Марина Дмитревская Как вам кажется, Анатолий Аркадьевич, есть ли у театра и религии точки пересечения или это абсолютно разные миры?

Анатолий Праудин Судя по наскальным рисункам, театр существует столько же, сколько человечество, сколько homo sapiens и homo sapiens sapiens. Если верить ученым, человек разумный появился не после австралопитеков, не после прямоходящих, а все они жили вместе, параллельно, и стойбища кроманьонцев существовали сотни тысяч лет назад. И столько же существует театр. Если Господь попущает, значит, театр нам всем нужен. Вот и очевидная связка — Бог, человек, театр.

Что касается религиозных учреждений, то, как я знаю, церковь очень театрализована: роскошные литургии (это касается православия и католицизма, в меньшей степени протестантизма), в алтаре раздвигается занавес… А баптисты вообще очень любят петь и устраивают красивые театрализованные концерты!

А дальше — только вопрос нашей совести: как мы используем храмовые подмостки и сцену театра. Ведь и церковную кафедру можно использовать по-разному, и такое случается, мы знаем это. И то и другое можно использовать и во благо, и во вред. Но это уже частные случаи.

Дмитревская Вспомните, какое побуждение было у вас много лет назад, когда вы брались за раннехристианское житие мученицы Февронии. До этого, кажется, театр обращался к житию протопопа Аввакума, но на нашей театральной памяти вы с «Житием и страданием преподобной мученицы Февронии» были первым.

Праудин Не знаю, первыми ли мы были, но наша компания тогда созрела до внутренней необходимости разобраться с этими сумасшедшими, красивыми, странными раннехристианскими подвигами. Эмоциональный толчок был именно этот. Мы не могли рационально объяснить их, а очень хотелось. Собственно, весь репетиционный процесс был посвящен разгадке этой тайны. И было очень любопытно вдруг обнаружить, что мы перестали задавать этот вопрос в принципе. Он отпал. Видимо, все опустилось внутрь — и на эмоциональном уровне стало так понятно, что рациональные объяснения уже не потребовались. Только так — а как иначе? Мы этого не можем, но ведь мы понимаем: то, что делали эти люди, — правильно. Иначе и быть не может…

А. Праудин. Фото из архива автора

Дмитревская Но ведь вы разбирались с Февронией не как со святой, а как с человеком? Объясню, что я имею в виду. Канонизированный «бывший человек» ведь теряет лицо, становясь образом, преображаясь в лик. Театр, в последнее время увлекающийся святыми, причем недавними, типа Ксении Петербуржской, как бы противится этому, материализуя дух, возвращая святому телесность посредством тела актерского.

Праудин Да, театр вспоминает то время, когда святой был человеком.

Дмитревская Но, воспринимая Февронию как человека, вы брали благословение на работу у отцов церкви.

Праудин Да, все мы. А Светлана Замараева ушла на две недели в монастырь послушницей, она двинулась дальше нас в постижении этого мира… среды, внутреннего монолога, существования, в конце концов.

Дмитревская Если ответы на все вопросы нашлись (вернее, все прежние вопросы отпали) на «Февронии», зачем тогда вам с группой актеров и драматургом Уставщиковым понадобилось уезжать под стены какого-то монастыря и там изучать Евангелие от Иоанна, прежде чем сделать «Урок первый. Воскресение»?

Праудин Мы заехали в заброшенную деревню и провели там сорок дней в полной аскезе, в отрыве от жизни, с четырьмя Евангелиями, с Деяниями и Посланиями апостолов, с Откровением Иоанна… И это сработало. Уж не знаю, что за спектакль мы в итоге сделали, но случилось нечто более важное — мир для нас, зачинщиков этой истории, «встал на ноги», и мы пришли в себя.

Дмитревская На молодых людей ваш спектакль очень действовал, у них, как я слышала, пропадали вопросы относительно веры, бога. Но получается, что и пост, и аскеза — то, что принадлежит вере, религиозно-духовным практикам, — все это вы использовали прагматически для достижения правильного сценического самочувствия?

