МОИ БОГИ, МОИ ПЕДАГОГИ…

В первые послереволюционные годы балетное училище почти не изменило своим привычкам, темпу жизни, заведенному устоявшемуся укладу. Еще несколько лет в этой школе — единственной — преподавался Закон Божий. Многие актеры позднее вспоминали о бурсацкой атмосфере, царившей на половине мальчиков. Малышей воспитывали не столько педагоги, сколько сами ученики. Долго в быту жили «воспитательные» меры подзатыльников и обязательное шарканье ножкой младших старшим. Причем «воспитателем» себя считал уже мальчишка на год—два старше своего «подопечного».

У девочек старинная система воспитания больше влияла на внешнюю сторону жизни. Требовались безукоризненные манеры, вкрадчивая почтительность, институтская благопристойность.

Территориально дети были разобщены. Спальни, танцевальные классы девочек находились внизу, мальчиков — наверху. Встречались они только на сводных репетициях и уроках бальных танцев.

Так и текла жизнь замкнутого, закрытого учебного заведения. Никакие события извне не волновали учеников и воспитателей на Театральной улице. Первый свежий ветерок стал прорываться в быт училища через педагогов, преподававших танцевальные дисциплины, — артистов Мариинского театра.

Сначала едва ощутимо, затем все более и более заметно раскрепощался дух и быт казенной закрытой школы. Еще совсем недавно в вечерние часы можно было обойти многочисленные залы, лестницы, коридоры и не встретить ни одного человека. Замкнутые на своих половинах дети отдыхали, готовили уроки и даже шалили врозь. И недаром они так любили уроки бальных танцев, поддержки, когда можно было перекинуться словом, просто внимательнее посмотреть друг на друга.

Теперь воспитанники почти ежедневно встречались на вечерних репетициях. Сама собой исчезла потребность в таинственных свиданиях, экзальтированных выходках. Мальчики и девочки вместе работали, болтали, делились впечатлениями, строили планы. Главным инициатором этого полезного начинания был Александр Викторович Ширяев, преподаватель уже накрепко введенной дисциплины — характерного танца. Педагог по призванию, великолепный знаток детских душ, он делал большое, полезное дело как неутомимый балетмейстер и вдумчивый, добрый воспитатель.

Дети обожали Александра Викторовича. Его квартира находилась в самих стенах училища, и это облегчало непосредственное общение между ним и учащимися. Это был дом открытых дверей, дом, всегда заполненный детскими голосами. Дяде Саше (высшая награда педагогу, когда детям хочется называть учителя ласковым, родственным именем)задавались бесчисленные вопросы. Ответы на них всегда были исчерпывающи и окрашены то таинственностью сказки, то реальной достоверностью истории.

Александр Викторович не выделялся среди детей ни внушительным видом, ни покровительственным отношением старшего к младшим. Одного с ними роста, такой же радостно возбужденный, как они, он был погружен в атмосферу их любознательности, доверия. На губах — всегдашняя улыбка, чуть иронично ласковая. Серебряная седина выделяла его голову в толпе стриженых детских голов всех цветов и оттенков.

Скоро детский театр Ширяева перешагнул порог балетного училища. Он стал желанным гостем многочисленных площадок города и летних пригородных театров. В Детском Селе, в Павловске, в Доме ученых и заводских клубах начали танцевать учащиеся балетной школы.

Репертуар, подбираемый Ширяевым, был незамысловат и несколько наивен. Однако он отвечал вкусам и возможностям исполнителей. Балеты же «Привал кавалерии», «Коппелия», «Волшебная флейта», «Тщетная предосторожность» были его драгоценным фондом. И кто знает, смогли бы быть возобновлены эти балеты через много десятилетий, если бы те юные исполнители не закрепили их в своей памяти?

Любим был учениками и очаровательный балет-миниатюра «Балаганчик», сочиненный самим Ширяевым и бесследно исчезнувший из репертуара школьных выступлений. Видимо, когда-то, вовремя, его не успели удержать в памяти. Но тем, кто его видел, помнится звонкая, paдужная детская игра в заправдашнюю жизнь бродячих комедиантов.

