В зале всегда найдется один-два человека, ради которых стоит играть в полную силу».
Когда смотришь фестивали, организованные Вячеславом Полуниным, так и хочется перефразировать только что упомянутое: среди этих сомнительного толка тусовок всегда мелькнет один-два воистину талантливых артиста, ради которых стоит выдержать подобный — мерзопакостный для души и изнурительный для тела — марафон от искусства…
Так было и на «Бабах-дурах» — фестивале, который проходил в Санкт-Петербурге с 6-го по 8-е марта 1993 года. То есть все это так называлось «фестиваль», на самом же деле праздником тут и не пахло. Зато «пахло» элементарным надувательством. Зрители, ринувшиеся в эти три дня в цирк, чтобы посмотреть на искусство женщин-клоунесс, которые якобы должны были съехаться на фестиваль «Бабы-дуры» со всего света, оказались попросту обмануты. В цирке шла «обычная» программа, хотя во всех афишах заявлена была фестивальная.
В самой «Академии дураков», разместившейся в кинотеатре «Родина», уже к утру
Конечно, все это, как и многое другое, сегодня очень легко «оправдать» той повальной неразберихой, которая царит в нашей нынешней жизни; но ведь на полунинских «съездах», начиная с «Мим-па-рада-82», всегда происходило нечто подобное… Просто «стиль жизни от Славы Полунина» наконец-то стопроцентно совпал с нашенским теперешним. Возник такой унисон сам собой, без каких-либо усилий со стороны Виктора Крамера, который при всяком удобном (и неудобном) случае выбегал на публику и сообщал ей свои имя и фамилию, а также что он — главный режиссер фестиваля!.. Что именно он срежиссировал, осталось загадкой: в финале заключительного концерта даже не все участники фестиваля были приглашены им на сцену…
Ну да бог с ней — с этой «Академией дураков» и ее дурацкими порядками. Неизбывная способность наших соотечественниц выживать вопреки всему помогла им одолеть дурацкие превратности судьбы и на сей раз. К сожалению, ни одной из них дураки (я имею в виду организаторов фестиваля) не предоставили возможность сыграть полностью спектакли 1 с их участием, ограничив их встречу с публикой одним-двумя номерами. Но и этого оказалось достаточно, чтобы зрители успели «одуреть» от внезапно вспыхнувшей любви к ним.
Ни призовых мест, ни каких-либо наград для «Баб-дур» устроителями предусмотрено не было (вероятно, средств не хватило, ведь городские власти Санкт-Петербурга, говорят, выделили Полунину «всего лишь» полтора миллиона). Но, если бы замерять успех участниц по силе аплодисментов зрителей, то среди лидеров, безусловно, оказались бы девушки из киевского «Жарта» под предводительством Сергея Скрябина; Наталья Фиссон и ее партнер Сергей Щербин («Комик-трест» из Петербурга), — а самой-самой была бы Эндже Гафиатуллина из казанского квартета «Унисон».
Истории, в которых героиня Эндже является главным действующим лицом, по отдельности никак не озаглавлены, но все вместе они называются «Dur-шоу», что никакого отношения к названию «Дура-баба» не имеет, да и возник спектакль раньше этого фестиваля. К тому же, заметьте, «Dur» изображено латинскими буквами, и, стало быть, означает не что иное, как «мажор», то есть тональность, так сказать, оптимистического звучания. Но для российского уха (а главное — рассудка) и «мажор», и «дур» имеют, как известно, особое значение: «дур» моментально связывается с домом («дурдом» получается), а «мажоры» — как раз те, кто делают этот дом «дурным».
Для героини Эндже «дурдом» — постоянное место жительства. Само по себе это, конечно, не смешно. Смех, как всегда, возникает благодаря комическому несоответствию, когда, живя в «дурном», «нехорошем» доме, от которого в принципе ничего порядочного дождаться нельзя, человек остается бесконечно наивным, безоглядно верит в светлое будущее, при этом — патологически беспечен и исполнен фантастической степени энтузиазма. В таком «компоте» очень трудно отличить добро от зла, зато очень легко перепутать благодеяние с преступлением, тем более, что оба творятся взахлеб и из лучших побуждений.
С демонстрации такого рода энтузиазма и начинается «Dur-шоу», когда на сцене появляются люди, уже одетые в костюмы героев спектакля, но ведущие себя как актеры, озабоченные приготовлениями к спектаклю… Эндже среди них выделяется наибольшей активностью. Именно она замечает на одной из кулис (высоко!) какой-то клочок бумаги и начинает с одержимостью маньяка подпрыгивать, чтобы достать его. Более смекалистые партнеры Эндже не сразу, но все же додумываются принести лестницу-стремянку. Не однажды рискуя покалечить себя и партнеров, они добираются-таки до клочка бумаги, что прилип к кулисе… Вслед за чем его тут же бросают на пол и идут дальше, чтобы с неменьшим энтузиазмом свершать не менее никчемные подвиги. И так — всегда… и во всем… и героиня Эндже Гафиатуллиной на этом поприще самая-самая. Но не стоит думать, что она — грымза. Эта тетка по-своему прелестна. И уж точно вызывает не только смех, но и сочувствие, потому что душа ее хоть и явно заблудшая, зато корысти начисто лишенная.
