Татьяна Сержан окончила Санкт-Петербургскую консерваторию как дирижер-хоровик (1992 г.) и как вокалистка (1996 г.). На сцене театра оперы и балета Консерватории спела Виолетту в «Травиате», Мюзетту в «Богеме» и Фиордилиджи в «Cosi fan tutte» Моцарта.

Когда пришло время делать артистическую карьеру вне стен Консерватории, родила сына и надолго «выпала из обоймы». Прослушивания в Академию молодых певцов Мариинского театра ни к чему не привели — Татьяну там «не услышали». Между тем, голос ее очень неординарный: теплый, плотный, объемный, со своим особым чувственным и нежным тембром. Актерски Таня очень податлива, но только если достучаться до ее души и найти в ней отклик. Просто так, как автомат, она на сцене ничего делать не будет. Татьяна — человек с характером и с большим внутренним достоинством. Пробиваться, расталкивая локтями соперниц, не станет. Потому так важно, что эту певицу-актрису оценила не только публика питерского «Зазеркалья», ставшего ее театральным домом (премия «Золотой софит» — 2001 за партию Мими в «Богеме»), но и московские зрители во главе с жюри «Золотой маски» — 2002.

Нора Потапова. Таня, я знаю, что ты приехала на спектакль «Богема», номинированный на «Маску», из Италии, где сейчас проходишь стажировку. Как ты туда попала и когда?

Татьяна Сержан. Это произошло в 2001 году после конкурса им. Виотти, куда я поехала по настоятельному совету друзей. Все мне говорили — покажись за границей. Листая проспекты конкурсов, я остановилась на городе Верчелли. Отправилась. Там было много певцов из миланской вокальной академии — город Верчелли недалеко от Милана. В конкурсе три тура, на последний проходит семь человек, из них формируется заключительный концерт — он и есть третий тур. Я участвовала в концерте и получила диплом.

Тогда была сделана запись на компакт-диск. Его прослушали в Туринской академии, заинтересовались, и в конце ноября (а конкурс закончился четвертого ноября) мне позвонили домой из Турина и предложили поучиться у них. Все подробности сообщили факсом. С января я приступила к занятиям — сроком до тридцатого июля. Но я вот приехала на «Маску», так что срок моего обучения сократился.

Н. П. Расскажи, как проходит обучение в Туринской академии.

Т. С. В учебный план Академии включены все предметы — сольфеджио, фортепиано, актерское мастерство, изучение партий со специальным концертмейстером, вокал. Я занималась вокалом один раз в неделю в академии, остальные — дома у преподавателя. Ее зовут Франка Маттиучи. Она — известное в Италии меццо-сопрано, очень долго пела в театрах Италии, в частности в Ла Скала, в Америке, в Европе. Фотографии в ее доме — со всеми мировыми звездами.

Так как у меня два диплома о высшем музыкальном образовании, я не занимаюсь в академии ничем, кроме пения. У меня два предмета — спартито (изучение партий) и вокал. Задача моих педагогов — научить меня петь в итальянской манере и по-итальянски, чтобы при пении не было акцента, чтобы было полноценное пьяно, идеальное звуковедение. Итальянские педагоги считают, что русские певцы имеют тембрально богатые голоса, но наша манера петь «глубоко» приводит к тому, что текст непонятен и пение получается не по-итальянски.

Н. П. Как строятся занятия по вокалу? Так же, как у нас, — распевка, а потом работа над фрагментами партий?

Т. С. Ну, в общем, так же. Только распевка, пожалуй, разнообразнее — сегодня так, завтра чуть иначе. Мне с распевкой просто. Педагог считает, что у меня все на месте, только есть нюансы, над которыми надо задумываться, чтобы их правильно выполнять. Ни педагог, ни концертмейстер при изучении партий практически меня не переделывают. Очень осторожно относятся к голосу.

Н. П. Можно сказать, что ремонт идет косметический?

Т. С. Скажем так, они просто обращают мое внимание на то, что может быть лучше. Вот это ты так поешь — а можешь иначе? Можешь пьяно? И предлагают что-то из техники пения.

Н. П. А в отношении дыхания что-то новое подсказывают?

