Беседу с Иваном Латышевым ведет Наталья Колоколова

Иван Латышев. Фото М. Дмитревской

Есть в Петербурге семьи, для которых театр — это и Храм, и Дом. А за страницами семейного альбома — история театральной жизни города.

Если попробовать составить краткую биографическую справку героя этого интервью, она будет выглядеть примерно так:

«Латышев Иван Владимирович, родился 26 ноября 1965 г.

Мама — Латышева Наталья Александровна, выпускница класса Б.В.Зона. Ныне — педагог по сценической речи СПГАТИ.

Отец — Латышев Владимир Александрович, выпускник мастерской Г.А.Товстоногова, театральный и телевизионный режиссер. Был главным режиссером художественного вещания Ленинградского телевидения.

Бабушка — Гудим-Левкович Ольга Ивановна, актриса, поступила в Театральный институт на Моховой в год его открытия −1918, играла в БДТ и др.театрах.

Дед — Клесов Александр Александрович, артист балета, с 1939 г. — артист эстрады.

Дядя, сын Гудим-Левкович Ольги Ивановны, — Лавров Кирилл Юрьевич, народный артист СССР, художественный руководитель БДТ, лауреат всех премий.

Тетя — Николаева Валентина Александровна, актриса БДТ.

Сестра — Власова Анастасия Владимировна, актриса, выпускница класса А.Н.Куницына.

Двоюродная сестра — Лаврова Мария Кирилловна, актриса БДТ, лауреат Гос. премии России.

Зять — Власов Сергей Афанасьевич, актер Малого драматического театра — Театра Европы, заслуженный артист России.

Имея такую родословную и таких родственников, И.Латышев окончил ЛГИТМиК им. Н.К.Черкасова в 1987 г. (класс А.И.Кацмана). После института год работал в Малом драматическом театре у Л.А.Додина, потом стал артистом ТЮЗа. Играл Алана Стренга („Эквус“), Леля („Сон на Нере“), Раскольникова („Преступление и наказание“), Ставрогина в „Бесах“ Ульяновского драмтеатра, Ромео („Ромео и Джульетта“, Малая сцена БДТ), Героя („Покойный бес“) и Хрущева в „Лешем“ (опять ТЮЗ). Совместно с режиссером Г.Козловым поставил спектакль „Леший“. В 2001 поставил „Рождество 1942, или Письма о Волге“. Спектакль удостоен „Золотого софита“ в номинации „Лучший спектакль на малой сцене“. Второй „Золотой софит“ — за „Лучший актерский ансамбль“. В данный момент работает в ТЮЗе. (Продолжение следует…)»

Наталья Колоколова. Дети очень часто хотят в будущем пойти по стопам родителей. Отец, наверняка, был примером для подражания. Тебе не хотелось в детстве стать именно режиссером?

Иван Латышев. Мыслей по поводу будущей профессии не было, хотя мне безумно нравилось то, чем занимался отец. И с возрастом я понимаю, что больше и больше начинаю на него походить и по способу существования, и по поведению. Он для меня был такой высотой, что я и представить себе не мог тогда, что стану заниматься тем, чем занимался он. Нет, режиссером стать не хотелось.

Н.К. А кем?

И.Л. Водителем-дальнобойщиком. Ехать куда-то… Дорога… Здорово!

Н.К. Когда желание связать свою жизнь с театром стало осознанным?

И.Л. В этом очень сложно разобраться. Жизнь моей семьи была замкнута на театр, круг общения был абсолютно театральный. Телевидение по тем временам тоже было театром, только другого направления. А момент, когда я вдруг очень хорошо понял, что буду поступать в Театральный, связан с Малым драматическим. Мы тогда общались с Сергеем Власовым, я пришел к нему и вышел на сцену перед пустым залом. Сразу все встало на свои места. По моим ощущениям, это самый теплый, потрясающий по своему уюту зал — из тех, где мне приходилось играть. Там хорошо работать…

Родители отговаривать не отговаривали, но спрашивали, зачем нужна такая безумная жизнь. Говорили очень правильные вещи. Слушаться надо было родителей!

А потом они отвели меня в Учебный театр к его директору, Сергею Ивановичу Иванову, и я год до поступления работал монтировщиком сцены. Это было чудное время. Знаменитая фраза Аркадия Иосифовича Кацмана о конной милиции была правдой! «Ах, эти звезды!», «Братья Карамазовы», «Фанфан-Тюльпан», «Красное вино победы»… В Учебном театре в тот момент работали удивительные люди. Это была семья — безумно талантливая, родная, со своими проблемами, радостями. Наш цех состоял на 90 процентов из тех, кто мечтал поступить в Театральный (и почти все поступили!), и к нам относились так, как я всегда буду относиться к театральным цехам. В цехах работают люди, которых нужно носить на руках.