Можно только сожалеть, что публика фестиваля «Бабы-дуры» была лишена возможности проследить, как от эпизода к эпизоду, из которых состоит спектакль «Dur-шоу», развивается, в сущности, трагическая судьба безымянной бабы-дуры, чья жизнь складывается так смешно, нелепо.
Вместо этого пришлось смотреть откровенную претензию на авангард молодой девушки Нотании Денбуф (по-моему, совсем никакой не артистки, зато — из Голландии); милые, но простоватые зарисовки про девушку на пляже американки Хиллари Чаплин; очень длинные (и уж больно обстоятельно излагаемые) «шутки» Марии Корхоллы из Финляндии… Среди иностранных «баб» блеснула, пожалуй, лишь Лора Герц. Заявленная в программе фестиваля как представительница Франции, она, конечно, «стопроцентная» американка и по происхождению, и по образу мышления. Свободная во всех отношениях, Лора продемонстрировала мало известные и используемые нашими артистами возможности прямого контакта с публикой. Это было занятно и весело; но лишь в варианте одного из эпизодов заключительного концерта. Вариант полуторачасового моноспектакля, сыгранного той же Лорой Герц, грешил явной скабрезностью.
В общем, итоги фестиваля получились весьма скромными: оказалось, что у тамошних «баб» особенно не на что посмотреть; а «баб» здешних — попросту использовали для того, чтобы украсить ими открытие фестиваля и заключительный концерт, что позволило рецензентам многих санкт-петербургских газет опубликовать восторженные отклики о «событии» в целом.
Вот и получилось, что все и всё в очередной раз сработали в унисон с дурацкими правилами игры нашей дурацкой жизни. А весь подлинный «Унисон» был так рядом, так близко, ему просто не дали развернуться и прозвучать в полную силу… Вот почему очень хочется рассказать еще хотя бы об одном из эпизодов спектакля «Dur-шоу», которого петербургские зрители так и не увидели. …Сидит на сцене Эндже Гафиатуллина, песенку под нос мурлычет, при этом — сапожничает! Туфлю сама себе чинит: «тук-тук-тук» — молоточком. Уже смешно, потому что до боли знакомо, ведь чего-чего только не приходится делать нашим женщинам.
Но за этой, легко узнаваемой картиной, следует открытие удивительной актрисы, способной с помощью пустячков и крохотных деталей поведать о самочувствии жителей огромной страны, у которой мозги набекрень.
Как только «тук-тук-тук» прозвучало, героиня Эндже решила, будто это «судьба» к ней пожаловала в образе принца на белом коне: молоточек мгновенно отбросила, глазками на дверь зыркнула, кудри припарадила, кофточку с юбочкой оправила и игриво так к двери направилась, пританцовывая от радости. Откинула она занавесочку (это у нее дверь такая — матерчатая, как и все в ее жизни — жалкое, ненастоящее), а там, как всегда, нет никого… Одинокая она, короче, героиня-то.
В очередной раз убедившись в этом, тетка наша сразу как-то пожухла и поплелась к своим прохудившимся башмакам. Вновь молоток схватила и с некоторым остервенением по набойке: «тук-тук-тук!» Разумеется, опять ошалела от радости (уж больно давно она ждет, что кто-то явится и избавит ее от постылой жизни, ведь с младенчества внушали ей, будто мы рождены, чтоб сказку сделать былью). Вновь с пол-оборота размечтавшись, ринулась она навстречу своему долгожданному счастью, и, разумеется, вновь напоролась на «пустоту»…
На третий раз «тук-тук-тук», ею же самой произведенное, привело тетеньку в неистовство: прихватив молоток, она вмиг оказалась у двери-занавески, отдернула ее и с размаху шмякнула по лбу какого-то мужика, который совершенно неизвестно зачем и почему действительно стоял теперь там.
Мужик, ясное дело, тут же упал навзничь и, похоже, замертво. А мы, только что наблюдавшие, как тяжело женщине одной, сможем теперь убедиться, насколько ей и с мужиком нелегко…
Маленькая-толстенькая, засуетилась она вдоль длинного, неподвижно лежащего тела и, наконец, крепко ухватившись за ноги, как тележку, потащила к дивану, чтобы там — среди подушек и всякого тряпья — спрятать «труп»…
А мужик-то ожил и стал заявлять о себе в самый неподходящий момент, когда к хозяйке пришел-таки другой, действительно к ней неравнодушный.
И тогда Эндже, руководствуясь чувством высшей справедливости, а также — успевшим охватить ее чувством всепоглощающей любви, прямо-таки вынуждена была серией увесистых ударов молотка по голове не просто пристукнуть, а окончательно добить слишком живучего надоедливого дурака. Но пока она вершила сей «справедливый самосуд», «рыцарь» ее успел сначала уйти, обидевшись, а потом повеситься с горя на пороге ее дома. И пришлось ей, опять одинокой, уволакивать «за кулисы» и того, и другого.
Но ни этой истории, ни многих других, имеющихся в репертуаре наших артистических «баб-дур», зрители полунинского фестиваля не увидели. Возможно, конечно, что произошло это по чистой случайности; но, возможно, и потому, что у Эндже Гафиатуллиной свои резон и «Унисон», а у Полунина — другие…
Сами «Лицедеи» в программе фестиваля практически не участвовали; лишь, что называется «под занавес», сплясали свои некогда популярные «Швабры», да закидали зрителей разноцветными мячами, вызвав скорее физическое, чем душевное, оживление в зрительном зале.
Комментарии (0)