Лев Додин решительно сократил, убрал со сцены всех второстепенных персонажей, оставив лишь одних Карамазовых и двух женщин, из-за которых они мучают и убивают друг друга. И раз уж получилось, что в основе спектакля — мысль семейная, то есть карамазовская, то отец семейства Федор Павлович Карамазов — несомненно вершина этого неустойчивого пятиугольника, его корень и основание. Он — прародитель всех четырех героев: интеллектуального Ивана, буйного Митеньки, мягкого сердцем Алеши и униженного Смердякова. И в нем есть черты каждого, а в них всех — черты старшего Карамазова. Даже тихий Алеша скажет про себя: «По отцу сладострастник, по матери юродивый». Сколько ни прячься в монастыре, от своих генов не уйдешь. Они живут во всех Карамазовых как родовое проклятие, но незримо связывают их друг с другом.

И. Иванов (Федор Карамазов). Фото В. Васильева

У Игоря Иванова — превосходного артиста из старшего поколения додинцев — тут меньше всего текста. Но его молчаливое присутствие на сцене наполненно, красноречиво и напряженно каждую минуту, ибо речь идет не только о нем, о его жизни и смерти («Ну ведь не убить же меня вы все трое здесь собрались?» — восклицает он в самом начале, уже предчувствуя финал), но и о продолжении его, карамазовских, страстей и терзаний в других — его сыновьях. Только он, в отличие от мятущихся потомков, давно все понял, принял и успокоился. И несет свой крест, свой позор, низость и подлость своей натуры — с рыцарским благородством и достоинством. Вот такой парадокс.

Лицо Иванова тут и правда напоминает «настоящую физиономию древнего римского патриция времен упадка», как любил характеризовать себя сам Федор Павлович. И мешки под глазами, и длинный тонкий нос с горбинкой. Но есть в его фигуре, посадке головы, седой шевелюре что-то аристократическое, несвойственное этому герою в романе. Более того, единственный из всех мужчин он одет в щегольской фрак, белую рубашку и галстук — хоть сейчас на свидание. Несмотря на старость, в нем чувствуется еще мужская сила, и его прямо высказанное, брошенное в лицо сыновьям намерение пожить еще во грехе сладострастия не выглядит смехотворным. Он вообще ни разу не шут, каким порой изображают старшего Карамазова. Он не фигляр, хотя и может иногда отмочить внезапный «номер», а циничный философ, который смотрит на остальных сверху вниз, с высоты жизненного опыта, и лишь порой насмешливо комментирует их слова и действия.

Когда речь заходит о конверте с деньгами и надписью «Ангелу моему Грушеньке, коли захочет прийти», глумливо добавляет — «и цыпленочку». И звучит в этом хвастливая интонация доктора Астрова после сцены с Еленой Андреевной: мол, да, я ее целовал (буду целовать), а тебе фигу. Потому что слишком хорошо он знает цену деньгам и цену людям. И все же в разговоре с самой Грушенькой его ледяной тон превосходства сменяется некоторой теплотой в голосе, почти отеческой нежностью.

Побитый сыном, он проводит часть действия в темном углу, как загнанный зверь, подавая оттуда редкие реплики. Словно заранее репетирует свой уход и грядущую «баньку с пауками», потому что «порядочному человеку в раю не место». А после смерти Федора Павловича актер снова появляется на сцене — уже в образе судьи, ведущего допрос Митеньки. Ну а кому ж еще судить, как не жертве, коль небеса пусты? И Смердяков на следственном эксперименте прямо на его голове показывает, куда ударил пресс-папье, раскроив отцовский череп. Здесь у героя Игоря Иванова уже совершенно пропадают саркастические нотки — остается только горькое, мучительное знание, что его убийцы — все его сыновья. И высказанное в самом начале то ли в шутку, то ли всерьез предположение оказалось пророческим.

Март 2021 г.