Начнем с недавнего

Наша почтенная «старушня» Инна Слободская (до чего же не пристает к ней такое прозвище — знак актерского амплуа!) завершила свой пятьдесят пятый сезон на петербургской сцене и вступает в следующий — не менее содержательный, надо думать.

И.Слободская. Фото из архива автора

Возрастные роли, как их повелось называть, не мешают заслуженной артистке быть на редкость разнообразной. Она по убеждению не в силах повториться. И остается одной из лучших мастериц на нашей сцене.

Правда, и захлебнуться от избытка ролей ей пока не грозит. Театр имени Комиссаржевской — основное пристанище Слободской последние пятнадцать лет — в минувшем сезоне загружал эту свою актрису в щадящем режиме.

Скажем, не всякий догадается, заглянув в афишу спектакля «Чичиков», что некая Софья Ивановна в нем и есть одна из приятных гоголевских дам. И не потому вовсе, что Гоголя инсценировал Булгаков. А скорее потому, что Булгакова доводил до границ комикса изобретательный (ничего не скажешь!) режиссер Александр Исаков. Пространный диалог обеих приятных дам, просто приятной и приятной во всех отношениях, ужат до того, что возникает сомнение в самой его целесообразности на сцене. Обе участницы диалога, И.Слободская и А.Дельвин, сохраняют полное самообладание, но их права урезаны предельно. Развернуться тут некогда: эпизод проходит стремглав, как красочный, правда, штрих беглой картины. Одно утешает: ведут диалог заправские мастера и умудряются в тесных рамках схватить гоголевский колорит.

«Чичиков» — премьера текущего года. Другие новинки пришлось играть на стороне, в гостеприимных антрепризах.

Вот какой «Пассаж»!..

Обернемся к истокам

Из первых знакомств с актрисой Инной Слободской многим запомнился другой ее дуэт — совсем девчоночий. В спектакле нашего Театра имени Ленинского комсомола «Где-то в Сибири» она сыграла Клаву Губину, девушку из глубинки, приехавшую вместе с сестренкой (Л.Сольдау) на новостройку по комсомольской путевке. Веселый нрав обеих сочетался с наивной растерянностью и деловитой озабоченностью. Пьесу И.Ирошниковой ставил Г.Товстоногов. Это был его первый спектакль на ленинградской сцене. Событие оказалось заметным. Замечена была и бойкая, задиристая молодая актриса.

На ранних ленкомских порах Слободская сыграла немало таких вот юных существ, только вступающих в жизнь. Среди них были разные участницы давно отгремевших сценических интриг. Но тут же оказалась и Настя, дворовая Муромских, в инсценированной пушкинской «Барышне-крестьянке», и — как ни покажется это неожиданным — далеко не молодая вдовушка Пивокурова в «Последней жертве» («очень полная и очень румяная вдова, лет за сорок», как представляет ее Островский).

Столь безразмерный диапазон ролей начинающей актрисы не был сюрпризом для тех, кто ее знал. Еще ее первый учитель в Московском городском театральном училище, коренной актер МХАТ-2 В.Готовцев (под конец очутившийся во МХАТе) требовал, чтобы Слободская не замыкалась в одном каком-нибудь амплуа, ибо усматривал в ней данные широкого размаха. И на выпуске она сыграла роли прямо противоположного свойства: юную Тамару в «Старых друзьях» Л.Малюгина и зловредную старуху Констанцию Львовну в «Обыкновенном человеке» Л.Леонова.

И.Слободская (Феклуша). «Гроза». Фото из архива театра

Теперь, в Ленкоме, несочетаемое сочеталось по-прежнему. Разбитные или деловитые девицы множились в числе. А рядом поживали парадоксальные противоположности, такие, как древняя странница Феклуша в «Грозе» Островского, кухарка в «Плодах просвещения» Л.Толстого… Известный театровед Евг.Кузнецов писал тогда, что «Феклуша (артистка И.Слободская) — стяжательница и чревоугодница, отвратительная в своем ханжестве и суеверном невежестве» («Вечерний Ленинград», 1951, 12 декабря). Не лишне добавить, что в труппе молодежного театра молодые исполнительницы подобных ролей составляли острый дефицит.

