Все поклонники, как профессионалы, так и из публики, знают, кто у Григория Козлова в театре «Мастерская» с какого курса. Нет, этот не с того, а со следующего, а этот с того самого, а этот еще «до». Про Ксению Морозову зрители тоже подробности знают: когда появилась, что играет… Курс 2005 года, еще до Мастерской.

Режиссер Григорий Козлов любит народ, как Пастернак, «превозмогая обожанье». Позволю себе процитировать основополагающее:

Превозмогая обожанье,
Я наблюдал, боготворя.
Здесь были бабы, слобожане,
Учащиеся, слесаря.
(«На ранних поездах»)

И еще:

Красавица моя, вся стать,
Вся суть твоя мне по сердцу…

Все это по ощущению близко к портрету нашей героини — и «бабы», и «вся стать», и «по сердцу», и еще «спирает грудь» и «тянет в путь».

Взглянешь на нее — подумаешь: будет колхозниц играть, свах, купчих (и играла и играет восхитительно, не оторваться!). Внешне — вроде как роскошный Кустодиев… Но нет! Кустодиевская купчиха, если встанет да рот раскроет — будет вещать, как Белотелова, разговаривать, как сытая кулебяка. Нет, здесь все гораздо сложнее и все по-другому. Если уж Пастернак «пал на ум» — почему не Лара (знаю, здесь все сразу думают про Чулпан Хаматову или, скажем, Ксению Раппопорт…). А посмотрите на знаменитую фотографию, где Ивинская сидит рядом с Пастернаком на какой-то лавке в ситцевом платье, не юная, тяжеловатая, и смотрит потупившись. Понятно, что и коня остановит, и в горящую избу, и рублем подарит, как написано и на нашей героине. И здесь опасность. Каждому хочется ее в этом амплуа видеть. И «горящие избы» и «кони» для нее расставлены ловушками. (Вообще она как явление искусства вызывает самые различные ассоциации, например ассирийская полуварварская Семирамида из желтого камня, страшная и величественная скульптура, символ всего их загадочного, как из космоса взявшегося искусства.)

И тут отдельная тема, почти философская, — разговор о фактуре. Что это значит, определяет и выражает? И раб ли артист (человек) своей фактуры, из которой выросли амплуа, типажи, или она понятие условное: сбросил с плеч, ударился об пол, как в сказке, — и ты другой. Но не так-то просто. Фактура ведь и нутро тоже. Однако на то и художник, чтобы вплавлять, переплавлять, переходить границы. (Кафка, например, описал свою фактуру в самом широком смысле, как она ему виделась, — в «Превращении».)

Здесь — роскошная баба (это не обидно), высокая, плотная, с густыми каштановыми волосами, прозрачными глазами, низким голосом, втягивает в какой-то свой мир, надо сказать, очень глубокий. Прозерпина, нет, Прозерпинушка, откуда такая? Тянет в мир неоднозначный и, по зрелом размышлении, вовсе не цельный. Оргиастический? А может, и нет. Очень рациональна и умна. (Опять Пушкин стучит в мозг: «Так Постумия велела, председательница оргий…») То, что «председательница», — понятно. Председательница всего.

И вот эта-то Марфа Посадница сыграла не кого-нибудь, а Надежду Крупскую («Любовь и Ленин», режиссер Роман Габриа), и как!! Ту самую, верного друга и твердого ленинца, жену, товарища и брата Ильича. Стоит у нас перед мысленным взором лицо с выпученными глазами, выражение муки, седая кичка. Американская журналистка-современница все хотела встретиться с Крупской, узнать, какие она любит духи и драгоценности, какую предпочитает одежду (ну что возьмешь с американки). Между прочим, великий Сокуров в «Тельце» оказался верен традиции, показал нам ее с выпученными глазами, рядом с теряющим рассудок Лениным, под присмотром, как в тюрьме; в чулках «в резиночку», которые она все время подтягивает, читающей Ленину, будто в насмешку, «Любовь к жизни» Джека Лондона. Она уже, собственно, мертва. Как и Ленин. Восковые фигуры.

