Н. Лаврова. Фото И. Пятинина

Е. Браженков (Тихон), Н. Лаврова (Кабаниха). «Гроза». Фото И. Пятинина

…В сильно обветшавшем за последние годы здании Магнитогорского драматического театра имени А. С. Пушкина (дом без настоящего хозяина ветшает быстро) зимой очень холодно. И в зале, и на сцене, и за кулисами. Поздний вечер после спектакля «Мой бедный Марат» — режиссерской работы Надежды Лавровой с юными актерами, недавними выпускниками Магнитогорской консерватории (мастером курса был профессор Григорий Михайлович Козлов, а педагогом Надежда Павловна Лаврова, уже два десятилетия воспитывающая смену в консерваторских стенах). Мы с Надей стоим в каком-то продуваемом насквозь закулисном коридоре и разговариваем о спектакле. Я — о ее режиссуре, по-хорошему актерской, удивительно точно учитывающей индивидуальности и возможности молодых исполнителей, о верном решении отказаться от арбузовского третьего акта (ребята бы его не вытянули, возникла бы фальшь), о сценографии Алексея Вотякова, благодаря которой не только герои, но и зрители ощущают себя обитателями блокадной квартиры (и, кстати, холод тому тоже способствует)… Надя хочет говорить и слушать только о своих учениках. И рассказывает о них с какой-то особой, материнской, интонацией.

За почти четверть века на магнитогорской сцене Надежда Лаврова сыграла около пятидесяти ролей. Сюда ее позвал в 1992 году главный режиссер Валерий Ахадов, возрождавший фактически из небытия Магнитогорскую драму. К тому времени молодая актриса успела окончить Красноярский институт искусств и сезон проработать в Красноярской драме. Все складывалось неплохо, в ней видели перспективную характерную актрису. Ахадов предложил нечто иное — Машу в чеховской «Чайке». В этой по-своему эксцентричной постановке, полной разнообразных режиссерских и актерских аттракционов, побывавшей на множестве фестивалей, героиня Лавровой была отличной от других — простой, строгой, глубокой, несчастной без надрыва и аффектированных страданий. Очень красивой.

«Какая ты красивая!» — навсегда я запомнил интонацию, с которой не раз говорил это Наде критик Юрий Сергеевич Рыбаков. Это было давно, лет пятнадцать назад. С Юрием Сергеевичем мы работали в жюри бесконечного (пятьдесят с лишним спектаклей) магнитогорского фестиваля «Театр без границ». Опекать наше жюри театр поручил Наде Лавровой. Делала она это с какой-то опять же материнской заботой, что называется, себя не жалея. Однажды побежала догонять отъезжающую машину, упала, ударилась головой об асфальт. Голова начала болеть. А тут на фестиваль приехал не слишком известный тогда Небольшой драматический театр из Санкт-Петербурга со спектаклем «В Мадрид, в Мадрид!». И мы прознали, что его режиссер Лев Эренбург (имя тогда тоже не слишком гремело) еще и врач. Повели к нему Надю. «Упала? Головой ударилась? — спросил практикующий режиссер-врач. — Надо полежать». Средство подействовало. Очень соблазнительно, конечно, написать, что петербургский искатель новых форм и смыслов именно тогда и прозрел в молодой актрисе будущую Марфу Игнатьевну Кабанову из своей легендарной «золотомасочной» «Грозы», уже почти десятилетие (премьера состоялась в начале 2007 года) покоряющей страны и континенты, от Южной Америки до Южной Кореи. Но не буду заниматься мифотворчеством, до совместной работы над знаменитым спектаклем оставались годы, а до Кабанихи были и другие значительные роли.

Елена Савельева (Фекла), Н. Лаврова (Кабаниха). «Гроза». Фото И. Пятинина

С. Меледин (Пато Дули), Н. Лаврова (Морин Фолан). «Королева красоты». Фото И. Пятинина

Но, конечно, именно эта «Гроза» стала судьбоносной (ужасное слово, но самое подходящее) и для магнитогорского театра, и для Надежды Лавровой. Роль, вошедшая в историю отечественной сцены. Говорят, Алексей Вадимович Бартошевич, увидев Надежду Лаврову в роли Марфы Кабановой, предложил переформулировать тему для сочинения на вступительных экзаменах в ГИТИС. «Женские образы в пьесе А. Н. Островского „Гроза“» — так она стала звучать, до этого писали только о Катерине.

