В.-А.Моцарт. «Так поступают все». Мариинский театр.
Режиссер Вальтер Ле Моли, дирижер Джанандреа Нозеда, художник Тициано Санти
Опера «Так поступают все» стала первой премьерой 219 сезона в Мариинском театре. Одно из последних сочинений Моцарта анонсировалось как «Так поступают все женщины» («Cosi fan tutte, ossia La scuola degli amanti» — полное название), дабы подчеркнуть, вероятно, особенности нового прочтения. По заведенной в театре в 1990-е годы традиции стильных спектаклей, для очередной постановки западной оперы была приглашена итальянская бригада. В результате получилась аккуратная и технически ровная версия моцартовского шедевра. Одна из самых удачных из длинного ряда недавних премьер. После экстремально-концептуального «Дон Жуана» немецко-английских постановщиков (1999), капустной «Свадьбы Фигаро» Юрия Александрова (1998) третья встреча с Моцартом (если не считать поставленную в 1991, но почти забытую «Волшебную флейту») показалась нам более дипломатичной. XVIII век — век утверждающегося рационализма — получил соответствующее воплощение в двойной рамке сцены и строго расчерченных построениях персонажей.
Фривольное содержание и, по мнению критиков-позитивистов, неудачное либретто обрекли «Cosi» на странное существование в XIX столетии. Опера была вынуждена обманывать слушателя и скрываться под маской других названий. Лишь ХХ век открыл ее истинное лицо. Не только интерес к архиву искусства, но трагикомизм и легкая абсурдность сюжетных положений, опороченная мораль праведника, насмешка над условностями добропорядочного общества пришлись по вкусу «веку-плюралисту». В ходе спектакля невольно возникала мысль, что «художественная правда» старой оперы выглядит в начале века XXI как-то обескураживающе авангардно, оригинально, даже более выразительно, чем в пору ее создания. Возможно, старинный костюм (остроумно и любовно воссозданный молодой художницей Джованной Аванци), тонкие линии которого воспринимались как «новые тенденции» моды, наводил на подобные размышления.
Г. Сидоренко, Дж. Нозеда, Т. Павловская.
Фото Н. Разиной
Джанандреа Нозеда, дирижер и музыкальный руководитель постановки, на пресс-конференции прочувствованно рассказывал о грусти «настоящего» смысла оперы. Грусть он как будто пережил сам, погружаясь в музыку Моцарта. А режиссер-постановщик Вальтер Ле Моли в интервью газете «Мариинский театр» вдруг заметил, что спектакль ностальгичен. Такое единство эмоций не было случайностью. Спектакль рождался при тесном взаимодействии теории и практики, слова и музыки, возникавшем благодаря экспансии сплоченной постановочной бригады. Каждый шаг сценического действия осмыслен. Благо, эта премьера по сравнению с предыдущими готовилась в более человеческих условиях, без дикой спешки (хотя, по западным меркам, ей тоже было выделено мало времени). Одним из этапов итальянского нашествия была лекция музыковеда Луки Фонтана «Так поступают все, или Горькая школа влюбленных», прочитанная в итальянском консульстве накануне премьеры.
Сцена из спектакля.
Фото Н. Разиной
Неутешительный итог оперы музыковед определял как «знания, полученные ценой страдания». Веселое пари двух молодых офицеров-красавцев, заключенное ими со старым циничным философом Доном Альфонсо, оборачивается экспериментом со слабой, неспособной на постоянство человеческой натурой. В опере с двоящейся моралью все множится и существует параллельно в разных измерениях, пронизанных уже почти романтической иронией: веселье оборачивается неизбывной тоской, искренность — откровенной фальшью, сила — слабостью, белое — черным, реальное — мнимым. Любовь, пропущенная сквозь смех, более не вдохновляет. Эти и синонимичные им мотивы дали режиссеру повод для красивой философской рефлексии, повод для ностальгии. Абсолютная гармония моцартовского шедевра, гармония утраченная и невозвратимая, становится поводом для художественного конструирования «одной иллюзии». Не случайно бутафорские беломраморные колонны и фрагменты портиков (художник-постановщик — Тициано Санти) — эхо Греции. Самым родственным этой постановке по духу можно считать фильм Жана Пьера Поннеля, с которым ее объединяют не только нежные цвета ожидания свадьбы (голубой, бело-розовый), но, прежде всего, скрытое ощущение трагедии.