Вскоре театр Ширяева получил широкую прессу. Об учениках Мунгаловой, Гусева, Стуколкиной, Иордан, Анисимовой, Семеновой, позднее о Вечесловой и Улановой знали задолго до их выхода на сцену. И выпускные спектакли стали привлекать не любителей хорошеньких ножек и личиков, как было раньше, а широкого зрителя, полюбившего балет.

Несмотря на страстное увлечение Ширяева детским театром, он с каждым годом совершенствовал характерный класс. Варьировались, закреплялись движения характерного станка. В обучение вносились элементы народных танцев — не псевдонародных, не стилизованных, а подлинных, тщательно изучаемых, по крохам собираемых неутомимым Александром Викторовичем.

Немалую роль в жизни училища сыграло и открытие Вечерних балетных курсов. Приход целой армии танцующей молодежи оживил безмолвие пустующих залов и вызвал острое любопытство учащихся дневного отделения. Устраивались и их совместные концерты, которыми также руководил Ширяев.

Вечерние курсы просуществовали недолго: всего несколько лет, начиная с 1923 года.

На курсах преподавали квалифицированные педагоги, почти весь основной состав утреннего отделения. Неизвестно, как сложилась бы судьба таких талантливых артистов, как К. Сергеев, Ф. Балабина, В. Чабукиани, С. Корень, М. Бауэр, К. Муллер, если бы не эти курсы и — прежде всего — основатель нового дела Виктор Александрович Семенов, который был премьером балета, прекрасным педагогом классического танца и организатором по призванию.

В 1924 году большая группа выпускников полностью восполнила пробелы в труппе Мариинского театра. Среди них — М. Атрафимович, К. Архипова, Н.Базарова, В. Вайнонен, Н. Вдовина, П. Гусев, Е. Григорьев, М. Дудко, М. Долинская, М. Евграфова, Д. Кирсанов, А. Костанди, В. Костравицкая, Л. Лавровский, Т. Лишевич, К. Логинова, О.Мунгалова, Н. Млодзинская, М. Михайлов, В. Петрова, А. Раупенас, Н. Стуколкина, Р. Славянинов, В. Томсон, М. Франгопуло, В. Фабер и многие, многие другие.

Самоотверженно преданным педагогике характерного танца вскоре стал Андрей Васильевич Лопухов. Блистательный танцовщик, человек огромной эрудиции, будто врожденной, а не накопленной жизненным опытом, он ничем не напоминал сказочника — дядю Сашу. Внешне ничем не похожий на актера, в старомодном пенсне, мало заботящийся о своем туалете, он был необыкновенно элегантен и изящен по природе. Не только физически, но и душевно.

Лопухов начал заниматься педагогической деятельностью в середине двадцатых годов, и до последних дней жизни (а ушел из жизни Андрей Васильевич до обидного рано, не достигнув пятидесяти лет) был непримиримым борцом против канонического застоя, ложно понимаемых традиций, пошлости, ремесленничества, мещанства в искусстве. И вместе с тем был скромным человеком, скорее застенчивым, чем решительным, необычайно чутким и добрым, готовым на любые самоотверженные поступки. Сейчас кажется почти пророческим глубокое убеждение Лопухова, что характерный танец расширит свои границы, что из плясуна на свадьбе или балу характерный танцовщик превратится в качественно нового героя, которому под силу встать рядом с героем классическим. «Горячей, горячей!» — любил повторять Андрей Васильевич на уроках. И это относилось отнюдь не к темпераменту «вообще», который нетерпим был ему — танцовщику и педагогу. Он требовал горячего отношения к делу, к искусству, к характерному тону, в образные богатства которого он безоговорочно верил. И вот горячее страстное отношение к делу соединило неудержимых энтузиастов, Ширяева и Лопухова, в момент, когда обоим показалось необходимым закрепить свою практическую деятельность учебным пособием. Родилась книга «Основы характерного танца». Третьим ее соавтором стал Александр Ильич Бочаров, преподаватель характерных танцев в младших классах.

Первым, учебником по методике танца, танца классического, была вышедшая в 1934 году книга Агриппины Яковлевны Вагановой «Основы классического танца». Книга Ширяева, Лопухова, Бочарова вышла в 1939 году. И хотя с тех пор минуло почти полвека, обе они и поныне питают знания, помогают педагогам танцевальных дисциплин.

