Как и каждую весну, сегодня афиши Учебного театра пестрят названиями дипломных спектаклей. Каждый год Театральная академия выпускает в свободное плавание несколько курсов будущих актеров больших и малых театров. Объект нашего пристального внимания — выпускной актерский курс профессора А.С.Шведерского.

Странная ситуация сложилась на этом курсе. После продолжавшихся почти год репетиций с педагогом и режиссером Л.Эренбургом спектакля «Ромео и Джульетта», обещавшего стать ярким событием в театрально-студенческой жизни, работа над постановкой была прекращена и курс был вынужден в срочном порядке «слепить» два спектакля вдобавок к «Ее Величество, сэр Уилл, леди и джентльмены» по произведениям Б.Шоу. Спешкой своей студенты нас не рассмешили, но призадуматься заставили.

Уже от первого спектакля по двум одноактным пьесам Шоу «Смуглая леди сонетов» и «Как он лгал ее мужу» повеяло на зрителей такой пылью веков, что чихать пришлось еще долго. Первое, что удивило, — выбор для постановки одноактовок — явно не лучших среди множества «нетленок» драматурга. Второе: как они, столь разные по стилю, жанру, теме, будут объединены в спектакле? Оказалось, никак. Отыграли одну, забыли, начали следующую. Первое действие — исторический анекдот о любовных похождениях поэта Уильяма Шекспира (А.Куличев) и королевы Елизаветы Английской (Е.Симонова). Авторская ирония по отношению к интрижке великих персонажей истории была начисто забыта создателями спектакля. Без нее, этой пресловутой иронии, бесконечные пространные монологи и в XIX веке показались бы излишне напыщенными. А если произносить их, вскинув руку вверх, нараспев растягивая слова и вперив полупустой-полугорящий взгляд вдаль, то в наше время они зазвучат глупо и даже пошловато. Трудно говорить подобные слова, но так нельзя! Ведь театр — он про живых людей, живую жизнь, про живых всех нас! Ну неужели, признаваясь в любви, надо непременно закатывать глаза, картинно заламывать руки, извиваться всем телом, истерически рыдая и завывая во весь голос? Как при этом претендовать на естественность, правдивость? Поначалу даже показалось, что это намеренная театральная условность, стилизация, режиссерский ход, наконец. Но нет, в рамках псевдопсихологического театра актеры искренне верили в то, что они делают, внутренне что-то проживали и «обостряли», предполагая, видимо, что когда в их жизни случится большая любовь, они точно так же упадут на колени и еще долго будут биться головой об пол. Странно все это. Зрители роптали, потихоньку вздыхая: «Не верим».

Второе действие — салонная комедия интриги, в основе сюжета которой лежит любовный треугольник. Декорация отчетливо напомнила «кукольную» гостиную Барби (только цвет не розовый, а бежевый) — очередная попытка театра быть жизнеподобным. Другая эпоха, другая история, но и здесь — та же наигранность чувств и одна внешняя черта взамен характера. Актеры не пытались сделать своих героев хоть сколько-нибудь интересными, необычными, многогранными, используя в создании образов штампы и стереотипы. Если в пьесе Генри — влюбленный романтичный молодой человек, то на сцене он (А.Андреев) — неловкий в движениях заика, со смущенным извиняющимся взглядом и непременным букетиком белых бутафорских цветов в трясущихся руках. Если ревнивый муж — то размахивающий кулаками, призывающий Бога себе в помощь, бесцельно мечущийся по сцене импозантный громила (К.Луконин). И, наконец, проказница жена — жеманная кокетка (Ю.Шубарева), охающая и закатывающая глаза с такой периодичностью, что начинает кружиться голова. Почему так? Зачем? Неужели текст Шоу оказался таким пустым, что играть нечего? Или…

Следующая постановка курса — комедия «Странная миссис Сэвидж» по пьесе Д.Патрика. На этот раз выбор драматургии удивил еще больше. Действие разворачивается в клинике для душевнобольных, и тут уж, казалось бы, фантазия могла разыграться… Но театр не воспользовался возможностью показать яркие гротескные образы, и тема болезни, отодвинутая на задний план, осталась только на уровне текста. Почему эти люди больны? Да разве они вообще больны?

Миссис Сэвидж (А.Чехова), провернувшая денежную махинацию, в результате которой заполучила 10 000 долларов и была определена взбунтовавшимися родственничками до выяснения обстоятельств в психушку, действительно оказалась странной, гомерически хохочущей экзальтированной дамочкой, произносящей патетически обличительные речи со слезой на глазах, с тихой скорбью закусывающей губу от сознания своего благородства и ненужности и постоянно цепляющейся за плюшевого медведя. Чем она так полюбилась пациентам клиники, что в момент расставания они все вместе грохнулись на пол и рыдали?

Непонятой осталась и причина давнишнего конфликта приемных детей с миссис Сэвидж. Бесцельная беготня и прыжки светской львицы Лили-Бэлл (Л.Хуснулова), сопровождавшиеся истерическими воплями, позволили предположить балетное прошлое актрисы, но пониманию происходящего не помогли.

Наверное, покажется странным, что в разговоре о дипломном спектакле, серьезных актерских работах приходится возвращаться к тому, насколько актеры владеют своим телом, речью, прочим актерским инструментарием. Но как пережить то, что пасынок Сэвидж, Сэмуэл (В.Гузов), один раз возмутившись и подняв руку, на протяжении не менее пяти минут сидит в этой позе — с поднятой рукой и нахмуренными бровями? Как пережить растопыренные пальцы и трубный бас другого приемного сына Сэвидж — Тита (К.Луконин) — единственные «черты характера», которыми наделил своего героя актер?

