А.Покидченко. Фото из архива театра

Осенью прошлого года Анне Яковлевне Покидченко в торжественной обстановке был вручен губернатором орден Дружбы. Потом, как и положено, его обмывали в рюмке коньяка, собравшись тесной театральной компанией. Тут и поговорить бы о «больших заслугах народной артистки СССР и их высокой оценке», но все было забыто, как только в качестве подарка от главного режиссера «Красного факела» Олега Рыбкина она получила новую роль. Вот где была неподдельная, почти ребяческая радость и азарт — в предвкушении роли!

Героиня Покидченко, герцогиня де Вобрикурт («Последняя любовь Дон Жуана» по пьесе ? Шмитта), появляется в спектакле внезапно, откинув светлый полог, укрывавший ее, как и старинную мебель в заброшенном замке. Собрав здесь нескольких жертв Дон Жуана для суда над ним, герцогиня, оказывается, с первой минуты подслушивала все разговоры прибывающих дам, чтобы затем вмешаться в происходящее и проявить свою изначальную власть над ним. За хриплым старческим смешком герцогини и нарочито странными речами об умирающем павлине — такое удовольствие от затеянной ею игры, такое явное предвкушение своей победы над Дон Жуаном (женитьба на юной крестнице герцогини или Бастилия!) и в то же время — тайное молодое волнение души перед встречей с соблазнителем… Глаз не оторвать от этой маленькой хрупкой женщины, сохранившей и ум, и юмор вместе с особой свободой, которую дарует возраст! Играя все это, Покидченко не прячет и собственно актерского удовольствия от пребывания на сцене, чем заражает и подчиняет себе весь зрительный зал. Делает она это, как всегда, с виду легко, играючи и с большим обаянием. Сие очарование длится вот уже почти шесть десятков лет…

Шестидесятилетие сценической деятельности Анны Покидченко будет отмечаться в октябре 2002 года, а в следующем году исполнится сорок пять лет с того момента, когда молодая, но уже известная в российской провинции актриса приехала в Новосибирск по приглашению главного режиссера театра «Красный факел» Веры Павловны Редлих. Об уникальной творческой атмосфере «Красного факела» тех лет, о высокой театральной культуре Веры Павловны вспоминают по сей день все, кто с ней работал. В этой атмосфере рождались первые краснофакельские роли Анны Покидченко.

В роли Маши из «Живого трупа» ей довелось на несколько вечеров стать партнершей Николая Симонова, сыгравшего с новосибирцами Федора Протасова. Вот что он написал ей на программке: «У Вас дарование, Анна Яковлевна! Берегите его и работайте, работайте, сохраняя его душевную красоту».

В том, что великий артист не ошибся, убедила Нила Снижко («Барабанщица» А.Салынского) — роль, занявшая в репертуаре Покидченко особое место и многое объяснившая в ней самой.

«Шел пятьдесят девятый год. Вера Павловна дала мне пьесу в руки и сказала: „Анечка, вы будете играть Нилу“. Я растерялась — ну какая я барабанщица, я маленькая и вообще… Но Вера Павловна сказала, что буду играть я. А это значит, что она мысленно выстроила весь спектакль до конца, „проиграла“ его. И в роли Нилы видит меня. А я ей верила. Вся моя тряска под ее взглядом стихала. Она очень любила актера. Нам оставалось только одно — работать…»

Одухотворенность этого образа прежде всего и создавала ту романтическую одухотворенность спектакля, какой добивалась Редлих. И до сих пор старые новосибирские театралы при упоминании имени Покидченко, как отзыв на пароль, тут же произносят — «Барабанщица». Черты героини Покидченко сохранились не только в памяти зрителей, но и в десятках рецензий и творческих портретов. «Актриса не позволяет своей героине быть слабой ни в минуту счастья, ни — позднее — в минуту смерти», — писала «Театральная жизнь».

Самое интересное, что эти эпитеты вполне применимы ко многим последующим ролям Покидченко, и не оттого, что слишком общи, — просто они определяют, очевидно, «состав души» актрисы, а не одной только роли. В прежние годы эту силу и цельность характера Покидченко, проявлявшуюся в ее сценических созданиях, называли «темой в искусстве»… Хрупкость внешнего облика и внутреннюю силу, легкость рисунка роли и его психологическую точность отмечали в актрисе всегда. Приходит на ум цветаевское «гордость и робость — родные сестры»…

А.Покидченко (Маша), Н.Симонов (Протасов). «Живой труп». Фото из архива театра

Не забыты и сегодня ее Гелена в «Варшавской мелодии» Л.Зорина, Надежда в спектакле «Поговорим о странностях любви» В.Пановой, Таня А.Арбузова и Валентина в его «Иркутской истории». Они любили, и это было главным для Покидченко предлагаемым обстоятельством, ее «сокрытым двигателем», по признанию самой актрисы.

