У. Шекспир. «Ромео и Джульетта».
Театр «Мастерская».
Режиссер Григорий Козлов, художник Николай Слободяник

О ДВУХ ОСОБЕННОСТЯХ СПЕКТАКЛЯ «РОМЕО И ДЖУЛЬЕТТА»

Импрессионизм раннего утра, чистый воздух итальянского дворика, пунктирный росчерк пера, кровавый почерк клинка, словно острые козырьки (Монтекки в кепках) против ирландской шпаны (Капулетти в шапочках). А не на наш ли вы счет? И зубы скалят, и рвутся с невидимой цепи друг на друга. В страсти, ненависти и любви. От танцпола до самого балкона, от Вероны до Мантуи. Между Монтекки и Капулетти, Шекспиром и Пастернаком, Возрождением и Всемирным потопом. В стихах найдя отвагу, в любви случайную погибель. Чума на оба ваши дома. «Ромео и Джульетта» в «Мастерской».

К. Куца (Джульетта), Ю. Насонов (Ромео). Фото В. Басковой-Карповой

Сцена за сценой, герой за героем Григорий Козлов в новейшей интерпретации хрестоматийного сюжета вытравливает из сознания позднейшие наслоения драматического и постдраматического театра от Морфова до Жолдака и эстонской версии Тийта Оясоо и Эне-Лийс Семпер, явив миру чистое, наивное, романтическое переживание, сравнимое разве что с «новой волной» — раздвижные окна города-дома чем не монтажные склейки ловко цепляющихся друг за друга сцен? Художественный мир здесь прихотлив — то юный Гуэрра позовет Лору в итальянском дворике, то сцена-танцпол будет разрезать геометрией светящихся квадратов витальность молодой энергии, то Высоцкий поддержит раскатисто-тянущим эхом финал. Но все же по духу и атмосфере — это шестидесятые, когда коротки платья, чувства сильнее жизни и явный ток бунтарской крови. К тому же, свежий и искренний, плоть от плоти «Мастерской», этот спектакль находит ряд нетривиальных художественных обобщений.

Во-первых, страсть здесь уравнена с инстинктом, который превращает человека в животное, был бы только повод. Какая-нибудь незначительная фраза, словно брошенная кость, способна вмиг из улыбающихся людей создать рычащих и скребущих когтями землю монстров. Именно такими и представлены горожане и челядь двух враждующих семей: как только завидят друг друга, их человеческая пластика сменяется звериной буквально за мгновение — тело словно инстинктивно пригибается к земле, руки касаются пола, появляется оскал с характерным угрожающим рыком. Как будто что-то совсем невидимое удерживает эти создания от нападения друг на друга. Но Григорий Козлов идет дальше, решая этой же метафорой единственную сцену любви Ромео и Джульетты — молодые любовники (Юрий Насонов и Кристина Куца) обнюхивают друг друга, тыкаясь носами в тела и ловя друг у друга блох в волосах. Удивительно, как емко и точно война и любовь скрещиваются здесь в образе этого нового человека, который только ступил на большую дорогу эволюции, в те времена, когда «вода всемирного потопа вернулась вновь в границы берегов». Не случайно в прологе существуют маленькие Ромео и Джульетта — они только начинают постигать этот мир на улицах Вероны или в мастерской брата Лоренцо (Георгий Воронин).

Во-вторых, помимо сверхэмоционального финала, когда потоки слез от вида плачущего брата Лоренцо, обнимающего двух мертвых влюбленных, струятся ручейками от зала к сцене, внезапно приходит четкое осознание кризиса христианской морали, которая внезапно стала соучастницей брата Лоренцо в его преступлении: ведь это он из благих намерений предложил яд Джульетте, но не учел обстоятельства — ту самую звериную реакцию на страсть, которая оказалась сильнее воли. И вот он неожиданно трагической фигурой священника возвышается над склоненными друг к другу головами Ромео и Джульетты.

В этой финальной мизансцене сквозит отчаяние и разрушение самого фундамента веры. И революционная мысль спектакля заключается как раз в том, что новым людям нужна и новая религия. Если вернуться к аналогии шестидесятых, то мы имеем воплощенную в этом спектакле культуру рок-н-ролла без его привычного антуража. Тот дух свободы, когда «всё позволено», звучит здесь не в достоевском антиклерикальном призыве («Братья Карамазовы» как раз идут на сцене «Мастерской»), а, скорее, в джоннироттеновском анархическом выпаде, когда во главу угла ставится страсть, связанная не с угнетением человека, а с раскрепощением его творческого начала, когда страх заменяется любовью и разрушительный рык превращается в созидательный стон.

«Ромео и Джульетта» Григория Козлова — спектакль о чистой, страстной, но очень короткой любви, которая то ли сама протекала на фоне пандемии (все горожане в финале в масках), то ли должна стать очищающим вирусом примирения. Ведь в воздухе современности, которым мы все дышим, совершенно отчетливо чувствуется наступление глобальных перемен, с которыми старый мир уже не вполне справляется и поэтому затягивает гайки своего влияния как можно сильнее. Резьбу ведь можно и сорвать, мы это в нашей истории уже проходили неоднократно. И этот рык молодости нам всем очень хорошо знаком.

Март 2021 г.