Год мы общались с Аркадием Иосифовичем, он мне говорил, какой гвоздь куда нужно вбить. Перед каждым спектаклем выходил на сцену, очень дотошно осматривал декорацию, нас всех называл по именам… И вдруг на коллоквиуме, при поступлении — «Ну, хорошо… А теперь расскажите, кто ваши родители?» Такой хохот стоял в зале, я чуть со стыда не умер.

Н.К. Когда-то на капустнике в Александринке ты пел: «Я спросил у Кацмана, где моя профессия? Был бы жив Аркадий Иосич, он бы мне сказал…» Чему тебя научил Кацман?

И.Л. Много раз, уже после того как мы закончили институт, мы встречались с Аркадием Иосифовичем и спрашивали: «Зачем вы нас этому научили?» Зачем было все, что происходило с нами на курсе, — эти бессонные ночи, работа над «Тремя сестрами»?.. Мы жили в аудитории, дышали этим воздухом… Безумие… В театре все стало по-другому. Аркадий Иосифович говорил страшную фразу: «Вы театру не нужны, театр нужен вам. Если вы вдруг понимаете, что это не так, нужно уходить. Мы никого не держим». И не держал.

В плане профессионализма научил удивительной штуке — мобильности. Он сам был потрясающе мобильным актером, удивительным педагогом. Он был одновременно и Рыжим и Белым клоуном. Он придумывал ход, логику, разбирал ситуацию, гениально играл, тут же переворачивал все с ног на голову и — опять открытие! Он научил нас разбору, пониманию того, как нужно работать с ролью. Выпускники Аркадия Иосифовича могут общаться его фразами и выражениями — но интонация будет у всех разная.

Н.К. Когда весной в «Бродячей собаке» собрались бывшие студенты разных курсов и стали в какой-то момент изображать Аркадия Иосифовича, — на сцене оказалось, кажется, восемь разных «Кацманов».

И.Л. …по знаменитому «Простите-извините!» мы узнаем друг друга: это можно сказать и в качестве приветствия, и в качестве укора, и в качестве шутки. Он часто говорил: «Мне не должно быть скучно!» Ему как зрителю не должно быть скучно в восьмой раз смотреть то, что мы показываем, а мне не должно быть скучно выходить на сцену, не скучно — потому что каждый раз делаю что-то новое. Его: «Громче!» — не значило громче только по звучанию, оно означало ярче, интереснее.

И самое удивительное я понял гораздо позже: «кацманята» — это «кацманята»! Можно сказать, кто на каком курсе похож на предшественников с предыдущих курсов, но при этом нас вышло двадцать человек — и все такие разные! Как он умудрялся сохранить индивидуальность и дать толчок, чтобы человек шел дальше своей дорогой?!

Н.К. После института прошли годы. На разных этапах жизни по-разному понимаешь, чему тебя научили. Как тебе казалось в разные годы — что шло и идет от школы Кацмана?

И.Л. Думаю, что мы не спринтеры, а стайеры. У нас не короткая дистанция впереди, а длинная. Это как раз то, что я открываю сейчас. Но ощущение, что то, чего ты в данный момент ждешь, произойдет не сейчас, а только когда-нибудь и, может быть, потребует очень много сил, — оно пришло теперь…

Н.К. На курсе была диктатура?

И.Л. Нет! Какая диктатура?! Конечно, поначалу, на первом курсе, боялись. А дальше — нет. Ругались, не соглашались, спорили — всякое бывало, но не боялись.

Н.К. А нужно ли, чтобы актер боялся режиссера, тебе хочется, чтобы тебя боялись?

И.Л. Начнем с того, что я не режиссер. Я просто человек, которому надоело быть артистом. Я выхожу два раза в месяц на сцену, и мне этого достаточно, я играю спектакль, который мне нравится, я по нему скучаю. А постановкой спектаклей я занялся потому, что мне нравится работать с людьми, нравится, когда они делают что-то такое, чего сами от себя не ожидают и я этого не ожидаю.

Н.К. Но это же режиссерское качество?

И.Л. Может быть. Аркадий Иосифович говорил: «То, что человек сделал два или три хороших спектакля, вовсе не говорит о том, что он владеет профессией». Я очень верю своему Мастеру. Очень. Для того чтобы сделать спектакль, много ума не надо. Нужно, чтобы тебе верили, вот тогда получается что-то настоящее.

Театр — это такая забавная штука!.. Есть вещи, которые возникают, рождаются сами. На одном из спектаклей «Леший» Марина Солопченко переходит дорогу, поскальзывается и падает (заметьте, на ровном месте!). И через паузу все партнеры бросаются ее поднимать. Никогда в жизни так не поставить, этого не придумать на мою тупую голову. Это происходит само. Только что плясала на столе… Сделала шаг и… упала!

