Е. Водолазкин. «Лавр» (инсценировка Э. Боякова, А. Зензинова).
МХАТ им. М. Горького.
Режиссер Эдуард Бояков, художник Александр Цветной

Что Эдуард Бояков, худрук МХАТа имени Горького, умеет делать хорошо — так это организовывать пиар-компании и создавать имиджи. Умение это он проявил с размахом, широко анонсировав создание в своем театре ряда спектаклей-событий — «большого стиля» по форме и глубоко национальных по содержанию. Задача, на мой взгляд, амбициозная, интересная, хотя и трудновыполнимая. Понятно, что справиться с таким вызовом можно только с помощью высших сил.

Из трех или уже четырех «больших» премьер горьковского МХАТа больше всего заинтересовал «Лавр» («самой масштабной за последние десятилетия» назвал эту постановку худрук театра). Роман «Лавр» сегодня вошел в стилеобразующий набор новой российской духовности, и, боюсь, даже сам Водолазкин в это уже поверил. Мне роман тоже очень нравится, хотя, скорей, как удачный и увлекательный модернистский палимпсест, остроумное упражнение с неожиданным набором знаков — от древнерусских до современных, где в одной фразе можно встретить и забытое «единожды обрящу» и узнаваемое «…уй (не разрешенное цензурой слово, обозначающее мужской половой член) в пальто». Как всякий текст, рассчитанный на интеллектуальную игру с языками, конечно, «Лавр» труден для театрального воплощения. Хотя известно, что поставить можно и телефонную книгу — только прием надо найти.

Сцена из спектакля. Фото Н. Губернаторовой

С приемом как раз есть проблемы.

Большой стиль всегда связан с большим бюджетом, но по этой части во МХАТе все в порядке. Постановочная часть работает по полной программе — задействован сценический круг, есть и бассейн с водой, оголенный задник служит экраном. Основа подвижной декорации — металлическая конструкция, напоминающая многоэтажный гараж, по ходу действия она превращается то в подобие иконостаса, то в типовую многоэтажку, то в ней ходит лифт на тот свет, то она парусник, то храм. Большая работа со светом. Много массовых сцен. Много музыки и вокала, и это самое интересное. Но далеко не все удается сделать качественно. Много вопросов к пространственной логике сценического решения, хореография кажется сбивчивой, танцоры плохо размещены на площадке, им тесно, еще хуже со звуком — часть реплик просто тонет в звуковом шуме, актеры не освоили огромные массивы сложной прозы, особенно плохо справляется с текстом главный чтец — Дмитрий Певцов. Из-за этого остается ощущение постановочной неряшливости, но, в конце концов, не в тщательности сила нашего национального духа. Важнее другое — спектакль задуман как концептуальное произведение, отвечающее главным внутренним потребностям театрального коллектива, который совершил ради него «особенное духовное восхождение». После таких заявлений особенно хочется понять, а в чем же заключается альтернативно православная картина мира, как она театром актуализируется, переживается? Интересно и то, как театральное искусство, с вшитой в его природу темпоральностью, может воплотить идею вечности. Ведь, как сформулировал сам Водолазкин, в его романе события «просто теряют хронологическую привязку: висят в вечности, как игрушки на рождественской елке, и время им уже не нужно».

Сцена из спектакля. Фото Н. Губернаторовой

Про что написан роман Водолазкина, сотрудника Пушкинского Дома, специалиста по древнерусской литературе, — вопрос не праздный. Про древнерусского человека мы знаем мало, редко кто осиливает немногочисленные литературные памятники российского средневековья, а театральные события, с ними связанные, можно по пальцам пересчитать, с ходу вспомню только совсем не масштабные «Слово о полку Игореве» на Малой Бронной, «Сказание о Петре и Февронии» в «Практике», «Хорошо темперированные грамоты» Дмитрия Волкострелова в театре post — вот и все. «Лавра» уже ставил Борис Павлович в Театре «На Литейном», но тоже без пафоса, не замахиваясь ни на духовное просветление, ни на событие десятилетия.

Сцена из спектакля. Фото Н. Губернаторовой

Для Боякова пафос — очень важен. И «Лавр» для него не просто роман, но «песнь русскому духу, православному миропониманию». Но это с одной стороны. У романа есть и другая.

Сцена из спектакля. Фото Н. Губернаторовой

«Лавр» дает возможность провести увлекательную экскурсию, без особых усилий погрузившись в незнакомый, авантюрный, богатый событиями средневековый русский мир. Образцом для Водолазкина в этом является, конечно, Умберто Эко, в романе «Имя розы» впервые соединивший литературный массовый жанр детектива с интеллектуальной игрой и религиозной схоластикой, что, впрочем, вполне отвечает духу средневековья, с возвышенными помыслами и наивно обобщенными художественными приемами. Водолазкин распространяет этот прием на православную — куда менее изощренную, но более чувственную ментальность, — в его романе использованы жанры не детектива, а травелога и мелодрамы. От падения в чистое развлечение роман спасает игра с языками, смыслами, сложная конструкция разнообразных цитат. У театра была возможность выбрать одну из ипостасей или попытаться представить обе.