Роману Габриа и Ксении Морозовой надо дать специальную премию за реабилитацию образа жены вождя мирового пролетариата. Габриа внес в лениниану светлую струю. Можно сказать, что он режиссер-ленинец.

В спектакле речь идет о пребывании Ленина, Крупской и Арманд в эмиграции в Париже. И насколько убедительней, чем Ильич, читающий «Правду» или беседующий с рабочим, — Ленин, обладающий любимой женщиной или нежно относящийся к своей поистине незаурядной жене.

Крупская — сложносочиненная роль. Очень неожиданная. Надежда Крупская безумно обаятельна, аристократически доброжелательна. Статная, высокая, с роскошными волосами, организаторша всей парижской жизни (театры, концерты, деньги, переводы). Ленина (Василий Шипицын) видит насквозь, любит. Как все героини Морозовой, эксцентрична. Хвастает Инессе, что умеет корчить рожи. Инесса читает Бодлера, можно не сомневаться, что умной, очаровательной Наденьке Бодлер тоже не чужд, но Пушкин ближе.

Один момент, когда ее пытаются сделать смешной. Ленин под дивную музыку с искаженным от страсти лицом думает об Инессе, а Крупская в это время из-за сцены поет «Слышишь, ненаглядный!» Не работает. Она не смешна. Ее противостояние с Инессой — поединок интеллигенток, жалеющих друг друга. Не бросается выцарапывать Инессе глаза и выяснять отношения. Знает — сейчас Ленин будет любить эту красавицу. Уходит с достоинством и иронией. На вопрос «Куда?» отвечает: «В определенное место пространства, Володя». И плачет ночью. Потом, обнявшись с Инессой, поют.

Вот Инесса прибегает с катка с коньками на шее, розовая, прелестная, — каталась с Анатолием Васильевичем и Серго. Вышедшая ей навстречу Надя хороша по-другому. Не менее. Отплясывает с приехавшим Горьким. Хорошо! (Вообще ее пляски, танцы во всех спектаклях какие-то вакхические.)

Актриса и в этом спектакле — центр. В ней, повторюсь, какое-то таинственное пространство, в которое как бы затягивает окружающих. Королева. Победительница. А про Постумию вспоминается потому, что по ней плачет античная трагедия. Клитемнестра, Иокаста, Электра — это все про нее…

Спектакль «Оборванец» (режиссер Тимур Насиров) поставлен по пьесе Михаила Угарова, вроде бы бессюжетной и бессвязной, как многое у драматурга. Он пишет, как одна из его героинь Маруся: «Во-первых, во-вторых, в-третьих, в-четвертых…», — а дальше непонятно. В этом спектакле актрисе досталась неглавная роль бабушки Тихоновой. Первое время она сидит на сцене, как бы наблюдая за действием. Но, кажется, ей нельзя просто сидеть на сцене. Это все равно что поместить в угол сцены магнит. И всё туда будет липнуть. Сильное присутствие. Она играет аккуратную, со вкусом одетую женщину, соседку по квартире главного героя (Сергей Интяков). Угаров — человек примерно моего поколения. И вся эта квартира, и все эти люди, и разговоры как бы бессвязные и на самом деле бессвязные, и какое-то общее бескорыстие, и бесконечная любовь, счастливая и несчастливая, с поездками в другие города — как все это знакомо! И сцены на кухне, и вот именно в таких комнатах с книгами на полу… И вот такая советская соседка, которая всегда накормит и даст трешку, ровным красивым голосом рассказывает о некой Лидии Перовой, уведшей у нее жениха, а потом приехавшей к ней жить. Она машинально пришивает соседу пуговицу и кормит всех шарлоткой. И от этого, почти бессмысленного и бессюжетного, куска жизни, как будто вывалившегося из памяти, вдруг веет истиной и свежестью без лоска и стертости («О, юность бедная моя!» — как бы сказал поэт). Актриса сумела вложить в бабушку Тихонову нечто символическое. В одежде из 70-х, со спокойной эпической безнадежностью (советский человек всасывал экзистенциальную безнадежность с молоком матери) и добротой бабушка Тихонова символизирует советскую женщину лучшего образца. Удивительно, откуда актриса все это так точно знает, ведь еще «маленькая». Это эпическая фигура на самом деле. В конце спектакля все, и бабушка, под свисток паровоза хватают вещи, книги. Что случилось? Да ничего, кончилась эпоха…

