МИЗАНДАРИ*
* Фрагмент из готовящейся книги «Театр Резо Габриадзе» (начало в №№ 0, 1, 2). В диалоге участвует М.Дмит¬ревская (М.Д.).
Р. Г. Очень важно вот что. У творческого человека есть возраст, когда появление рядом Художника, Учителя, Мастера предопределяет всё. Между прочим, очень хорошая тема для искусствоведа — изучить всё это с точки зрения Вазари: во сколько лет они начинали учебу у Мастера? В 10-12, если я правильно помню?
Мой учитель — Валериан Мизандари, скульптор из моего города. Город тогда был маленький, уютный, хотя уже сильно ударенный Совдепией. Она ударила по этой нежности и ударила жестоко. Кого надо — уже арестовали, кто-то остался в живых. Почему мой учитель спасся? Я часто думал об этом. Ведь он был во всех отношениях прекрасной кандидатурой для 1930 года, 1932, 1935, 1937, прекрасной кандидатурой для террора с самым летательным исходом…
М. Д. Летальным?
Р. Г. Да, с летальным. Почему я так говорю? Потому что у покойного Валериана Левановича была шляпа. Это была единственная шляпа в городе, к тому же он занимался непонятным делом — делал из глины людей. Это было очень опасно. Вы представляете — шляпа в городе, где хаковые френчи и сапоги! Военизированный город, организованный по образу и подобию создателя государства. А Валериан Леванович ходил в шляпе. Эта шляпа меня очень беспокоила и серьезно занимала несколько десятилетий: как он посмел ее надевать и почему не был из-за нее расстрелян? И совсем недавно, в Париже, в недосягаемой мечте моего учителя, я вдруг догадался, в чем дело. Это просветление произошло со мной в метро «Луи Рузвельт». Там стоял саксофонист в рваных тапочках, и на нем была точно такая же фетровая шляпа, как у Валериана Левановича. И лента была такая же, и соль, выступавшая на ленте пятнами, выглядела точно так же, как у моего покойного учителя. И вдруг я догадался, почему его не арестовали: потому что эта шляпа была с солью, а такую шляпу тогдашние художники рисовали, когда изображали жертв капитализма. (Например, Пророков). То есть, если бы не эта соль, то его наверняка расстреляли бы. У него был образ гонимого на Западе человека…
М. Д. …которого советская власть приютила…
Р. Г. Да, это была такая Поль-Робсоновская тема. А он сам был тоже осторожный человек, абсолютно аполитичный…
Кукла Хечо из спектакля «Бриллиант маршаладе Фантье». Тбилисского театра марионеток. Фото из архива театра
М. Д. «Тоже» — это Вы имеете в виду себя?.. А чем он жил?
Р. Г. Вот я вам скажу, чем он жил, хотя жил ли он — это еще неизвестно… Он был худой человек, маленький, вино любил (ну, это слабость скульпторов — людей физического труда), был талантлив. Он окончил Академию и был учеником Якоба Николадзе, который, в свою очередь, был учеником Родена, а Валериан Леванович был, выходит, внуком Родена в творческом смысле. А Ваш покорный слуга — правнук Родена.
М. Д. Я встаю, и хотя у меня нет шляпы… Я просто не знаю, что снять с головы!
Р. Г. Да, я правнук Родена. И вот я попал в этот самый Париж, в тот самый дивный Париж, о котором Валериан Леванович мечтал. Он вообще не покидал Кутаиси, был один раз в Москве: он ослеп, делал здесь операцию — и так и не увидел Москвы. Он видел два города — Тбилиси и Кутаиси, но очень много знал о биографии Родена: наверное, от своего учителя, потому что литературы о Родене на нашем языке до сих пор нет…
И вот дожди, послевоенный период, замкнутая сфера, в которой он жил. Замкнутая по разным причинам: он не хотел выходить из нее, это было опасно, все равно, что выйти в поле высокого напряжения и сгореть. А потом, если даже выйти, — кому он мог рассказать о Родене?.. И вот представьте: протекающая крыша его мастерской, запах сырости, который исходит от глины и от земляного пола. Несколько завернутых в тряпки и брезент голов городских покойников…
М. Д. Он делал только надгробья?
Р. Г. Да, надгробья. И потом у него во дворе валялся желтый мрамор — нечеловеческой желтизны, и края его просвечивали, как просвечивает… Извините, свечку из чего делают? Да, как просвечивает воск… И вот, знаете, он сдался обстоятельствам с этим мрамором только в
М. Д. Так он не изваял Мао?
Р. Г. Нет, он только хотел, и уже отлил портрет из гипса, и уже налаживал циркуль Леонардо — и вдруг неприятная ссора в социалистическом лагере, наша страна поссорилась с Китаем. Ангелы спасли его от компромисса. Я чувствую, как волновались они в ту ночь. Крыша опять протекала, наступала весна, Мао уже улыбался в гипсе, циркуль Леонардо, эта красивейшая ренессансная игрушка, медная, умная, на ножках, была нацелена… И вот на крыше сидят ангелы, обеспокоенные, что делать: Валико завтра ударит по желтому мрамору… Тут они полетели…
М. Д. …полетели в Китай…
Р. Г. …да, в Китай, а потом в ТАСС — и утром ТАСС был уполномочен заявить, что этот восточный диктатор ведет себя неприемлемо для нашей страны…
М. Д. И для желтого мрамора.
Р. Г. Да, и камень уцелел.
М. Д. А куда он делся потом?
Р. Г. Наверное, до сих пор там валяется, во дворе… Я давно потерял его след. Этот мрамор забрел в мой город еще до революции, но забрел не вовремя — где-то в
Комментарии (0)