Сцена из спектакля. Фото Н. Губернаторовой

Театр, кстати, как раз и есть пространство игры. Однако авторы инсценировки Эдуард Бояков и Алексей Зензинов идеями игры и поисками соответствия языков искусства не увлеклись. В расчете на массового зрителя, который нужен, чтобы заполнить один из самых больших московских залов, авторы сделали ставку на наглядность и доступность. Они вполне простодушно выстроили сюжет хронологически: от рождения мальчика Арсения до смерти старца Лавра, забыв про идею отсутствия времени. Биографический принцип выпрямил связь между разными этапами жизни героя — и связь эта в лице погибшей его невенчанной жены Устины зримо воплощена Алисой Гребенщиковой, которая весь спектакль мертвой царевной в хрустальном гробе так и стоит в квадратике железных сот. Таким образом, ключевая метафора романа оказалась просто ненужной — никакой спирали времени в нем нет, а есть только внезапно и единожды возникающая рифма — советская квартира в Пскове, где современный герой-археолог встречает вроде бы свою женщину, но не решается ее полюбить. В отличие от Арсения-Устина-Лавра.

А. Гребенщикова (Устина), Е. Кананыхин (Рукинец, он же Устин). Фото Н. Губернаторовой

Лавр, конечно, главный и положительный герой, но кем он показан в спектакле, чего хочет и что ищет? В романе Лавр проходит путь от лекаря до юродивого: а юродивый, как определяет сам Водолазкин, — это «человек, порвавший с обществом» и, добавлю, связанный с Богом, обладающий способностью общаться с бесами и ангелами, то есть с миром, не видным смертному. Видимый мир и обычный человек изначально греховны, на них лежит проклятье бытия — время и смерть. И общество в романе показано довольно страшно: народ жесток, немилосерден, смраден и угрюм.

М. Кабанов (Юродивый Фома), Е. Кананыхин (Рукинец, он же Устин).
Фото Н. Губернаторовой

Эдуард Бояков как режиссер-постановщик должен был найти способ репрезентации такого героя, отринувшего все мирское, постепенно отказывающегося не только от общества, но от своего тела, своего «я», от близких, от родины, даже от смертного ложа. Но он и тут решает поступить наглядно, распределив роль между несколькими исполнителями: мальчика Арсения играет ребенок, возмужавшего Устина — молодой человек, старца Лавра — звезда спектакля Дмитрий Певцов, он же рассказчик. Актеры традиционно перевоплощаются в своих персонажей, история психологизируется, из огромного, полного событий романа выбраны несколько ударных эпизодов, где актеры могут всласть «поиграть». Запоминаются две зеркальные сцены: смерть любимой жены Устины во время родов и та, в которой старец Лавр спасает приблудную беременную девчонку и принимает у нее роды, — в них есть характеры, событие, конфликт, развитие, в общем, все признаки традиционного театра. Но никакого иного измерения. А как показать символическое значение, обобщающее и выводящее за пределы частного случая? Приходится актерам зачитывать большие куски текста, но это публике скучно. На помощь приходят спецэффекты, и обычная иллюстрация, и иллюминация, на задник и конструкцию проецируют разнообразные слайды. Мальчик Арсений представляет себе райскую жизнь, и на экране возникает мультик с причудливыми животными и растениями, храмы и городские виды рассказывают о путешествиях, жителей слободки, псковичей, мамелюков и паломников отважно изображают одни и те же артисты массовки. Духовные отцы расставлены на верхних этажах конструкции, народ толпится внизу. Все это в театральном смысле довольно наивно, возможности мультимедиа используются примитивно, не делается никаких попыток структурно поработать с видео, используя его отношения со временем. В результате в спектакле работают только традиционные приемы театра переживания, причем в своем довольно архаичном изводе, с актерским наигрышем. Этими традиционными средствами передается некая житейская, но не житийная история. А чтобы зритель не заскучал, его развлекают испытанным приемом российских эстрадных представлений, где световые шоу и массовые зажигательные танцы кажутся верхом постановочных возможностей. Легонькая такая промышленность… Какой уж тут труд созерцания и мистическое откровение.

Е. Базыкина (Анастасия), Д. Певцов (Лавр). Фото Н. Губернаторовой

Попытка вместить сложные смыслы в простую форму, как и следовало ожидать, не удалась, устаревший театральный язык неизбежно ведет к стереотипам, к повторению пройденного, к тому, что обещание иного, более глубокого содержания оборачивается расхожими банальностями. Итогом в результате оказывается эффектный финал, в котором происходит диалог между кузнецом Аверкием и купцом Зигфридом:

— Ты в нашей земле уже год и восемь месяцев, а так ничего в ней и не понял.

— А сами вы ее понимаете?

— Мы? Сами мы ее, конечно, тоже не понимаем.

Зал смеется. Действительно, ирония эта симпатична, но уж точно не тянет на откровение. Поэтому артисты в финале просто весело пляшут.

Февраль 2021 г.