Б. Бриттен. «Поворот винта». Экспериментальный музыкальный театр (Екатеринбург). Дирижер Дмитрий Лузин, режиссер Илья Можайский, художник Лев Катугин

«Экспериментальный музыкальный театр» при Уральской государственной консерватории из Екатеринбурга был единственным коллективом-гостем XV Собиновского фестиваля.

Екатеринбуржцы появились на фестивале веселой, голосистой молодой компанией и показали камерную, в сущности, историю для тринадцати инструментов и шести высоких голосов. Название оперы Бриттена заботливо откомментировано в программке: «винт», согласно Британской энциклопедии, — разновидность средневековой пытки. Очень «милое» предупреждение. История по мистической новелле Генри Джеймса заключается в борьбе некоей гувернантки с привидениями недавно умерших слуг за души двух детей — Флоры и Майлса. Лаконичная предыстория, туманные условия контракта опекуна детей и гувернантки — об этом в речитативе Пролога поведал Рассказчик (Дмитрий Розвизев), доверительно облокотясь о барьер оркестровой ямы. На позолоченном занавесе (явно «не из той оперы») высветилась кинокартинка люмьеровского «Прибытия поезда», показалась хрупкая Гувернантка в чопорном платье и затейливой шляпке, судорожно прижала руку к груди — тут стало уж совсем не по себе. Мешанина жанров вперемежку с оперными штампами? Но тут винт повернулся, занавес открылся…

Сцена из спектакля. Фото Б.Семавина

…Три огромные, странно покосившиеся оконные рамы с мутноватым стеклом. Потом они станут и зыбкими зеркалами, отделяющими реальность от хаоса тьмы. И они же — экран для киновидений, в которых будут дрожать и переливаться узор оголенных древесных ветвей, и рябь воды, и полустертые лица на старых портретах. И — фигуры призраков, которые вырастают из бездонного черного провала, встают где-то здесь же, прямо за окнами, то высвечиваясь, то неуловимо пропадая во мгле (точная работа художника по свету Нины Индриксон, которая к тому же хорошо знакома со спецификой саратовской сцены по премьере «Волшебного стрелка»). Слева стул, справа конторка, накрытые воздушными белыми чехлами, — бесприютная мебель покинутого дома. С краю корытце с водой, в нем плавают игрушечные кораблики. Всё. Никаких перемен декораций. Два действия эта картинка будет цепко «держать» зал в непрестанном напряжении. Три цвета: черный, белый, серый. Единственное контрастное пятно — цвет платья Гувернантки. Тревожный цвет запекшейся крови. В серое одеты призраки слуги Куинта (вторая роль Дмитрия Розвизева в этом спектакле) и его любовницы, прежней гувернантки детей миссис Джессел (Гузелья Шахматова). Серое же — цвет экономки миссис Гроус (Татьяна Бобровицкая), которая всем своим существом воплощает триумф английского этикета. Цель ее бытия — охранять безупречные формы приличия и непроницаемо молчать обо всем, что выходит за эти рамки. Ожидая приезда гувернантки, она бесконечно полирует манеры детей: реверанс (Флора) — поклон (Майлс), реверанс — поклон, реверанс… Белое — третий цвет. Два белоснежных ангела с льняными волосами повторяют вытверженные до автоматизма движения. Работа юных артисток в этом спектакле поразительна. Студентка музыкального училища Ольга Лоншакова (Флора) и, в особенности, ученица специальной музыкальной школы Полина Егорова (Майлс) не просто с легкостью справляются с интонированием затейливого бриттеновского текста (в этом, безусловно, заслуга педагога по детскому вокалу Екатерины Бровиной). Они на диво органичны по-актерски, их персонажи имеют индивидуальность. Златокудрая Флора более прямолинейна, резка, одержима, и ее безумие становится очевидным гораздо раньше. Майлс — натура куда более сложная. Маска учтивого послушания скрывает проницательный ум и порочную душу, но точный поворот, снисходительно-наглый взгляд — и иллюзия детской невинности рассеивается. Именно Майлс, а не демонический Питер Куинт в этом спектакле становится не столько объектом борьбы, сколько прямым оппонентом главной героини. Она — гувернантка. Единственный персонаж без имени. Кто она: носитель социальной функции, воплощение трезвомыслия и нравственной чистоты, или женщина — символ жертвенности и материнской любви? Какие отношения, обязательства связывают ее с таинственным опекуном детей, к которому она то и дело возвращается в своих мыслях, и глаза ее при этом загораются совсем не благостным блеском? Что заставляет ее «повернуть винт»? Хочет ли она на самом деле вырваться из порочного круга? Светлана Матвеева играет свою Гувернантку тонко, на обнаженном нерве. Задавая зрителю и самой себе вопросы, а не констатируя ответы, она проникает в суть мистического театра, который живет в пространстве тайн, предчувствий и катастроф.

