Шоу, кажется, ревновал драму к Чехову, к его тонкости. Ревнуя, иронизировал, по своему обыкновению: «фантазия в русском стиле», каприз мастера, не более!
И, однако, объект ревнивых усилий очевиден. Как будто ничего не происходит, но неблагополучия каждого соединяются в единый драматический аккорд, утешительному разрешению не поддающийся. Или — сама атмосфера действия воплощает драматизм единой судьбы всей этой «группы лиц».
Темур Чхеидзе ставит спектакль, словно помогая Шоу в его поисках русского стиля, пластично переводя разговорную драму британца в иное русло. У того в финале пьесы бухают взрывы (писалось-то на фоне Первой мировой войны). И то сказать, выбить героев Шоу из постоянного словесного эквилибра, пинг-понга парадоксов можно только артиллерией. В спектакле — гул, тревожное вибрато атмосферы; музыка Гии Канчели встроена в спектакль на тех же правах, ее источник так же равноудален от персонажей, от суеты их остроумной пикировки.
Чхеидзе поразительно тонко обходится с шоувианской саркастической игрой парадоксами (эта тонкость не дается театральным фельетонистам). Шоу обожает ставить всех и вся с ног на голову и обратно, снимать светские маски, без устали тасует, меняет местами своих чудаков, циников, бессребреников и т.д. Режиссер показывает героев словно издали, в обратной перспективе, из исторического далека. Радикальная смена «фокуса» — своего рода ироническая акция режиссера по отношению к иронисту Шоу; в итоге же достигается эффект поэтического обобщения. К финалу спектакля важным оказывается некое равенство всей компании перед лицом общего кризиса, когда среди ясного неба раздается угрожающий гул. Это не фантом, напротив: фигурки людей замирают, их суета отменена…
Не так давно эта пьеса Шоу была поставлена Сергеем Каргиным на Малой сцене ТЮЗа. Там отдельные сюжетные линии были вполне отчетливы, и более всего — тема отторгнутой и несчастливой младшей дочери Капитана, в юности сбежавшей с безалаберного дома-корабля, и тема Элли, «разбившей сердце» и пытающейся жить дальше. У Чхеидзе персонажи переплетены, взаимодополнительны, образуют единый рисунок драмы. Попытка борьбы за душу юной Элли, некая тяжба вокруг нее — мотив среди других равных мотивов. Существенная в композиции Шоу вертикаль: Капитан Шотовер — его старшая дочь Гесиона Хэшебай — Элли Дэн не столь уж выделена в спектакле. Старейшина, капитан Стеклянной Веранды в исполнении Валерия Ивченко никем не понят, верен лишь самому себе, но «седьмая степень созерцания» для него лишь привычная приговорка. Миссис Хэшебай, пожалуй, стала естественным центром всей компании: Мария Лаврова сыграла обаятельную и совсем не победительную Дочь Капитана, сыграла душу тонущего корабля и даже некую волю к гибели. Сестра Гесионы, тонная леди Этеруорд—Елена Попова, — стильная доминанта всего этого сообщества, собравшегося на палубе одного английского дома (художник Г.Алекси-Месхишвили). Команда, собранная режиссером в этом спектакле, проводит своих героев через «разбитые сердца» — к некоему общему потрясению-очищению. Чхеидзе, казалось бы, так далек от Шоу! Но если не спешить самим упражняться в формах фельетонного юмора, можно увидеть: режиссер предстал тонким иронистом. В самом деле: груды остроумных сентенций — словно толстое витражное стекло, отстраняющее, генерализующее основное, суть. Надо быть Темуром Чхеидзе, чтобы провести корабль спектакля сквозь торосы текста, хотя и полного реминисценций из Чехова, но такого не по-чеховски многословного! Путь от разговорной драмы к кристаллически выверенной поэзии, с иной оптикой и иной акустикой — обыкновенное чудо Чхеидзе. Происшествие, которое, как это обычно бывает, не все заметили.
Комментарии (0)