«…Иные роли, если в них не было любви, мне были просто неинтересны… Чем больше наделена была моя героиня этим сильным чувством, тем она была мне дороже… Я вообще считаю, что умение любить — это Божий дар, как талант — или он есть, или его нет».

На любви и сегодня строятся отношения Анны Яковлевны со своими героинями, только полюбив новую роль, она становится в ней сильной, свободной и даже азартной. Без различия авторов, стилей и жанров, тут уж они ей все покорны.

Когда-то такое сильное и страстное чувство испытывала ибсеновская Нора, по признанию критиков — вершина классического репертуара Покидченко в 60-70-е годы. Из живых откликов того времени ясно, как актриса вела свою героиню от безмятежной радости и легкости бытия, от всепоглощающей любви к мужу через смятение и отчаяние преданного чувства к решению гордой женщины покинуть кукольный дом, в котором уже нет любви. Как помнили годами танец Нилы Снижко, так незабываемой осталась и сцена тарантеллы в ибсеновской пьесе. Покидченко начинала танцевать, как птица, подстреленная на краю пропасти, ее движения были однообразны, порывисто-экспрессивны — чем дальше, тем все быстрее и исступленнее.

А.Покидченко (Нила Снижко) в сцене из спектакля «Барабанщица». Фото из архива театра

Анна Покидченко в те годы принадлежала к немногим провинциальным актерам, которым был внятен не только язык классики, но и сложный внутренний строй современной зарубежной драмы. Благодаря абсолютному театральному слуху, ей не раз удавалось «вытаскивать» краснофакельские спектакли. Так было со спектаклем «Орфей спускается в ад» Теннесси Уильямса, а чуть позже с «Долгим путешествием в ночь» Юджина О’Нила. Про ее Лейди Торренс в «Орфее» писали, что спектакль держится, главным образом, на энергетике Покидченко, которая «властно стягивала к себе все психологические нити действия». В постановке пьесы О’Нила, где все в общем-то исчерпывалось бытовой драмой, актриса выводила свою героиню Мэри Тайрон на уровень трагедии.

В этой роли Анна Яковлевна впервые играла такой душевный слом и внутреннюю обреченность. Болезнь героини, ее наркотическая зависимость оставалась для актрисы на периферии внутреннего сюжета роли, она не играла клиническую историю, главным было пронзительное одиночество среди самых близких людей. Настороженно-нервными стали походка и жесты, хрипловато-ломким голос, которому Мэри так старалась вернуть прежнюю чистоту и счастливую звонкость, обращаясь к мужу и любимым сыновьям. Ударяясь об их непонимание, прохладное сочувствие взамен искренних чувств, она застывала на мгновение, согнувшись будто от физической боли. Пьеса давно сошла с краснофакельской сцены, но отчаянная попытка Мэри Тайрон вернуть любовь в большой и мрачный дом, так и не ставший для нее родным, осталась в памяти. Как и финал, когда ее долгое путешествие в ночь, за грань сознания, совершилось и маленькая женская фигурка замирала в темном кресле теперь уже навсегда.

Ломая все стереотипы, опираясь прежде всего на гротеск, играла она Лику в «Московском хоре» Петрушевской. Актриса не боялась быть смешной и нелепой, сохраняя при этом внутреннее достоинство и подлинную интеллигентность героини.

Весь спектакль она щеголяла по сцене в черной флотской шинели сына, надетой прямо на ночную сорочку, и в его же ботинках огромного размера без шнурков. Подробно и смешно, прикрывая то один, то другой глаз, рассказывала Лика приезжей племяннице, что совершенно ослепла, а в больницу ее отвести некому, да и не в чем. Стуча деревянной ложкой по кастрюле, ела горелую кашу, «чтобы не выбрасывать пищу», а главным образом — чтобы обратить внимание на себя, упрямую, вызывающе-нелепую старуху. Да, это был вызов судьбе, перемоловшей интеллигентную московскую семью, и еще, кажется, попытка отвлечь на себя все несчастья семьи сына. Такой вот смешной способ не плакать… Хитря или придираясь к невестке, обхаживая сына или ссорясь по мелочам, Лика делала все только для укрепления в доме мира и лада, делала, как умела, досадуя, что опять из ее усилий ничего не вышло. И все же она оставалась оптимисткой, потому что, каждый миг ожидая худшего, умела радоваться, когда это худшее не случалось!