Праудин Сначала для правильного актерско-режиссерско-художнического самочувствия (мы тогда все с нуля начали это духовное путешествие), а потом, повторю, всё опустилось куда-то внутрь и стало иметь отношение уже не только к театру.

Дмитревская Театр и вера соединились?

Праудин Да, соединились на весь срок сочинения и воплощения спектакля. А потом вдруг все разлетелось, нас снова порвали бесы, мир снова опрокинулся, и мы снова свихнулись.

Дмитревская Мне кажется, актер Александр Борисов потом долго существовал в этом качестве…

А. Праудин и С. Замараева на репетиции спектакля «Житие и страдание преподобной мученицы Февронии».
Фото В. Пустовалова

Праудин Борисов, единственный из нас, крестился, воцерковился и, насколько я знаю, остался серьезно верующим человеком.

Дмитревская Вы сходили в эту сторону двумя спектаклями — и больше не ходите. Нет вопросов?

Праудин Нет, вопросы не отпали. Но есть ощущение, что употреблять всуе и эксплуатировать тему ввиду моих собственных проблем — не стоит. Тут надо иногда театр оставить в покое и разбираться без его помощи, взращивая в себе «верное самочувствие», а оно — не что иное, как ощущение диалога.

Дмитревская Ведь чем тогда поражала Замараева — смирением, как будто в сценическом самочувствии была воплощена эта, одна из важнейших христианских категорий. И воплощена она была совсем не смиренной в других ситуациях артисткой. Феврония—Замараева ведь старалась быть незаметной, тихо читала молитву — и именно потому была все время заметна, видна.

«Житие и страдание преподобной мученицы Февронии». Сцена из спектакля. Екатеринбургский ТЮЗ.
Фото В. Пустовалова

Праудин Да, она соединяла это. И когда мы договорились с ней, что она пойдет на послушание, — ощутили, что делаем принципиальный шаг в достижении этого единства актерского и неактерского. В этой теме без соединения — никак.

Дмитревская А когда вы работаете над другим материалом (ну, например, над Островским), религиозность важна для вас? Исследователь Нина Шалимова (она консультировала вашу «Бесприданницу») считает, что Островского не понять, не будучи православным. И в своей книге про русский мир Островского она действительно глубоко читает Островского через понимание его мира как мира человека глубоко религиозного. Эта позиция, знаю, многих театральных коллег раздражает. А когда вы касаетесь такого материала — эти категории идут в дело?

Праудин Я думаю, что эти категории с детства впитаны нами, и думаю, что Шалимова проявляет избыточную строгость в данном случае. Даже если человек не крещен и не посещает церковь — он все равно живет внутри православия в широком смысле: как мировоззрения, как системы ценностей. Мы все живем в предчувствии и присутствии закона. А если мы ощущаем нравственный закон (даже не следуя ему по слабости своей) — все равно мы же знаем, что от нас требуется и какой договор с Господом Богом мы заключили. И дело не в том, православный вы или протестант, но если вы христианин (а в этом пространстве человек христианин, даже если он не знает про это) и если вы говорите на русском языке — этого достаточно, чтобы понять Островского. Даже если человек мусульманин, но живет где-нибудь, скажем, в Ярославле и говорит на русском языке, Островский для него так же близок и понятен, как и для патриарха Кирилла.

Дмитревская Как правило, православие смыкается у нас с самодержавием и народностью.

А. Барабаш (Четвертый), В. Баранов (Первый). «Урок первый». Экспериментальная сцена п/р А. Праудина.
Фото В. Постнова

Праудин Обязательно. Потому что это все живет на нижних этажах нашего подсознания. Это отдельная тема для разговора, но, мне кажется, на самых глубоких аварийно-генетических уровнях мы к этому стремимся. И к православию, и к самодержавию, и к народности…

Март 2016 г.