Т. С. Ничего, что бы мне не подсказывал Георгий Васильевич Заставный, у которого я сейчас консультируюсь в России. Это педагог, своей методой близкий итальянцам. В этом мне повезло. В Италии очень удивились, что я пою «близко». Там привыкли, что русские поют «глубоко». Я думаю, что русские певцы в этом не виноваты. У нас язык такой. Ни один иностранец не в состоянии спеть звук «ы». А у итальянцев слово особенно «близкое».

Туринские педагоги добиваются, чтобы мое пение итальянской музыки было в настоящей итальянской манере. И чтобы интонация точно выражала то, что заложено в тексте. Мои педагоги сразу слышат, понимаю ли я до тонкостей, о чем пою.

Н. П. Что ты почувствовала, прозанимавшись около двух месяцев?

Т. С. Я почувствовала, что мне доверяют, что не прошло даром мое образование на хоровой кафедре — им это тоже, наверное, слышно. Я почувствовала, что стала свободнее — вначале зажималась, потому что приезжаешь в страну, поешь ее музыку, на ее языке, ее композиторов, и свое — только ты сама со своим голосом… Сейчас стала увереннее.

Стажировка закончится концертом. Возможно, и прослушиванием в театре, если будет готова целиком какая-то партия.

Н. П. У тебя в Турине уже есть, наверное, друзья?

Т. С. Я там, кроме педагогов, мало с кем общаюсь. Даже гуляю мало, настроение другое — работа, работа… Когда отдыхаешь, совсем иное состояние, все легко воспринимается. Тогда мне нужны музеи, горы, море. А здесь настрой конкретный: времени мало, успеть надо очень много.

Н. П. Как же тебя родной театр отпустил почти на полгода?

Т. С. Отпустили меня с добром — и Александр Васильевич Петров, и Павел Аронович Бубельников. Он сказал — хуже не сделают!

Н. П. После окончания Консерватории твоя творческая жизнь складывалась не слишком гладко. Сейчас (тьфу-тьфу, не сглазить) пошла полоса везения. С чего это началось?

Т. С. Я бы сказала, полосы невезения не было. Была полоса накопления. Она продолжалась, пока не созрела моя голова. А потом, в двухтысячном году, я пришла в «Зазеркалье». Узнала, что будет постановка «Богемы», легко договорилась о прослушивании. Ждала ответа недолго — только успела чай выпить в буфете, как Петров уже позвал в свой кабинет. Все это так не похоже было на прослушивания в других театрах!

Мне предложили Мими в «Богеме» и Антонию в «Сказках Гофмана». В то время я была на контракте в театре Консерватории, но ушла в штат «Зазеркалья». Вместо Антонии волею случая спела Джульетту, а Антонию только репетировала.

Н. П. Как ты себя чувствовала в роли Джульетты в сильно осовремененном варианте «Сказок Гофмана»?

Т. С. Я вводилась в спектакль настолько стремительно, что некогда было осознавать: удобно — неудобно… За неделю надо было выучить партию на французском языке, на оркестровой репетиции еще по нотам пела. Кажется, весь театр с интересом наблюдал, справлюсь ли я. Меня сразу все зауважали, когда спела спектакль… (Смеется.) Ну не было выхода — если не выучу, спектакль не состоится. Такое в театре бывает.

Н. П. Ну а с мизансценами как, с движением, которого в этом спектакле много?

Т. С. Даже танец быстренько выучила! Правда, это было самое меньшее из зол. Но помогали все! Хочу сказать, что коллектив «Зазеркалья» уникальный. Действительно, все подсказывали, старались, чтобы мне было удобно. Тот спектакль вообще был трудный — сразу шесть вводов. Но здесь все происходит доброжелательно и организованно. Актеры со стороны удивляются: надо же, во сколько репетиция назначена, во столько и начинается, во сколько написано окончание, во столько и кончается!

Н. П. Какие пар¬тии тебе еще хочется спеть в этом театре?

Т. С. Конечно, Ан¬тонию. А если честно, то все три женские партии в этой опере. Если этим как следует заняться, можно осилить. Во всяком случае, можно пробовать. Из мирового репертуара очень хочется спеть Турандот.