Самой поразительной в спектакле оказалась способность актеров, постоянно присутствуя на сцене и произнося какой-то текст, ничего не играть. В прошлом каждого пациента есть некое подобие трагической истории, результат которой актеры и демонстрируют на сцене. Для описания всех характерных черт, воплощенных зачастую через небольшое изменение актером своего внешнего облика, хватает нескольких слов. Подвижная, с разухабистой походкой Фэри (Ю.Шубарева) — восторженна и инфантильна. Не получив вовремя признания в любви, она надувает губы и обижается. Флоренс (Н.Ермолаева), изредка вспоминая про свой недуг, вызванный гибелью ребенка, и подхватывая на руки куклу, вдруг начинает с диким взглядом метаться по сцене. Мисс Пэдди (М.Семенова) конвульсивно подергивается (неужели очевидный зажим актрисы — свидетельство болезни ее героини?), старательно перечисляя все то, что она «терпеть ненавидит». Джеффри (А.Андреев) на протяжении всего спектакля держится за щеку, прикрывая то, что и сделало его психом, — страшный шрам. Ганнибал (Е.Бакулин) просто присутствует на сцене и периодически терзает слух окружающих игрой на скрипке.

Физическая жизнь персонажей не продумана, поэтому актеры без конца ходят взад-вперед по сцене, теребят что-то в руках, совершают огромное количество ненужных движений, чтобы хоть чем-то себя занять. Мастером суетливости проявила себя Мисс Вильгельмина (Е.Симонова). Только появившись на сцене, она сразу же принялась протирать пианино, переставлять шахматы, перекладывать газеты, поправлять кружевные салфеточки, двигать стулья… В отличие от многих, Е.Симонова наделила свою героиню наибольшей свободой и непринужденностью в движении, но и это не сделало образ более убедительным.

Стоит ли добавлять, что комедия оказалась не смешной? Что никаких чувств кроме скуки, стыда и желания бежать из зала быстро и подальше спектакль не вызвал?

Появление в афишах названия нового спектакля — «Двенадцать раз луна сверкала» — вселило надежду на то, что, поработав с принципиально другим материалом, комедией М.Зощенко «Очень приятно», и режиссером В.Михельсоном, актеры смогут проявить себя с лучшей, чем прежде, стороны. Так, в общем-то, и произошло. Но, несмотря на скромные актерские достижения, которые даже можно назвать удачей, спектакль получился удивительно похожим на предыдущий. Опять санаторий, неизвестно чем больные пациенты, непонятные мотивировки поступков, расхожие штампы в создании образа.

Спектакль, наполненный звучанием шлягеров 50-х, отчасти воссоздает атмосферу послевоенного времени, в котором разворачиваются события. Обстановка санатория очень условна, и приметами пациентов становятся лишь полосатые пижамы. Траурная черная — на капитане Дулове (К.Калякин), покорившем все женские сердца своим скорбно-суровым видом, намекающим на болезненные переживания личного характера. Ярко-рыжая — на молодом беззаботном влюбленном лейтенанте Трыкине (А.Анчуков). Нейтрально-голубая — на майоре Сидоренко (И.Растеряев). Умудренный опытом, прихрамывающий (хоть иногда и на разные ноги), но все еще заигрывающий с хорошенькими женщинами педантичный майор получился одним из самых живых образов. Он — генератор идей и, как следствие, причина закрутившейся комической неразберихи с любовными письмами. Задумав поддержать в неизвестной беде молчаливо страдающего капитана Дулова, все члены женского коллектива санатория — обладательница огромного, вываливающегося из блузы бутафорского бюста медсестра Дуся (Ю.Шубарева), простоватая деревенская девка неопределенного возраста — уборщица Поля (Н.Ермолаева), жеманно-женственная красотка Регина (Терентьева) и даже старая дева, активно пропагандирующая здоровый образ жизни без любви, старшая медсестра Марья Марковна (Е.Симонова) — предварительно влюбившись, написали несколько душещипательных посланий. Конечно, после невообразимых казусов и недоразумений все закончилось ко всеобщему благополучию, и в результате количество воссоединившихся пар было не счесть. Даже престарелый сутулый сторож Федор Кузьмич (Ю.Евдокимов), способность которого на подобную прыть трудно было предположить, встретил свою любовь — Полю. А финальный «наплыв» — встреча капитана Дулова с пропавшей было на четыре года женой Лизой (М.Семенова) поставил в спектакле жирную, «штампованную», но не лишенную оптимизма точку.

Конечно, юмора и сатиры Зощенко в этой приторной мелодраме осталось не много, но и особо тоскливым спектакль не показался. Некоторый динамизм действию, часто увязающему в бесконечных любовных признаниях, придавали необъяснимые логически, но яркие, хорошо исполненные вставные пластические номера. А заводная, разудалая русская пляска в сопровождении соло на ложках (И.Растеряев, М.Семенова) позволила актерам хоть разок по-настоящему «оттянуться», почувствовав себя молодыми, здоровыми и талантливыми.

Безрадостная картина, возникающая после просмотра дипломных спектаклей курса А.С.Шведерского, наводит на тягостные размышления. Почему так? Кто виноват? Режиссеры, педагоги, не сумевшие вдохнуть жизнь и зажечь глаза молодых, в потенциале талантливых актеров? Или сами актеры, во время обучения оторванные от современной театральной жизни?