Ж.-Б.Мольер. «Дон Жуан». Театр «Старый дом» (Новосибирск).
Режиссер Владимир Оренов

О чем разговаривают женщины в сугубо женских коллективах? Думаете, о тряпках и воспитании детей? Как бы не так. Чаще всего о мужчинах. Точнее, о том, какие мужики сволочи. А если это женская бригада рыбообработчиц на берегу хоть Черного, хоть Охотского моря — то уж поверьте, что за время перекура дамы в резиновых фартуках перемоют кости всему роду мужскому. Мне случалось много раз наблюдать это на Сахалине и Курильских островах. Я даже думаю, что сам морской воздух, пахнущий солью, йодом и гниющими водорослями, да могучий природный инстинкт рыбы, прущей на нерест вверх по ручьям, рождают в особях женского пола избыточную сексуальность, находящую выход именно что в разговорах.

В общем, я безоговорочно принял жанровое определение мольеровского «Дон Жуана», поставленного Владимиром Ореновым в «Старом доме», — «женские игры на берегу моря». К тому же и декорации, и костюмы Татьяны Спасоломской так ностальгически пахнули на меня запахом былой рыбы, что сердце защемило. И потекли слюнки — к началу спектакля занавес был весь раскрыт, а на сцене простоволосые и в косынках актрисы, облаченные в эти самые фартуки и тельняшки, курили, стирали, вязали и пили пиво (и угощали зрителей) с вяленой рыбой, висящей тут же на веревках.

Собственно Мольер, хоть и лишенный кружев и камзолов, все же возникает в прологе — Евгений Новиков, держа на руках свежеспеленутого младенца, произносит хрестоматийный булгаковский текст о новорожденном, слава которого затмит Короля-Солнце. Но, положа руку на сердце, показалось, что можно было обойтись и без него — даже учитывая, что как точка отталкивания в прологе звучит голос Анатолия Эфроса, в свое время поставившего «Дон Жуана». Точка отталкивания — потому что Владимир Оренов сделал спектакль, по его словам, диаметрально противоположный эфросовскому.

Мало того, что сам великий соблазнитель и ловелас переменил пол, — и отношение к нему совершенно противоположное. Ни о каком осуждении вольнолюбца и скептика, не верящего ни в Бога, ни в черта, а лишь в то, что дважды два — четыре, не может быть и речи. Молодой, обаятельный, победительный Дон Жуан Елены Ждановой безоговорочно прав в неутомимом покорении женских сердец — хотя бы уже потому, что сами женщины нуждаются в этом. Более того, кажется, что снимается известное противопоставление Дон Жуана и Казановы — неотразимый герой с ухватками Остапа Бендера не ради спортивного результата коллекционирует амурные победы, но честно дает счастье жаждущим любви дамам.

Эстетика действа грубовата и ярка, площадные мольеровские шутки смачны, и все комические места в спектакле по-настоящему хороши. Великолепен Сганарель Ирины Серебровской — она пластично-неуклюжа, отлично сочетаясь с шармом хозяина, высокопарно рассуждает о морали и медицине, а если даже ничего не говорит, лишь смотрит на Дон Жуана, подперев щеку, — это уже смешно. Вообще, все время возникающий зазор между мужской сутью персонажей и женственностью игры, утрирующей поведение, позволено будет сказать, самцов, дает неожиданный эффект: вот как, оказывается, видят и представляют нас особи противоположного пола. И если Дон Жуана, изменщика коварного, бабы прощают за его неистощимую сексуальность (вопреки сложившимся представлениям, согласно которым они должны бы скопом навалиться и охолостить его как мартовского кота), то к остальным мужским персонажам они безжалостны. Это не касается разве что г-на Диманша, незадачливого кредитора, попадающего в центр женской вакханалии (главный режиссер театра Семен Верхградский, дебютировавший на сцене как актер в этой роли, уморительно смешон).

Все моралисты в спектакле таковы лишь потому, что сами потеряли способность грешить. Известно, кого ради красного словца не пощадишь, — и из длинной нотации отца, Дона Луиса, превращенной в маловразумительное бормотание, членораздельно выскакивают лишь ритуальные формулы: «Честь! Родина! Отечество!» Покинутая и обманутая супруга Донья Эльвира (Халида Иванова) — стареющая, но все еще молодящаяся мегера, годящаяся разве что в матери. Патетический монолог со слезами на глазах, обращенный к залу, вместо того чтобы вызвать сочувствие и жалость к пожилой женщине, рождает даже у зрителя лишь обратные чувства.

Можно сказать, что спектакль лишен политической корректности в высшей степени. Но так уж исторически сложилось, что эта штука не прижилась в нашем климате, кроме как на телевидении. Может, дело тут в национальном характере русской бабы, может, в генетической памяти — всегда мужиков на Руси не хватало. Но донжуанство в наших краях — порок не столь страшный даже в глазах прекрасного пола.

Можно долго и много рассуждать в связи со спектаклем о всяких гендерных проблемах — он на то и провоцирует. Но, пожалуй, было бы слишком большим упрощением считать, что в этой версии представлен именно женский взгляд на неисправимого бабника. Это, если уж быть точным, совершенно мужской взгляд на ситуацию. Еще точнее — это взгляд мужчины, который хотел бы, чтоб женщины так относились к ветрености и переменчивости сильного пола.

Ожидания эти небеспочвенны, но все же порядком самонадеянны. Мужчине ведь мало быть преуспевающим бабником — он хотел бы подвести под это и теоретическую базу. Дескать, есть за всем этим некая философия, скепсис и чуть ли не атеизм. Вопрос веры. У Мольера, пожалуй, есть. Но в спектакле, где мужчин играют женщины, трудно ожидать, чтобы дамы оправдывали не просто бабника, а идейного бабника. Чудовищная разница, согласитесь.

Потому-то и все длинные монологи ближе к концу хочется сильно редуцировать — грусть и печаль Елены Ждановой, начинает казаться, вызвана не мировоззренческими проблемами, а именно что необходимостью выслушивать морализаторские проповеди кого ни попадя — бывшей жены, отца, свояка, тестя. И лишь сошедший с постамента Командор, больше похожий на гибрид Паниковского и Корейко, способен понять Дон Жуана — за кружкой пива да под воблу. Соответственно, и никакой геенны огненной для неисправимого женолюба — а только райские кущи в цвету. Клянусь, райское блаженство для кавалера, соблазнившего несколько тысяч женщин, — самая заслуженная пенсия.