Приходу в Ленком и широте диапазона имелась и другая причина.

Инну привел сюда ее отец, актер этого театра Александр Кузьмич Слободской, много выступавший и на литературной эстраде как чтец. Вспоминается прочитанная им «Шинель» Гоголя. Остались в памяти картежник и интриган Салай Салтаныч в «Последней жертве» Островского, а с ним и барон Ганелон в «Тристане и Изольде» А.Бруштейн, Отто Дитрих, главный инженер лаборатории в «Губернаторе провинции» бр.Тур и Л.Шейнина, профессор Ефимов, председатель суда чести в «Законе чести» А.Штейна… В инсценировке «Двух капитанов» В.Каверина играли оба: отец — директора школы Николая Татаринова, дочь — ученицу по кличке Галка. Оба повстречались и в «Последней жертве». А руководил театром тогда М.Чежегов.

С Товстоноговым

И.Слободская (Липочка). «Свои люди – сочтемся». Фото из архива театра

Дочь осталась в труппе и с приходом в Ленком Г.Товстоногова. В первой же его здешней постановке — упомянутой уже пьесе «Где-то в Сибири» — она создала, как принято было писать когда-то, «яркий, запоминающийся образ». Слободской довелось выступать в разных памятных спектаклях той поры. Она сыграла работницу Деспине в пьесе Ш.Дадиани «Из искры…», и эффектную девицу в узорчатом платке — Любу («Свадьба с приданым» Н.Дьяконова), и робкую дочь колхозника из дремучей сельской глуши Олю Афонину («Студенты» Вл. Лифшица)…

Тут же, рядом, появилась Липочка в комедии Островского «Свои люди — сочтемся». Тонкий критик Нина Рабинянц запечатлела сценический образ в его развитии: «Миленькая, упрямая капризница, этакая пышечка, пленявшая непосредственностью чувств, пусть и примитивных, превращалась в хозяйку жизни. Черствую, безжалостную, с тупым высокомерным взглядом, жесткими интонациями» («Петербургский театральный журнал», 1993, № 1, с.74). Возрастные полюса не то чтобы смыкались — один полюс сменялся другим, своей отрицающей противоположностью. Свободно уживались они только в палитре молодой актрисы.

Полюса противостояли. Но мы упростили бы суть, если бы всё свели к возрастным приметам: юность-де привлекательна, старость отталкивает. Нет, жизнь сложнее и тоньше. В том была неопровержимая правда спектаклей Товстоногова уже в Ленкоме — коснуться их здесь пришлось лишь мимоходом…

То же доказывали роли в пьесах А.Володина.

С Володиным

В «Фабричной девчонке» Слободская сыграла Нину, одну из стайки молодых работниц прядильной фабрики. Девушка выбивалась из этой стайки незаурядностью натуры и повадки, что не отменяло участливого интереса к заботам подруг. Участливость — вообще особая и едва ли не определяющая настройка интонаций актрисы в диалоге. Участливость эта бывает разная — и проникновенная, и снисходительно-насмешливая. В любом случае героиня Слободской отдается общению самозабвенно, словно бы отрешаясь в такие минуты от собственных невзгод.

А следующая встреча с володинской пьесой — это было уже во времена Г.Опоркова — высветила такую особенность как доминанту игры актрисы. Пьеса называлась «С любимыми не расставайтесь». В разгар событий первого акта в дверях появлялась незнакомка — просто Женщина, как ее именовали в списке действующих лиц. Молодые супруги, повздорив, вздумали разъехаться — и вот на объявление об обмене жилья откликнулась эта Женщина. Она пришла с раскрытым зонтиком и не так чтобы блистала молодостью. Зато она оказалась всепонимающей и откровенной.