Н. П. А как ты работала над Мими, которая принесла тебе успех и признание?

Т. С. Александр Васильевич Петров жестко не навязывал свое понимание роли. Он создавал драматургическую канву, а все исполнительницы играли разное.

Для меня самое главное в Мими, что она очень естественная. У нее есть свой безумный мир, в который она иногда улетает. А когда возвращается, ей даже неловко. Но в реальной жизни она совершенно нормальная. И она, и Мюзетта — жертвы обстоятельств.

Н. П. А что тебе это подсказывает? Жизненный опыт? Интуиция?

Т. С. Все отмычки к партии-роли есть у композитора. Если все спеть, что он написал, получится то, что надо. А сценически я могу еще высказать свое. Мне интересно самой найти что-то и рассказать зрителю.

Еще мне очень помогает хороший партнер. В ансамбле с Женей Акимовым мы как аккумуляторы — подпитываем друг друга. Другая «подпитка» — это то, на что обращают внимание в музыке Петров и Бубельников. Они это делают деликатно, воспитывая актера.

Н. П. У вокалистов, особенно молодых, всегда должно быть рядом «ухо», т.е. музыкант, которому вокалист доверяет и который помогает ему дальше развиваться в правильном направлении. Кто был в последние годы твоим «ухом»?

Т. С. Это два замечательных и абсолютно бескорыстных человека: концертмейстер Валентина Витальевна Обидина и вокальный педагог, солист Мариинского театра, доцент Консерватории, преподаватель Академии Мариинского театра Георгий Васильевич Заставный. С Валентиной Витальевной я познакомилась в классе камерного пения в Консерватории. С ней я пела и свою выпускную программу. Она понимала, что у меня есть серьезные проблемы с вокальной техникой, в частности с дыханием. Осторожно мне об этом говорила. А потом привела в класс Георгия Васильевича, где тоже работает концертмейстером, посоветовала послушать уроки, а потом и самой показаться. Георгий Васильевич — педагог очень корректный, он стал мне кое-что подсказывать, кое-что исправлять. Его замечания мне очень помогли, а сейчас выяснилось, что они почти на сто процентов совпадают с методой итальянских педагогов.

Н. П. Ты продолжала консультироваться с Георгием Васильевичем Заставным до самого последнего времени, уже работая в «Зазеркалье»?

Т. С. Да, я ему полностью доверяю. Консультации у него не носят характера постоянных занятий, но вот уже три года каждая встреча приносит явную пользу и вселяет в меня уверенность. К моему величайшему удивлению, эти два человека приняли участие в моей судьбе совершенно бескорыстно. И, что главное, тогда, когда я уже к Консерватории не имела никакого отношения.

Хочу сказать тем, кто там еще учится: пока мы студенты, от нас все чего-то хотят, чего-то ждут, куда-то тянут — на уроки, на репетиции. И мы думаем, что так будет всегда. А как только двери вуза за нами закрываются, наступает жуткая пустота, ты вдруг никому не нужен, и никому от тебя ничего не надо. Если сунешься куда-то прослушаться, тебе говорят: это не так, вы не то поете, голос у вас вообще не там, а где ваши верха — и так далее. Когда человека огрела по голове действительность, начинается повторный круг образования. Все, что было хорошо в Консерватории, было хорошо для студента, рядом с преподавателем, который следил за каждым шагом. А здесь начинаешь по-другому мыслить, многое переоценивать. Отметки, маленькие победы на экзаменах — все это домашние радости. Еще пока учишься, надо чаще прослушиваться, петь любому дирижеру, показывать все, что ты можешь. Забыть, что от тебя что-то кому-то нужно. Брать все, что можно, потому что это надо тебе. Учиться нужно по-другому, не так, как мы это делаем. Особенно я поняла это в Италии.

Н. П. Таня, что ты испытала, получая «Маску»?

Т. С. Чувство тревоги — все выступления теперь куда ответственнее… Чувство, что от тебя теперь ждут чего-то большего… За доверие и за радость победы надо платить.

Июнь 2002 г.

P.S. Лауреатом «Золотой маски»—2002 стал и любимый партнер Татьяны Сержан — солист «Зазеркалья» и Мариинского театра Евгений Акимов.