Покидченко наполняла свою роль в «Московском хоре» парадоксальной правдой жизни, горькой, но не отнимающей веру, и высокой правдой искусства, легкостью и свободой выражения человеческих чувств. В ее Лике впервые проявилось удивительное сходство Анны Яковлевны с Джульеттой Мазиной, сходство не только внешних, но и внутренних черт индивидуальности. Оно стало еще очевиднее в ее следующих работах — Лотте в спектакле «Летиция, или Игра воображения» и в ее любимой героине из спектакля «Гарольд и Мод», которую Покидченко играет и сегодня.

А.Покидченко (Домна Пантелеевна), И.Белозеров (Иван Семенович Великатов). «Таланты и поклонники». Фото Г.Седова

10 лет идет на краснофакельской сцене эта пьеса К.Хиггинса и Ж.-К.Каррьера, и сохраняет ее живое дыхание именно Покидченко, всеми силами души и всей своей любовью. Сменились исполнители Гарольда, а Мод все та же: красивая, изящная, обладающая редким талантом видеть мир неординарным, извлекать из каждого прожитого дня и из любого события всю возможную полноту бытия. В свои 80 лет Мод, фантазерка и мудрый философ, так искренне открыта миру и добру, что восхищение и юношеская влюбленность в нее 18-летнего Гарольда кажутся абсолютно естественными. Бунтуя против холодного, прагматичного и безлюбовного мира собственной семьи, Гарольд отвечает ему агрессивными фантазиями и имитациями самоубийств, он не желает иметь с этим миром ничего общего. Нечаянная встреча с Мод — родной душой — избавляет его от одиночества. Вместе они пытаются совершить невозможное — то оживить засохшее дерево, то спасти тюленя из зоопарка, поселив его в ванной Мод; вместе они пытаются придать миру красочность и радость игры. Ведущая роль в игре по праву принадлежит Мод, по-детски непосредственной и загадочной, хулиганящей и романтически-возвышенной. Глаза, речь, пластика жестов и движений — все в ней наполнено энергией и молодостью, без всякой попытки со стороны актрисы внешне выглядеть моложе. Возраст стирается, он просто не важен, ведь она играет историю души. Трудно сказать, в какие минуты героиня Покидченко прекраснее: в моменты счастья или в трагически просветленный миг добровольного прощания с жизнью, с прекрасным и солнечным миром, который она оставляет Гарольду, чтобы он мог жить дальше… Столь же неповторимым был и совсем недавно сошедший со сцены спектакль «Летиция, или Игра воображения». Начальственная дама Лотта Шен—Покидченко в начале спектакля строго уличала экскурсовода Летицию Дуффе в своевольном обращении с историческими событиями и героями, но затем оказывалось, что она тоже живет в мире фантазии и игры воображения, защищаясь так от одиночества, от зла и некрасоты мира. Летиция провоцировала и высвобождала в ней эту игру, рождался редкий по психологической слаженности и актерскому мастерству дуэт, в котором Покидченко демонстрировала высочайшую культуру диалога на сцене, умение слышать и чувствовать партнера, восхищаться им, если он того достоин, как заслуженная артистка России Галина Алехина в роли Летиции.

А.Покидченко (Мадлен), И.Белозеров (Моисей). «Мадлен и Моисей». Фото Б.Волкова

В «Талантах и поклонниках» А.Островского Покидченко играла Домну Пантелеевну. Роль, казалось бы, не подходящую ей ни по внутренним, ни по внешним характеристикам, актриса, в союзе с режиссером А.Серовым, превратила в великолепную филигранную работу, в очередную победу мастера. Достаточно было сменить угол зрения, увидеть театральную природу и породу героини, и образ Островского заиграл яркими совершенно неожиданными красками. Умная, кокетливая и чуть ироничная Домна Пантелеевна выглядела в краснофакельском спектакле, пожалуй, более артистично, чем ее дочь — актриса. Эта задорная, энергичная женщина (ну никак не старушка!) в скромном изящном наряде вела виртуозную игру на своей «домашней» сцене — ради Сашеньки, ради ее таланта — и была здесь безусловной примой. Покидченко тонко и точно передавала каждый момент этой игры. Вот Домна Пантелеевна просветленно мечтает об успехе дочери, но глупая Матрена, ничего не смыслящая в театре старуха, отвлекла, и исчезают лучики в глазах и звонкие ноты в голосе, чтобы смениться добродушно-бытовым ворчанием. Вот она сочувственно внимательна с дочерью, которую ждет огромное событие — бенефис, и неясно, чего больше в этот момент в героине Покидченко — материнской заботы или профессионального понимания и поддержки. А уж торжество ее после удавшегося бенефиса — точно театральной природы. И не корысть движет Домной Пантелеевной, когда перечисляет она сделанные Негиной подношения, а законная гордость от хорошей игры Сашеньки, которая, конечно, должна быть вознаграждена. Такой — возбужденной, ликующей — и предстает Домна Пантелеевна перед Великатовым, и снова начинается прелестный театр: «гордость и робость», кокетство, юмор и искренний интерес. Интерес, надо сказать, вполне взаимный. В этой самой запомнившейся сцене краснофакельского спектакля возникал прекрасный дуэт Покидченко с заслуженным артистом России Игорем Белозеровым, умным и чутким партнером.