Постановка получилась прозрачной, как слеза, но и одновременно дистиллированной, без соли. В смешанном жанре drama giocoso (впервые так был обозначен жанр в «Дон Жуане») верх взяла «сериозность», доставшаяся ему от оперы-сериа. Собственно, эта серьезность и послужила объектом для игры. И понятно, почему именно она преобладает в, казалось бы, совершенно комичной ситуации. С серьезностью должны (и хотят) расстаться четыре героя. Необходимо расстаться с грезами идиллии, невинной пасторали (в которой пребывают сестры, блаженно напевая дуэт «Аh guarda sorella»), чтобы обрести подлинность существования. На этих мотивах построен и «Дон Жуан», и «Свадьба Фигаро». Режиссер прекрасно понимает, как манит Дорабеллу вслед за Деспиной, в силу женской слабости, желание обмакнуть палец в чашку с остывшим шоколадом, а потом облизать его, пока никто не заметил. Сам Моцарт начинает и заканчивает оперу До-мажором — «дистиллированной» тональностью, изнутри он совершает ее долгое расшатывание, осознавая стремление выйти за рамки приличия. Легализованный галантным веком «Ориент» становится модусом измены. В восточных костюмах совершается и «ложный брак».
Сцена из спектакля.
Фото Н. Разиной
Мотив «двойной игры», театра, потерявшего границу с жизнью, является основной пружиной действия. Режиссер играет в разводку персонажей, как в шахматы. Раздвоение морали подчеркнуто зеркальными передвижениями героев: Фьордилиджи и Дорабеллы, Гульельмо и Феррандо. Они ходят неразрывными парами и механически повторяют жесты друг друга. Здесь возникают отголоски «Контракта рисовальщика» Гринуэя. Суперзанавес-маркиза периодически появляется помимо основного и тоже демонстрирует прием театра в театре, в котором режиссируют Дон Альфонсо и Деспина. Ресурсы для переодеваний находятся в большом платяном шкафу в доме сестер-двойняшек. Кукольность, марионеточность поведения обманывающихся сестричек явлена в сцене купания, где они лежат укутанные в пену из простыней, как Барби. Эстетизм постановки — в ненавязчивых живописных аллюзиях: Хогарт, Ватто, Альма-Тадем, прерафаэлиты. Самая странная аллюзия, на которую указал в беседе Ле Моли, — чеховский Фирс. (Здесь это Деспина, оставшаяся за закрытыми дверями в финале. Ее простодушием поиграли и забыли, пускаясь в другую «серьезную» игру.)
Одним из преимуществ «Так поступают все» является аристократичность в буквальном смысле. Музыка оперы не «заезжена» и не «запета» — она свежа и как будто абсолютно нова. Однако все, что касается вокальной части, требует идеального исполнения. Опера исключительно для солистов, опера для исключительных солистов. В случае с Мариинской премьерой нельзя не отметить удачного кастинга в первый день премьеры: Д.Штода, И.Абдразаков, Г.Сидоренко, Т.Павловская, И.Матаева, Г.Беззубенков. И во главе — деликатнейший из деликатнейших Джанандреа Нозеда. Его «аккуратиссимо» в обращении с моцартовскими ремарками партитуры, в обращении с певцами было уроком дирижерского этикета. Его конек — в выровненности и прозрачности оркестрового звука, воссоздающего один из вариантов идеального. Правда, время дирижера опережало время солистов. Скорость моцартовского звука как бы совпадает со скоростью света. И даже при столь крепком составе абсолютное соответствие с временем Моцарта чувствовалось реже, чем могло бы. В русском исполнении Моцарт чаще сентиментален и рассеян, ему всегда не хватает времени. Колоратурная подвижность при богатом играющем тембре Галины Сидоренко, басовая легкость Ильдара Абдразакова, самого моцартовского из всех, прозрачность и интонационная точность Даниила Штоды (к сожалению, слегка потускневшая на второй день), яркий субреточный артистизм Ирины Матаевой — представляли стилистически приближенные моменты.
Итальянский Моцарт не пленял, но и не разочаровывал. Он избегал нравоучений, оставляя возможность каждому доиграть сюжет самому.
Февраль 2002 г.
Комментарии (0)