Литературную обработку книги взял на себя Юрий Иосифович Слонимский — один из тех критиков, теоретиков балетного дела, которые тесным кольцом окружали всех практических деятелей театра и училища, помогая и словом и делом. Среди них — Ю. Бродерсен, А. Гвоздев, И. Соллертинский и многие другие. Их энтузиазм был не менее кипуч и плодотворен — они тоже были наши «боги и педагоги». Более краткий срок вел характерные классы Александр Михайлович Монахов. В 1931 году он навсегда покинул эти стены, связав свою деятельность с Большим театром в Москве. Однако десятилетие, проведенное им в Ленинградском училище, оставило весьма ощутимый след.

Он был также одним из создателей школы характерного танца. И если личность Лопухова покоряла учеников внутренней собранностью, интеллигентной манерой поведения, то Монахов взрывал свой урок неистовым темпераментом, неудержимой энергией. Приходилось читать у некоторых авторов, что Монахов, обладая особо бурным темпераментом, умел его сдерживать и на уроках, и на сцене. Не могу с этим согласиться. Его особенность была именно в том, что подобно огнедышащей лаве, он обрушивал на своих партнеров и учеников неудержимую мощь своей индивидуальности. Может быть, и полезна была такая очевидная разность этих художников — Лопухова и Монахова — для становления актерских особенностей их учеников.

Александр Михайлович первым ввел в построение урока танцевальные этюды, основанные на особенностях народного танца. Он как бы торопил учащихся скорее почувствовать себя актерами, выявить свои данные, ощутить себя в классе, точно на сцене. В танце он ценил красоту, неудержимость, яркую театральность.

Его показы завораживали стихийной отдачей и, безусловно, приносили немалую пользу ученикам. Он будоражил фантазию и настойчиво требовал не прямого подражания себе, а умения ухватить зерно его настроения, переданного в танцевальном отрывке, раскрыть свое отношение к увиденному, пробиться к своему восприятию, особенности своей индивидуальности.

Да, удивительными по несхожести педагогических данных, по человеческим свойствам были педагоги тех далеких лет. Рядом с неистовым Монаховым в школе преподавал историко-бытовые танцы Николай Павлович Ивановский.

Поначалу его предмет назывался по старинке салонными танцами. Следовало привить ученикам красивые, изящные манеры, обучить танцам, принятым на балах в великосветском обществе, и таким историческим танцам, как менуэт, гавот, пас-пье и другим, часто встречающимся в балетных спектаклях.

Ивановский будто создан был педагогом исторического танца. Его мужественная грация, великолепный жест, сдержанное благородство, строгость манер не имели себе равных в классе и на сцене. Только к нему обращались за консультацией режиссеры драмы, оперы, кино, когда нужно было объяснить, а главное, показать исполнителям, как нужно двигаться, общаться с партнером, просто жить в той или иной исторической эпохе.

Ни одному, даже самому оголтелому мальчишке не пришло бы в голову небрежно поздороваться с Николаем Павловичем или в разговоре с ним принять развязную, бесшабашную позу. Он был для учеников критерием вкуса, человеческого благородства. Вскоре после начала преподавания салонных танцев Ивановский ощутил ограниченность поставленной перед ним задачи. Он обратился к истокам историко-бытового танца — от придворных французских XIX века до демократического вальса, закружившего Вену. Сколько было изучено старинных гравюр, пересмотрено книг, в которых можно было отыскать хотя бы намек на исполнение того или иного танца! Огромную пользу приносила расшифровка старинных исторических танцев.

В 1948 году выходит в свет книга Ивановского «Бальный танец XVI–XIX вв.». Редактор ее — все тот же Юрий Иосифович Слонимский.

Позднее Ивановский преподавал в Ленинградской консерватории на отделении балетной педагогики. Образованность, врожденный такт, настоящий административный дар позволили ему занимать пост художественного руководителя Ленинградского хореографического училища с небольшими перерывами с 1940 по 1961 годы.