В театре, возглавляемом Козловым, как будто поставлен шлагбаум с надписью: «Нет постмодернизму». Постмодернизм разъедает картину мира, связи, а тут все о связях людей. Ноев ковчег. «И корабль плывет…». На фоне окружающей театральной жизни — это даже какая-то секта, не фанатичная, но очень идеологически твердая, и на знамени написано: «Человечность, радость жизни, „возьмемся за руки, друзья“». А людям это нужно как хлеб — для того, чтобы дышать.

«Женитьба Бальзаминова» Григория Козлова — спектакль, который видел каждый человек в городе, а я — только на десятом году его существования. Свидетельствую: он жив каждой жилкой, «каждой веткой зеленеет». Этот спектакль, как нельзя более подходящий этому театру, — про рай на земле. Нет ни волков, ни овец, ни самодуров, ни жертв, а есть общий хор жизни, очень положительный и очень русский. Прямо так и хочется в эту беспроблемность — за забор, в беседочку. Режиссер вроде как озвучивает замечательную статью Е. Калмановского про эту пьесу, где автор говорит про свойственный пьесе субстанциальный комизм и смех-любовь. Все здесь смех-любовь. И сам Мишенька Бальзаминов (Максим Студеновский), и героиня Ксении Морозовой сваха Красавина. Вот она — ладная, высокая, пожалуй, раскрасавица (актриса ничего не боится и замечательно преображается. Некрасивая Галка Четвертак в «Зорях» так смотрит при поклонах на зрителя — охаешь: богиня, красавица).

Белая кофта в горох, цветной платок, руки в боки, умные глаза смотрят пронзительно, целенаправленно. Она «рабочая сваха». Таких специалистов своего дела днем с огнем. Прямо хочется заняться этой замечательной профессией. Мишенька ей вначале не верит, а уж потом вцепляется в подол, и она его через всю сцену на своем подоле протаскивает. Она озвучивает русскую мечту о вечном блаженстве. Все помыть — учит она грудным голосом Белотелову, наготовить еду, музыку позвать, веселиться, ворота запереть и никого не выпускать.

Кибитка удалая, в которой они трясутся в конце спектакля под «Ехал на ярмарку ухарь-купец» и где все отменно хороши, а она так прямо разъяренная, по-хорошему раззадоренная… Вот сейчас как даст, как закрутит… Фольклорная, конечно, фигура. Царица Леса. И весь этот замечательный козловский реализм делается сказочным, фольклорным, благодаря этой свахе, берендейке, колдунье.

Надька из «Живи и помни» (режиссер Григорий Козлов) занимает среди своих сельчан в Атамановке особую нишу. Злыми, остроумными репликами бросает вызов общей банальщине жизни. Она персонаж, над которым в деревне можно посмеяться (пусть беззлобно), чувствуя себя умнее и правильнее. Надька, потерявшая мужа и оставшаяся с тремя детьми, ходит «по самому по краю». И это не только от горя, от которого трещина внутри, — она не вписывается изначально. В ней яростное несогласие с жизнью. Эта вполне суриковская живописная Надька могла бы и на костер взойти. А как она пляшет — озноб пробирает. Сейчас всех перепляшет. Мне вдруг вспомнилось: «Нетопленный чернеет дом, а мы, как Меншиков в Березове, читаем Библию и ждем». Надька хоть Библию не читает, но это про нее. И про этот спектакль.

Некрасивая Галка Четвертак («А зори здесь тихие», режиссер Полина Неведомская), как бы жанровая проба амплуа «смешная девчонка», на первый взгляд не ее роль. Полная, при этом очень пластичная (отличительная черта актрисы), она играет неуклюжую, чувствующую себя некрасивой детдомовскую девочку. Как бы общее дитя, все остальные старше. Когда лежит секс-модель Комелькова (Полина Сидихина) и свешиваются с ящика, на котором она спит, ее длинные белые волосы, Галка, сидящая под ящиком, «примеряет» их на себя. Ох, какова она в этих комельковских волосах! Врет срывающимся голосом про жениха летчика-полярника. Этот рассказ о любви некоего персонажа к ней — первый и самый главный признак сиротства.