Шестнадцать поворотов винта, заявленных в программке, могут сбить с толку. В мистику этого спектакля входишь постепенно, как в омут. Внутри одной сцены происходят тонкие смысловые модуляции. Вступая в очередной диалог, герои выходят из него иными. Утонченные оркестровые интерлюдии не дробят действие на отрезки, драма продолжает пульсировать. Сочетая некоторую долю жизнеподобия с алогизмом, режиссер умело нагнетает драматический ток действия, и кажущаяся спонтанность, взрывчатость роst factum оказываются на самом деле грамотно просчитанными ходами постановщика. Вообще роль режиссера и одновременно организатора и руководителя «Экспериментального музыкального театра» Ильи Можайского чрезвычайно важна. Это он аккумулирует и направляет творческую энергию своего коллектива на интересный качественный результат. Произвести на свет идею — это еще полдела. А вот довести ее до реального исполнения далеко не любому по плечу. И уж тем более — одиннадцать лет кряду держать в активном творческом состоянии малобюджетный театр с полуучебным статусом, без постоянного штата сотрудников, работать в непаханом репертуарном поле (а это редко звучащая или забытая классика, полижанровые опусы, современная опера — бедная театральная падчерица) и при этом выдавать столь впечатляющие результаты.

Т.Бобровицкая (Миссис Гроус), С.Матвеева (Гувернантка). Фото Б.Семавина

Что же касается режиссерского решения «Поворота винта», то здесь радикализма стилистики искать, пожалуй, не стоит. Можайский мыслит современно, работает добротно, демонстрирует ум, культуру и изящество. Всем памятно, сколь часто минимальность средств влечет как следствие откровенную убогость сценографии. А в «Повороте винта» минимализм — это стильность и изыск. И работа художника-постановщика Льва Катугина и художника по костюмам Ольги Паутовой, лауреата «Золотой маски», настоящего художественного качества. Не менее известно, сколь часто антрепризные проекты на деле представляют случайный продукт усилий людей, собранных «с бору по сосенке». У Можайского же торжествует дух сотворчества, восторженного студийного единения, когда каждый — и горячий энтузиаст, и самоценная личность, и соавтор интересного общего дела. Он не боится доверять молодым и оказывается в выигрыше, как в случае с двадцатишестилетним дирижером-постановщиком Дмитрием Лузиным, для которого опера Б.Бриттена — первая большая самостоятельная работа. Камерный оркестр из тринадцати музыкантов, где каждый, по сути, солист, звучит слаженно, с живым и легким дыханием, четко преодолевает рифы современного письма. Здесь явно присутствует сочетание мастеровитости и столь необходимой оперному дирижеру интуиции. Оттого актеры на сцене чувствуют себя уверенно и раскованно, и эта их внутренняя свобода передается залу.

Конечно, специфика камерной оперы диктует несколько другие условия ее исполнения. Но конструкция сработана так прочно, что исполнение не поблекло даже в большом зале Саратовского театра. Наоборот. В непреднамеренном эффекте огромного пространства вокруг кроется даже нечто ценное: бриттеновские герои кажутся еще более беззащитными и нежными перед разверзшейся пропастью.

В финале Майлс все-таки произнесет запретное имя Питера Куинта, дьявола, и умрет. Призраки отступят. Померкнет свет. И когда Гувернантка склонится над мертвым мальчиком и тихо напоет его же странную латинскую колыбельную, не захочется радоваться по поводу победы добра над злом и немедленно зааплодировать. Надо перевести дух.

Июнь 2002 г.