Деятельность педагогов классического танца тех лет куда более широко известна. Любители балетного искусства знают, что советский балет обогащался трудом, новаторскими исканиями Агриппины Яковлевны Вагановой. Знают, что педагогическому таланту Владимира Ивановича Пономарева балетная сцена обязана появлением многих дарований — от Алексея Ермолаева до Николая Зубковского. Хочется напомнить о другой стороне творчества Пономарева, ибо она также имела огромное влияние на формирование вкуса, дисциплины, заинтересованности учащихся в творческом процессе.

Владимир Иванович так же, как Ширяев, был для детей дядей Володей. Не для всех, конечно. Малыши не осмелились бы на столь открытое панибратство, но старшие так называли Владимира Ивановича не только за глаза.

Объяснялось это необыкновенной добротой, щедростью его души. Он был тем сказочником, который вводил ребят в таинственный мир театрального действа.

«Все на выборы!» — клич, раздававшийся во всех-уголках училища, предвещал много радостей, а порой и слез. В зале, выстроенные по росту, строгими линиями, дети ожидали свершения чуда. Предстояло выбрать того, кто будет вводиться в старый балет с нового сезона (дети-то ведь растут, и вчерашние малыши, скажем, в «Спящей красавице» танцевавшие в вальсе, сегодня уже смогут подойти к роли прелестных пажиков со скрипками, которые аккомпанируют адажио принцессы Авроры с ее женихами), а еще заманчивее быть выбранным для участия в совсем новом, еще никому неизвестном балете, репетиции которого начнутся со дня на день.

Словом, Владимир Иванович руководил производственной практикой учащихся. Все репетиции проходили в школьных залах. А потом… Потом было главное чудо: появиться в главном репетиционном зале, на сводной репетиции с артистами театра. Работа Пономарева с детьми носила не только художественный, но и глубоко гуманный характер. Ни одного окрика, ни одного унижающего самолюбие замечания Владимир Иванович себе не позволял. С уникальным терпением, ласковой озабоченностью он мог бесконечно возиться со способным, но не сразу схватывающим движение учеником. Мог своим точным взглядом выдвинуть на выборах ребенка, мало принимавшего участие в предыдущих сезонах. Мог с болью в сердце отстранить своего любимца, если он за лето вырос и уже не подходил к тому ансамблевому танцу, где Владимиру Ивановичу хотелось его видеть. И очень важно, что малыш или ученик постарше, отплакав втихую или открыто, никогда не обижался на «дядю Володю». Владимир Иванович привнес в воспитание детей свойственное педагогам того времени уважительное отношение к детскому самолюбию, никогда не поступаясь при этом художественной честностью.

В тридцатые годы предмет дуэтного танца вел Борис Васильевич Шавров, премьер балета. На его выступления, особенно с Еленой Михайловной Люком, старшие воспитанницы бегали в театр, несмотря на строжайшие запреты посещать театр в неорганизованном порядке.

Шавров, подобно Ивановскому, прививал не просто навыки партнерства в дуэтном танце, но учил изяществу в общении с партнером, галантному отношению к даме, красоте дуэтного танца — все это неотделимо от старых классических балетов.

Недолгой, но весьма ощутимой была и педагогическая деятельность Петра Андреевича Гусева. Акробатическая поддержка вызывала бурный восторг учеников. Это было приближение к тем навыкам, тем приемам, которые завораживали подростков в новых балетах Федора Васильевича Лопухова. То, чему учились у Гусева — смелости, уверенному самочувствию в преодолении пространства, отчаянности в головокружительных полетах, — теперь уже узаконенные приемы на любом уроке дуэтного танца. Однако тогда это было открытие, вовлечение в сферу неведомого в танцевальном искусстве.

Творческая, праздничная атмосфера царила в школе. Особо талантливых выпускниц и выпускников почитали порой не меньше, чем самих педагогов, и произнести завистливое слово в их адрес никому бы и в голову не пришло. Так уж было воспитано поколение, прошедшее обучение у этих педагогов.

Они освободили детей от скованного мироощущения, привили им обнадеживающую инициативность, открыли многогранность понятия «хореографический театр». Они на своем примере учили их честности, искренности, самоуважению. Их вклад в историю балетной педагогики почитаем и уважаем по сей день.