Простой житейский случай. Близкие люди сами, по собственной дурости, наставили между собой перегородок, а теперь так непросто вернуться к прежнему. Слободская доверительно, боясь показаться навязчивой, вела смешноватый рассказ своей Женщины, задавала беседе сердечный тон. Раскрывался не только дождевой зонтик: с ним вместе скромно раскрывались дружеские объятия…

Смятенным молодым супругам, Кате и Мите, так и осталось невдомек, что это обыкновенно-сегодняшняя фея сирени пришла их предупредить, развернула перед ними в мягких иносказаниях всю их историю, нынешнюю и завтрашнюю. По ее словам и пойдут происшествия пьесы…

То было символическое начало талантливой пьесы и точное попадание актрисы. Недаром впоследствии, уже покинув Ленком, Слободская в сборных концертах нет-нет да возвращалась к этому эпизоду, памятному ей и ее зрителям, — давала его и на открытии вечера в Театре Комиссаржевской, посвященного 50-летию ее сценической деятельности.

Драматургия Володина жива такими многоплановыми исполнителями.

Преобладающее

В небольшой статье не обсудить всего сыгранного Инной Слободской за сорок сезонов в Ленкоме и за пятнадцать — в Театре имени Комиссаржевской. Один лишь перечень спектаклей — а их число приближается к трехзначному — тут вряд ли бы уместился. Надо сказать, что в большинстве случаев заострялась лирическая комедийность характерных ролей, устанавливалась живая доверительность общения с собеседником-залом, но это не исключало, при надобности, и пронзительности гротеска: так была сыграна, например, залихватская Селия Пичем в «Трехгрошовой опере» Брехта — Вайля.

И всё же добрая комедийная лирика преобладала. Особенно — в спектаклях, поставленных на сцене «Пассажа» Валерием Гришко, Александром Исаковым, Сергеем Черкасским. Анна Семеновна Ислаева в комедии Тургенева «Месяц в деревне»… Епанчина в «Идиоте» по Достоевскому… Самовысказыванием актрисы прозвучала роль Эмми, одной из обитательниц дома престарелых, в «Антиквариате» А.Пукема. То была грубоватая, ироничная, но душевно расположенная к людям особа: она курила, ввязывалась в перебранки, даже орала порой — и всё равно оставалась доброй и славной. Склонность Слободской к парадоксальным сценическим ходам была поддержана постановщиком «Приглашения в замок» Ж.Ануйя, С.Черкасским. Актриса изображала почтенную мадам Демерморт, передвигающуюся в инвалидной коляске. Но энергия ее переполняла. Проницательно читая в душах людей, она видела собеседника насквозь и весело про себя над ним подтрунивала. Об энергетике образа, сыгранного Слободской, хорошо писал И.Ступников: «Ее возят в инвалидной коляске, но, уверен, случись что в замке, она первой окажется на месте событий, забыв и о недомоганиях, и о коляске» («Невское время», 1996, 11 июня). На грани парадоксальных решений строился и образ Юлии в комедии К.Людвига «Скандал в Гранд-опера». Ряды примеров можно без запинки продлить.

В антрепризе Р.Фурмана

Но возвратимся к временам настоящим.

В антрепризе имени Андрея Миронова можно увидеть идущий не так часто спектакль «Фантазии Фарятьева». Превосходную пьесу А.Соколовой тут ставил Ю.Цуркану. У героя, чьим именем пьеса названа, есть тетя — так, Тетей, она и значится в перечне персонажей. Роль, на редкость близкая сегодняшней Слободской, — одна из опорных составных сценического действия. Одинокая женщина живет делами своего наивного и прямодушного племянника Павлика (С.Бызгу); у них так много общего… С чувством застилает она скатертью столик, устанавливает маленький поднос с чаем — для него одного. И без всяких переходов вдруг, на минуту, погружается в прошлое, что-то из тех времен напевает с подтанцовкой. И снова — вся в образе, в прерывистом течении оживленного диалога.

Мастерство диалога — поистине артистическое. Потом, в следующем акте спектакля, когда сюда придет Мама — Н.Панина (так обозначена мама девицы Саши, в которую втрескался бедный Павлик Фарятьев), диалог заполыхает темпераментом. Мама пришла из осторожного любопытства — позондировать почву. Диалог двух немолодых женщин — одна из вершин действия. Обе обсуждают Павлика в его отсутствие. Не глядя, Слободская — Тетя листает увесистый семейный альбом с фотографиями, привычно поясняя, кто есть кто. Обе в тихом, мягком экстазе. Слов не жалеют. Но вопросы друг дружке задают с таким пониманием жизни, что в этих вопросах уже и ответы.