Их партнерство получило продолжение в поставленной Олегом Рыбкиным пьесе современного французского драматурга П.-О.Скотто «Мадлен и Моисей». Этот спектакль для двух актеров идет на малой сцене театра, практически в «комнатном» варианте. Три десятка зрителей оказываются свидетелями странных встреч одинокого, брошенного матерью в детстве психоаналитика Моисея и нервной, даже агрессивной стареющей дамы, лишившейся смысла бытия после смерти последнего мужа. На самом деле, за внешним сумасбродством Мадлен — глубоко скрытая давняя боль потери сына. Сентиментальная, с элементами притчи мелодрама, носящая в оригинале название «Слезы матери», поставлена и сыграна в «Красном факеле» без надрыва, легко, свободно и психологически точно. Герои проходят через дебри психоанализа и смутные воспоминания, чтобы понять, насколько они необходимы друг другу. Актеры самым естественным образом сочетают на этом пути эмоциональную открытость и правду чувств с философской обобщенностью размышлений об изначальном одиночестве человека, приходящего в мир, о трагизме бытия и о том, как трудно найти в этом мире поистине родную душу.

Начинается эта роль с самых резких и неприятных нот. Дама, одетая явно не по возрасту экстравагантно, буквально врывается в кабинет психоаналитика, ведет себя бесцеремонно, изъясняется безапелляционно, кажется, совершенно не замечая, насколько не до нее измученному Моисею. Зрители недоумевают, улыбаются, но не спешат осуждать Мадлен, потому что актриса сразу дает почувствовать незащищенность своей героини, скрытую за бравадой, и ее неуверенность в себе — за этаким «воробьиным» наскоком. Только когда Мадлен начинает понимать, что доктор, годящийся ей в сыновья, так же одинок и нуждается в участии, с нее спадает вместе с дурацкой одеждой и париком всяческая бравада и агрессия. Теперь она готова вспомнить ту давнюю боль и дать прикоснуться к своей незаживающей ране, чувствуя, что это прикосновение, эта открытость могут стать исцеляющими прежде всего для Моисея. Теперь настороженность жестов и резкость интонаций сменяются у актрисы чуткостью в общении с партнером, ласковой уверенностью матери, выхаживающей больного ребенка. При этом авторы избегают прямолинейного финала, они вовсе не утверждают, что Мадлен и Моисей — кровные мать и сын, встретившиеся через многие годы. Может быть и так, но главное — две человеческие души открылись друг другу, и теперь Моисей, взявши за руку Мадлен, сможет «перейти море…».

Она и сегодня в форме: все так же подвижна, легка, изящна. А это дается не просто и требует самодисциплины, тренажа, готовности во многом себя ограничивать. Анна Покидченко вообще может служить примером святого отношения к делу. Она появляется в театре обычно задолго до спектакля, а к некоторым вечерам внутренне готовится несколько дней. Ей необходимо ощутить себя в мире своих героинь и с этим ощущением выйти на сцену. Никакого премьерства, капризов — только каждодневный, не знающий поблажек труд.

Героиня Покидченко в финале спектакля «Последняя любовь Дон Жуана» говорит, обращаясь в то неясное пространство, куда уходит умирающий Дон Жуан: «Должен прийти человек, который вернет миру форму, цвет и свет. И это может сделать только тот, кого мы любим…». Актриса Анна Покидченко — человек, которого мы любим, — уже много лет создает для нас на сцене мир, полный цвета и света, мир прекрасных чувств и гармоничных форм.

Апрель 2002 г.