Евгений Петрович Меркурьев играет очень просто. Он всегда занят некой «философией жизни» своего персонажа, не очень заботясь о том, понятна ли будет эта философия зрителям. Просто она — как защитная оболочка — делает его героев целостными людьми. Они, прищуриваясь, глядят куда-то вверх, будто откуда-то «оттуда» вычитывая эту «философию». По-своему философичен даже Карп в «Лесе», не говоря уже о Филе («Луна для пасынков судьбы»), профессоре Преображенском («Собачье сердце») или Илье («Карамболь»). Герой Меркурьева всегда – это отдельный внутренний мир, сформировавшийся организм (как актер Евгений Петрович абсолютно органичен). Этот мир трудно разрушить, он прочен и не зависит от посягательств мира внешнего. Может быть, поэтому Е.Меркурьев никогда не тянет одеяло на себя, не «бесится» на сцене, даже трагедию Кента в «Короле Лире» играл спокойно, тихо…

При том, что он актер традиционный, хранящий пожизненную верность своему учителю Б.В.Зону и его Школе, однокурснику и другу Л.Дьячкову, «своему» режиссеру Е.М.Падве, с которым работал много и счастливо, — он тот самый актер, с которым хотят работать сегодня все (разные!) режиссеры, в том числе молодые, в том числе «авангардисты». Один из поколения «уходящих могикан», он с присущей ему органикой освоился во времени нынешнем. Как правило, с каким-то актером один режиссер хочет работать, другой — не очень, третий вообще не хочет. Но вот с Меркурьевым хотят работать все, в один голос говорят – «он замечательный!» и долго хранят о «дяде Жене» самые теплые воспоминания. Может быть, потому, что он никогда не «забалтывает» репетиции, а сидит, продумывает… потом идет и играет. Может быть, потому, что у него хорошее чувство юмора, в том числе сценическое. Может быть, потому, что он очень светлый человек. Но, кроме всего этого, он всегда спокоен и по-отечески доброжелателен к партнерам, открыт им (из-за этого теплого, заботливого отношения, наверное, и зовут его по-домашнему — «дядя Женя»). Но главное в Меркурьеве – его абсолютная внутренняя подвижность: усвоенный «академизм» парадоксальным образом не дает ему костенеть, он движется, перетекает, переливается – все так же с прищуром глядя вверх…

Е.Меркурьев. Фото из архива редакции

На первый взгляд, дядя Женя, так его зовут в театре, – человек из толпы, ничем не примечательный. Могу поспорить, что на улице или на Финляндском вокзале, откуда он регулярно ездит на рыбалку, никто не отгадает его профессию. Но «внимательный читатель», как говорит один замечательный писатель, сразу заметит его неброскую артистичность и особый азарт, с которым он все делает и живет.

В дяде Жене как бы два человека: наблюдатель и исполнитель. Как в каждом актере, скажете вы. Да, но в нем они очень уж разные. Один – внимательный и умный, с цепким, острым глазом; другой – лукавый лицедей и веселый ерник в одну секунду оборачивается нежным, добрым и любящим.

Очень давно я ставил в Театре «На Литейном» пьесу Светлова «Нарисованная дверь» – для детей. Евгений Меркурьев, тогда еще молодой артист (хотя он никогда не был молодым в смысле амплуа), играл дядю Васю – бывалого, умеющего все на свете солдата: сварить щи из топора, спасти детей от злых, темных сил, пройдя перед этим все испытания. Так вот, у него там, в спектакле была песенка с таким рефреном: «У дяди Васи всегда есть кое-что в запасе…» И пел он ее так смачно и с таким жестом-вывертом, что все время напоминал мне кого-то из сказок. Я долго не мог понять – кого.

Мужской тип русского человека давно определен фольклором, и каждый русский мужик так или иначе похож то ли на Илью Муромца или Алешу Поповича, то ли на Добрыню Никитича или Микулу Селяниновича. На Иванушку дурочка, наконец. Ни на кого из этих персонажей Меркурьев не похож. Скорее всего дядя Женя – типичный Емеля – один из самых любимых героев русских сказок.

Однако Евгений Петрович, хотя и ловит щук, но ничего не делает «по щучьему велению», все исключительно собственным кропотливым трудом и «по своему хотению». За что его очень любят зрители и уважают коллеги. «Наш дядя Женя – рыцарь театра», — говорят они. И это истинная правда.

