Творческий вечер балетного премьера — всегда событие. Творческий вечер заслуженного артиста России Владимира Аджамова, состоявшийся 4 декабря на сцене его родного театра имени Мусоргского, — событие к тому же совершенно особое. Шутка ли сказать — свой 28-й(!) театральный сезон танцовщик отметил спектаклем исключительной сложности, отобрав для него три одноактных балета различных направлений и стилей: нетленная классика — Гран па из Пахиты (музыка Минкуса, хореография Петипа), восстановленный «Манкурт» (музыка Юрия Симакина, хореография Леонида Лебедева) и новый балет «Фатум» (музыка Сергея Жукова, хореография Марии Большаковой). Программа вечера отразила индивидуальность его героя — превосходного классического танцовщика и выдающегося интерпретатора современной хореографии. Перечисление его ролей в традиционном и современном репертуаре заняло бы добрую страницу, однако достаточно назвать несколько, чтобы стал ясен масштаб этого поистине уникального артиста. Орфей, Борис Годунов, Карл Моор, Ромео, Макбет, Николай Аблеухов, Григорий Мелехов. Знатокам балета не нужно объяснять, что все это герои спектаклей Николая Боярчикова, последовательно и неутомимо утверждающего права большой литературы на хореографической сцене. Незаменимым сподвижником балетмейстера и первым актером его Театра вот уже четверть века является Владимир Аджамов. Казалось бы, вот он — богатейший материал, которого хватило бы на десяток творческих вечеров. Но Аджамову интереснее двигаться дальше, открывать новое в себе и в других. К этому его также приучила работа с Боярчиковым.

Как желанны, как важны артисту встречи с «собственным» хореографом — пусть хоть на время — и как редко таковые случаются! Ведь даже Фарух Рузиматов, работавший со многими отечественными и зарубежными мастерами, по сей день предоставлен самому себе. Зато к его старшему коллеге Владимиру Аджамову судьба оказалась на редкость благосклонной, одарив не только бесценной встречей с Боярчиковым — на всю творческую жизнь. В начале сценического пути танцовщика заметил и выбрал в постоянные сотрудники Леонид Лебедев — может быть, самый загадочный и непостижимый петербургский хореограф. Именно он пополнил галерею литературных героев Аджамова существом особого рода — насильственно лишенным разума Манкуртом. Одноактный балет по мотивам романа Айтматова «И дольше века длится день…» — театральная сенсация 1980-х — принес Лебедеву известность, но не обеспечил легкой судьбы. Балетмейстер уехал из Петербурга, а вслед за ним исчезли и его сочинения. Вернуть на сцену «Манкурта» для Аджамова было данью благодарности высоко ценимому мастеру и делом чести, сопряженным, однако, с известным риском. Со дня премьеры прошло немало лет. Как знать, сохранил ли балет-потрясение, балет-пытка прежнюю силу, повергавшую зрителей в состояние близкое шоку?

Когда в лучах света возникли фигуры пленника, обреченного стать манкуртом, и его несчастной матери, показалось, что время повернулось вспять. Прошедшие годы ничуть не изменили облика героев Владимира Аджамова и Ирины Кирсановой, а об уровне их мастерства говорить излишне. Нельзя умолчать о том, что балерина вышла на сцену после трехлетнего перерыва (в конце спектакля ее крошечная дочка выбежала на поклоны, чтобы разделить успех с мамой). Чудо столь стремительного возвращения в балет впору назвать профессиональным подвигом, а побудительную причину актриса не скрывает сама — признательность хореографу Лебедеву, восхищение его личностью и талантом, разделяемые всеми, кому довелось с ним работать. «Манкурт» возродился почти в полном составе с Рашидом Маминым и Сергеем Мохначевым (жуаньжуаны). Только отсутствовавшего в городе Гали Абайдулова заменил Майлен Тлеубаев (Хозяин).

Суровое, бьющее по нервам зрелище разворачивается как чудовищный ритуал. Его отлаженный ход не остановят ни стоны жертвы, превращаемой в человекоподобное животное, ни стенания Матери, пытающейся спасти душу сына… Поединок любви и жестокости заканчивается трагически: Манкурт, повинуясь воле хозяина, убивает Мать. Но происходит нечто чудесное: материнская самоотверженность и вера «переходят» сыну. Он обретает крылья и, превратившись в птицу, взмывает в небо.

Утешительный и красивый финал пластической версии «Легенды о птице Доненбай» не кажется уступкой балетной традиции. В его закономерности убеждают актеры — Ирина Кирсанова и Владимир Аджамов. Дуэт их героев составляет суть и смысл спектакля. Он продолжается даже тогда, когда Мать и сын разделены временем и пространством. Кирсанова приносит на сцену такой заряд чувства, что его волны вибрируют в воздухе на всем протяжении спектакля. Эти волны создают эмоциональный противовес бездушным жуаньжуанам, помогая их лишенному разума пленнику сохранить в себе нечто человеческое.