Девчонки чистили картошку и бросили, а она по детдомовской привычке все чистит и чистит и вспоминает, как весь класс предал ее. Она справедлива и правдива, но у нее израненная душа. Васков (замечательная работа Константина Гришанова) это чувствует — и с ней как с маленькой.

Роль Галки Четвертак стилистически предварила последнюю по времени — в пьесе ЛаБута «Жирная свинья».

Драматург сравнивает себя с Юджином О’Нилом, пусть лишь в определенном отношении: Юджин О’Нил рвал на себе волосы, когда писал одну из пьес. А ЛаБут во время писания «Свиньи» все время ел. Согласитесь, этически, да и эстетически вполне разные действия. (Лучше бы, наоборот, Юджин О’Нил ел, а ЛаБут рвал на себе волосы.)

Сюжетец пьесы прост. Офисный юноша полюбил очень полную девушку. А его бывшая — офисная стройняшка — и друг над ним смеются. И он толстушку бросает. На это наворочено «философское» содержание в духе чеховского Соленого «потяни меня за палец». Драматург еще делает трогательное признание, что он очень любит своих героев, которые хотят быть «как все» (а он как Юджин О’Нил). Максим Блинов, исполнитель роли Тома, поставил эту пьесу в стиле «море волнуется раз…». И действительно на заднике — видео, где волнуется море и «падает» Нью-Йорк в зависимости от «чувств» героев…

Но вот в чем фокус. Идет время, а героиня Ксении Морозовой стоит перед глазами. Вообще, чтобы играть эту роль, пусть заданную плоско, нужны, конечно, отвага и безумное обаяние. Остаются в памяти ее глубокий голос, доверчивость, нежность, самоирония. Здесь как раз тема обыгрывания фактуры. Но на то и актер, он может ее изничтожить и создать новую, загипнотизировать тебя, сыграть со своим телом разные штуки. Заставить тебя видеть призрачный спектакль.

Ксения Морозова, наша магическая реалистка, обладает таким талантом. Вот она играет толстую девочку, а если бы ей надо было, условно говоря, изобразить худое, измученное существо — она могла бы это внушить (при наличии и помощи режиссуры). А ведь она частично уже это сделала: от нее осталось легкое, воздушное чувство.

В этом спектакле ее способность «втягивать» почти отсутствует, а вот в третьем действии «Молодой гвардии» от экскурсовода по Краснодону — Морозовой осталось ощущение запекшейся раны. Она как будто втянула в себя весь этот Краснодон, изувеченных мучеников-детей. Ее рассказ, человека, в которого все это вошло и осталось, — потрясает.

Надька из «Живи и помни», как и Элен из «Жирной свиньи», «внутренний клоун». У Морозовой внутренняя, а не внешняя эксцентрика, и ее клоунада с мрачным оттенком полна остроумия. В донельзя спрямленном Ионеско («Носороги») у актрисы чисто служебный эпизодический выход. Она — хозяин кафе, мрачная особа с мужским именем в клетчатых брючках. Смешно. Элен из «Жирной свиньи» — прямо феллиниевская клоунесса. Да и сваха — особый комический человек со своими внутренними приемами, видящая людей насквозь, постигшая искусство жить и радоваться, рулить в этой жизни, управлять и не быть злой при этом. Да и бабушка Тихонова, аккуратная, добрая женщина, — тоже внутренний эксцентрик. Ее рассказы про соперницу, уведшую жениха, полны внутренней иронии и какого-то внутреннего смеха. Она повествует о Лидии Перовой и следующей любовнице своего жениха с каким-то заботливым юмором, внутренне смеясь. И это экзистенциальный смех…

В фильме «Ты у меня одна» маленькая Ксения Морозова играет безнадежно влюбленную в старшего человека девочку. Одухотворенный, божественный, одинокий ребенок. А ведь это эпиграф к ее творчеству.

Февраль 2020 г.