Е.Меркурьев (Преображенский). «Собачье сердце». Фото из архива театра

Я его ласково называю Женечка. Застал его в тот период, когда он уже остался без своего режиссера – Падве. Женя Меркурьев – племянник великого артиста В.В.Меркурьева, это ему, с одной стороны, мешало, но в то же время «грело». Женя – чисто театральный человек, добрый, умный. Он физиономист, умеет моделировать людей, хорошо их понимает: никогда не забуду, как он присматривался ко мне и ждал, что я буду делать. Мы ставили «Собачье сердце», а параллельно выходил спектакль в Театре Ленсовета, где профессора репетировал И.Владимиров. И никто не понимал, почему я выбрал на эту роль Меркурьева. Не было ни одного человека, кроме, кажется, Бориса Тищенко, кто бы меня не спрашивал, зачем я это делаю, почему я так распределяю… А мне так хотелось. Хотелось, чтобы Преображенский был не Профессором, а врачом-естественником. Я был убежден, что именно такой Преображенский – ремесленник – придумал эту историю. «Спрятанный» человечек пошел на уникальный эксперимент. Мне не нужен был элегантный «эскулап» с бородкой. Меркурьев воплощал другое. Ремесло, кропотливость поиска, одиночество. Меркурьев – замечательный партнер. Я никогда не забуду, как он был нежен со всеми – с Таней Ткач, с В.Малочевским, который играл Борменталя, а особенно внимательно и осторожно он относился к юному и никому в то время не известному актеру Коле Фоменко, игравшему Шарикова. Я очень благодарен судьбе, что я встретился с этим хорошим талантливым человеком.

Сейчас мне кажется, что он – артист и Някрошюса тоже.

Женя Меркурьев — замечательный артист, прекрасный человек, и работать с ним — одно удовольствие. Он очень гибкий и творчески подвижный. Он идет практически на любое предложение режиссера, связанное со сложнейшим внутренним рисунком. Ему совершенно спокойно можно доверить какие-то самостоятельные вещи, оговорив их в плане концептуального движения персонажа: он дома совершенно точно прочертит то, что ты просишь его сделать. Я работал с ним в двух спектаклях. Он играл Вершинина – на мой взгляд, это потрясающая, уникальная, неоцененная актерская работа. Я не знаю, почему, например, Вершинин — Станиславский, для меня Вершинин — этот Женя Меркурьев. И если бы я ставил «Три сестры» сегодня, я не знаю актера, которого я бы взял на роль Вершинина. Просто потому, что я не вижу. Нужны были эти замечательные русские петербургские актрисы — Оля Самошина, Маша Шитова, Нина Усатова. И к ним — этим великолепным породистым актрисам, эмоциональным женщинам, нужен был именно такой Вершинин, лысеющий, престарелый, но всегда в форме, всегда обаятельный в своей «неудачливости» в жизни. И ведущий за собой всей жизненной энергией, которая в нем бьется, и не угасает. Это настоящий русский тип. Второй раз мы встретились в «Карамболи», где он сыграл Отца. Я считаю, что это тоже работа уникальная по внутреннему движению, состоянию его души. Он делает очень серьезные, гибкие вещи в этих двух ролях. Мне очень жалко, что это не до конца оценено, потому что, на самом деле, это сложнейшая нюансированная работа, в которой задействована каждая его клеточка. Я безумно благодарен судьбе за то, что я встретился с Женей. Есть вещи, которые я привожу в пример другим артистам, и называю его фамилию, когда разбираю ту или иную сцену. Меркурьев — тип настоящего русского актера с огромной душой.

О.Самошина (Джози), Е.Меркурьев (Фил). «Луна для пасынков судьбы». Фото из архива театра

Есть некое, возможно, расхожее выражение: иногда говорят «русский актер», «актер русской школы»… Я не хотел бы рассуждать на эту тему, просто в полноте своей я впервые это ощутил на «Луне…» – простите за смешную игру слов, но именно на «Луне для пасынков судьбы» впервые в театре я встретился с тем, что теперь называю «актером русской школы». Это особое, наверное, связанное с климатом, небом, особым светом, как восходит и заходит солнце… не знаю… это тайна из тайн человеческой Души и способности ее к творчеству, которую, возможно, и не стоит разгадывать. Тем более, что «изреченное…», как известно… Но тогда я воочию, своими глазами, увидел, как роль растет из зернышка… И это зернышко, прежде чем прорасти, не знаю как, но попало в сердце актера, в прямом смысле этого слова, я увидел это впервые. Как это произошло, я не знаю, но оно оказалось там, в самой сердцевине, там дало росток, пустило корни. Я не знаю, как он это сделал, я просто физически чувствовал, как это больно, просто мне было страшно, хотелось подойти и сказать что-то вроде «Женя, это можно сделать просто технологически…». Но потом я понимал, что это и есть то, что, наверное, и называется творчеством и по-другому не бывает в этой земле, как, наверное, и в остальных, ибо все остальное от лукавого, и становилось стыдно.

Театр… талант! Талант – это бесстрашие: страсти, нерва, сердца, Души, Духа! У Меркурьева это бесстрашие сердца!

Май 2002 г.