Н.К. Пока ты был актером, ты несколько раз уходил из театра. Как возникает актерская усталость?

И.Л. Иногда можно устать от работы. У меня был период в 1994, когда столько времени была пахота! И много разных объектов: театр, телевидение, кино. За­гнанность, одна работа за другой — безостановочно. И просто в какой-то момент чувствуешь, что сил нет (ты же не бесконечен, ты же должен чем-то подпитываться). А когда такой режим — нет времени ни что-то увидеть, ни что-то услышать, сходить куда-то, посидеть, почитать — ты только молотишь, молотишь, молотишь. В моем случае это проявлялось дико: было тяжело со здоровьем, разлад в организме, и до каких бы степеней я дошел — неизвестно. Мы выпустили «Преступление» — и через три недели после премьеры я ушел из театра.

Н.К. Думал, что ушел совсем?

И.Л. На тот момент — да. В такие минуты ничего не планируешь. Приходишь в себя. Я придумал формулировку, на мой взгляд, очень правильную — есть чудное время для работы: осень, зима и весна. А лето — время для того, чтобы зализывать раны. Я стараюсь это делать. Каждое лето уезжаю на дачу и там живу. Просто живу. Там все по-другому. Вода в колодце. Печка, дрова… Нужно починить крышу, землю вскопать, камней принести… Соловьи поют. Как-то это очень правильно.

Н.К. Какой театральной судьбы хотел своим выпускникам Кацман? Какую этическую программу закладывал?

И.Л. Он всегда говорил: «Не ждите легкой жизни!» Аркадий Иосифович неустанно повторял, что театр — это тяжелейший труд, и, наверное, желал нам этого тяжелого труда. Но он мог говорить об этом сколько угодно, а мы были уверены, что, как только выйдем из стен института, — все будет здорово, легко и весело.

Н.К. Наверное, он не мог предположить, в какое время вам придется работать. Даже не представить его реакцию на то, что сейчас происходит с театром, с профессией, с рассредоточенностью актерских интересов…

И.Л. Повторюсь, Аркадий Иосифович был удивительно мобильным человеком, он умел приспосабливаться к предлагаемым обстоятельствам. Он очень любил комфорт, знаки внимания, но при этом всегда призывал к схиме и страданиям. И сам был к ним готов!

Н.К. Образ жизни артиста связан с тем, что он делает на сцене?

И.Л. Мне думается, что связан. Страшные слова: «Артист предает профессию», но от этого никуда не деться. В то же время человек делает все для того, чтобы в результате получилось что-то, ради чего он этой профессией занимается. И эта вера искренна: «Сейчас что-то проходное, а вот потом…» Но Бог, как мне кажется, не прощает ухода в сторону.

Н.К. Участвовать в шоу-программе, потом танцевать в ночном клубе, а наутро выходить на сцену и репетировать Шекспира, и все делать с полной отдачей, наверное, практически невозможно, теряется ощущение главного…

И.Л. Но нельзя никого обвинять.

Н.К. И не нужно. Просто это — другой способ существования, другой образ жизни.

И.Л. Да… Счастливы те, кто мало за кого отвечает. Совсем иное, когда на тебя ложится ответственность за других.

Н.К. Работая с артистами, ты ее ощущаешь?

И.Л. Безусловно. Но она возникла гораздо раньше, спектакли появились как результат ощущения этой ответственности. «Рождество» родилось из «Лешего», это читается, на мой взгляд. Те, кто со мной работает, мне бесконечно дороги, это родные мне люди.

Н.К. Ты работал в разных театрах. В одних спектаклях встречалась компания близких тебе по духу артистов, в «Преступлении» на сцене играли твои однокурсники, где-то ты сталкивался с людьми незнакомыми. Есть ли разница? Насколько важно актерское «дружество» в работе?

И.Л. В начале процесса разница, безусловно, есть. Когда начинаешь работать с людьми, которых не знаешь, необходимо наладить связи чисто человеческие для того, чтобы понимать, что на сцене ты им не безразличен. В результате, как правило, все равно возникает семья, со своими проблемами, радостями, единый организм. В ТЮЗе было именно так.

Н.К. Ты никогда не «перевоплощался» в Кацмана, который сидит в зале и реагирует на то, что сделал Иван Латышев?

И.Л. Наверное, я никогда не «становился» Аркадием Иосифовичем, чтобы взглянуть на все его глазами, но есть моменты, когда думаешь: «Жаль, не видит Аркадий Иосифович!» (Ведь он не был ни на одном из моих спектаклей после окончания института. Да мы и сами не звали, все казалось — успеется…) А иногда наоборот: «Слава Богу, что Мастер не видит!»

Март 2002 г.