Проявления человечности у Манкурта — самое удивительное в спектакле и самое притягательное в актерском шедевре Аджамова. Впрочем, обернуться зомби танцовщик не смог бы, даже если бы захотел, — тому воспротивилась бы сама его природа. Высокий, превосходно сложенный, Аджамов не просто красив, он красив феноменально, чем не в последнюю очередь обязан своей азиатской крови (езид по национальности, он принадлежит к малочисленному семейству курдов). Резко очерченный профиль, высокие скулы, смуглый цвет кожи и огромные черные глаза, кажущиеся сумрачно-таинственными под шапкой смоляных кудрей, — облик мужественный, даже суровый. Но тем неожиданней кроткое выражение лица, деликатность манер петербург­ского интеллигента. А впридачу Аджамову даны от природы темперамент и на редкость чуткое тело, эластичное и грациозное, как у пантеры. Уникальные данные обеспечивают легкость и широчайший диапазон перевоплощений при том, что человеческая суть артиста, его доброе, отзывчивое сердце заявляют о себе в любой, самой фантастической роли.

Аджамову не приходится, следуя завету Станиславского, искать в злодее добро. Это у него получается непроизвольно: даже кровавый Макбет в его исполнении пробуждает не ненависть, а сочувствие. Что же говорить о жертве людской жестокости Манкурте? Как забыть его вопрошающий взгляд, его ответную нежность на прикосновение материнской руки? Не зверь, а несмышленое дитя, подстрекаемое преступными взрослыми, выпускает из лука стрелу в живую мишень и так же по-детски ликует, попав в цель. Но игра окончена. Смертельно раненная женщина слабеет в руках невольного убийцы, с последней нежностью приникая к сыну, и тот, понимая не разумом, но чувством случившееся, всем существом сливается с нею. Мать и дитя становятся единым целым, и снова из этого двуединства рождается жизнь. Дуэт встречи и разлуки, блестяще «угаданный» хореографом, Кирсанова и Аджамов превращают в миг высокого искусства. Истина чувств и совершенство формы здесь нераздельны.

Не всякий бенефициант рискнет показать в один вечер два современных балета, да еще столь серьезного содержания. Аджамов рискнул, потому что иначе просто не мог: к лермонтовскому герою он приближался давно. Идея принадлежала студентке балетмейстерского факультета петербургской Консерватории Марии Большаковой. Однако прежде, чем замысел дошел до сцены, Аджамов однажды появился в образе Демона в одноименном балете Георгия Ковтуна (1997). Не слишком удачный эсперимент послужил уроком Большаковой, успевшей с той поры получить диплом Консерватории, испытать силы в разных балетных жанрах, стать лауреатом нескольких фестивалей и конкурсов, а главное — поставить свой первый полнометражный балет — «Золушку» Прокофьева (Театр имени Мусоргского, 2001). Все это время не прекращалась работа над «Демоном» — недаром в программе к спектаклю приведены выдержки из четырех авторских редакций поэмы, заменяющие «краткое содержание». Опыт предшественника помог избежать иллюстративности. Большакова нашла ход в глубины лермонтовской мысли и к тому же дипломатично назвала балет «Фатум».

Тридцатипятиминутный спектакль состоит из пяти эпизодов, в которых участвуют семь персонажей. Но по сути дела это почти непрекращающийся монолог главного героя. «Печальный Демон, Дух изгнанья» возникает из космической тьмы и растворяется в ней в финале балета. Между кратким прологом и эпилогом разворачивается его трагическая история. Томимый неизбывной тоской, опустошенный Демон жаждет любви, и она является ему сначала в образе небесной девы, а затем — земной. Конец истории известен — огонь демонической страсти обращает в бегство первую, а вторую испепеляет дотла. Изгнанник рая обречен на вечное одиночество.

Как видим, «Фатум» — самостоятельный парафраз поэмы, сфокусированный на ее главном герое. От сюжета оставлен необходимый минимум: нет ни Тамары и ее семьи, ни кавказского колорита. Образы обобщены, но отнюдь не схематичны — возлюбленная Демона ассоциируется с грузинской княжной, а небесная дева — с Ангелом. Неоднозначны и безымянные персонажи, придуманные балетмейстером, — четверо юношей в фантастических одеяниях, то ли посланцы Неба, пытающиеся «образумить» взбунтовавшегося Демона, то ли его внутреннее «я», раздираемое противоречивыми стремлениями. Но кем бы ни были сии загадочные существа, их динамичный, атакующий танец вносит в спектакль заряд романтической экспрессии, выводя его за рамки камерности. Изобретательный по композиции хореоквартет — удача балетмейстера, как и любовный дуэт, обжигающий «нездешней страстью», но при всей откровенности выдержанный в границах художественного вкуса. Как обольстительна здесь Эльвира Хабибуллина, впервые запылавшая таким неподдельным жаром! Ее антипод — дева-ангел — по неписанному закону сцены поневоле отступила в тень, и все же поэтичная Елена Гринева сумела оживить однокрасочный образ, приглушив незапятнанную добродетель дымкой печали.

Вершина балета — финальный монолог Демона. В мастерски выстроенной сцене участвуют все персонажи. Женские образы проносятся мимолетным видением. Под грохот ударных их вытесняют юноши-духи. Они преследуют Демона, как стая хищников, почуявших кровь. Да и сам Демон — грозный и страшный — подобен разбушевавшейся стихии. Синее полотнище, внезапно взмывающее за его спиной могучими крыльями, подчеркивает красоту обнаженного торса. Но яростная энергия бросает тело в полет без цели. Демон повержен. Мука отчаяния изливается в беззвучном вопле. Это трагическая кульминация «Фатума» и его поистине лермонтовский миг. Герой Аджамова здесь потрясает подлинностью. Должно быть, такая вот слиянность актера с ролью и называется вдохновением…

Февраль 2002 г.

В статье использованы фотографии В. Барановского