Искусство диалоговедения, если можно так выразиться, торжествует в этом спектакле.

И снова роль сменяется противоположной ей по бытовой характерности и стилевому колориту в следующем зрелище.

В «Приюте комедиантов»

И.Слободская (Надежда Антоновна). «Бешеные деньги». Фото из архива театра

Последней ролью Инны Слободской в ее пятьдесят пятом сезоне стала Надежда Антоновна Чебоксарова, «пожилая дама с важными манерами», в комедии Островского «Бешеные деньги». Идет она в «Приюте комедианта» на Садовой, а ставил ее А.Исаков.

Вот случай, когда тяга этого режиссера увязать высокое и светлое с попытками угодить зрительному залу совсем не так уж напрасна. Да, комедия классика порой оборачивается здесь водевилем, чуть ли не фарсом. Да, пять актов комедии сжаты в два. Притом логика проведенных преобразований примиряет с возможностью столь смелых решений. А главное, эта режиссерская логика подкреплена встречной инициативой актеров. Ее и не пытаются скрыть, она торчит напоказ, как рожки и усики невозмутимо эксцентричного Глумова — Г.Траугота, она расплывается в живую подкупающую ухмылку на лице добродушного комика Телятева — А.Новикова. Этот неожиданный дуэт начинает оба акта своим парным конферансом, не избегая отсебятин, режиссерских и собственных. И поминутно видятся в них ранние предтечи булгаковских героев — Воланда и Азазелло, правда, в вольной пародийной подаче.

Кому-то, наверняка, обидно за Островского. Но это не преодоление классика, а шаг к более легкому, «портативному» решению, чем того требовала бы сценическая традиция. Так сказать, играет пьесу на этот раз не Малый театр, а театр поменьше. И с Островским нет особой размолвки. Просто жанр подлинника приближен к смеющемуся залу наших дней. И раздвижные ширмы на сцене как нельзя лучше регулируют темпоритмы такого спектакля. Ширмы разъезжаются — и открывают вполне благонадежное бытовое убранство в приметах эпохи.

Пожалуй, водевильный уклон делает несколько однообразным поведение иных персонажей. Образ Кучумова в облегченной трактовке превосходного актера С.Ландграфа становится чуточку даже монотонным — то и знай уклоняется в рамолисмент. И это не монотония роскоши. Всё же и такое решение остается в границах общего режиссерского замысла.

А три ведущих персонажа спектакля, три лидера ансамбля и вовсе не преступают границ драматургической образности. Это убедительный и убеждающий Васильков — А.Орлов. Это красавица и капризница Лидия — Н.Панина. И, наконец, это мать Лидии, Надежда Антоновна Чебоксарова. Играет роль И.Слободская и вновь оказывается одной из главных движущих сил комедийного действия.

В ее диалогах с каждым почти участником действия — перепады настроений, виртуозная смена интонаций, от заботливых и пытливых (с дочерью) до настороженных, въедливых, просительных, отрицающих наотрез. Вот Надежда Антоновна заигрывает с Кучумовым — Ландграфом, гладит и теребит его седоватые волосы, тянет и крутит из них рожки (не этот ли мягкий комизм актрисы подскажет потом появление «воландовских» рожек у темноволосого Глумова?). Игра смелыми бросками, игра крупным планом, с многоговорящими смысловыми педалями, с увлеченным блеском глаз и безупречным искусством слова — всё это дает переливчатую сюиту жизни на сцене, жизни истинно комедийной.

Успех спектакля «Бешеные деньги» идет по нарастающей. Слободская приложила к тому уверенную руку.

Пятьдесят пятый свой сезон Инна Слободская завершила на высоком уровне мастерства. Заявки на это мастерство ждут ее, конечно, и в новом сезоне. А доставит их почта не только в конвертах с надписью «До востребования». Возникнут и заявки под рубрикой «Экспресс».

Июнь 2002 г.