Н. Лаврова (Зрелая). «Апельсиновая корка». Фото И. Пятинина

Н. Лаврова (Морин Фолан), М. Крюкова (Мэг Фолан). «Королева красоты». Фото И. Пятинина

Н. Лаврова в спектакле «Темные аллеи». Фото И. Пятинина

Любовь деспотичная и страстная, даже разрушительная, удушающая в своей эгоистичной страсти, при этом бессильная и потому — трагическая. На мой взгляд, именно это играет в Марфе Кабановой Надежда Лаврова. Материнская любовь не только к Тихону, сыну, всю безвольность и никчемность которого она понимает прекрасно, но и к Катерине, невестке. Любовь и бессилие Кабаниха прячет от всех и даже от себя самой, оборачиваясь монстром и деспотом, каменным идолом, раненной в самое сердце медведицей, защищающей свою берлогу. Защитить и спасти никого не получится, и у отчаяния этой Марфы Кабановой поистине трагический масштаб, особенно явный в сцене вопросов, обращенных к Богу, покинувшему героев спектакля. Вопросов без ответа.

Как помнят все видевшие эренбурговскую «Грозу», это спектакль с особой чувственной атмосферой, сценами настоящей эротической лихорадки, про любовь как муку и как насилие, очень телесный. При этом чувственная стихия проявляется очень поразному. И героиня Надежды Лавровой в нем тоже очень разная. Немало «грозовых» эпизодов, но есть и совершенно особая, негромкая, какая-то потаенная сцена с Кудряшом, когда ее Кабаниха снимает круглые, «поповские» очечки, поправляет платок, и вдруг возникает, проявляется еще очень молодое лицо сильной, статной, недолюбившей, несчастной русской женщины.

Конечно, самой своей человеческой фактурой, прекрасной женской статью Надежда Лаврова создана для героинь Лескова, Островского, Горького, Бунина, Замятина… Но сыграла их совсем немного, Катерина Измайлова прошла мимо, Васса Железнова, надеюсь, еще впереди. Есть замечательная, хотя и совсем небольшая, роль в «Темных аллеях» режиссера Тимура Насирова: в эпизоде по рассказу «В Париже» Надежда Лаврова и Юрий Дуванов немногословно, внешне статично, но внутренне необыкновенно глубоко играют историю поздней любви, счастливой, но поздней, а потому отчасти горькой встречи.

Впрочем, для того чтобы рассказать что-то главное о нашей Родине, ее женщинах, матерях погибших детей и бабушках без внуков, не всегда нужна высокая классика. Важно корневое, сердечное знание про эту жизнь и этих героинь. Я не раз наблюдал (не только в Магнитке, но и на фестивальных показах в Новосибирске, Вологде, Челябинске) атмосферу редкого эмоционального совпадения сцены и зрительного зала на спектакле «Время женщин» Магнитогорской драмы по роману Елены Чижовой. Надежда Лаврова играет в нем бабушку Евдокию, жительницу ленинградской коммуналки, всех детей и внуков которой (и нерожденных тоже) извели когда Сталин, а когда Гитлер. Роль острохарактерная, и актриса этой острохарактерности не боится, купаясь в красках гротеска, придумывая своему домашнему тирану особую тяжеловесную грацию, взрывную остроту эмоциональных реакций, утрируя сварливость и брутальность. Эта женщина ничего не простила ни советской власти (сколько злорадного артистизма в том, как Евдокия, вроде бы механически, разрывает на тряпки для половика принесенный с демонстрации красный флажок), ни проклятой войне, ни небесам, забравшим все самое дорогое. Как и в случае с Марфой Кабановой, перед нами трагический и абсолютно родной и понятный домашний монстр с сердцем, разрывающимся от никому не нужной любви. Не только художник, но и режиссер «Времени женщин» — Алексей Вотяков, с которым Надежду Лаврову многое связывает и помимо сцены, прежде всего, конечно, их дочь Варя.

В. Богданов (Николай), Н. Лаврова (Евдокия). «Время женщин». Фото И. Пятинина

Н. Лаврова (Кормилица) в спектакле «Ромео и Джульетта». Фото И. Пятинина

Н. Лаврова. Фото И. Пятинина

Порой начинает казаться, что главные и едва ли не единственные героини Надежды Лавровой — мамы и бабушки. Еще и тещи («А легко ли играть тещу гения?» — слышу я на местном телеканале обращенный к ней вопрос после недавней премьеры Магнитогорской драмы, «Амадеуса» Петера Шеффера в постановке французского режиссера Анн Сельер, где Надежда Лаврова играет фрау Вебер, тещу Моцарта. Легче, кажется, сыграть, чем ответить). А ведь кем она только не была на сцене! И Мирандолиной, и Варей в «Вишневом саде» Валерия Ахадова, и Эльфом в «Сне в летнюю ночь» Евгения Марчелли, Екатериной II в «Ночи перед Рождеством» Александра Кладько, Свиньей в «Очень простой истории» Бориса Цейтлина… Но все же женщины трудной и именно отечественной судьбы остаются приоритетом. «Зоркий» взгляд усматривает их даже в совершенно не российских героинях Лавровой. Вот на сайте Магнитогорской драмы читаю характеристику спектакля «Королева красоты» в постановке Вячеслава Кокорина, где Надежда Лаврова играет как раз таки не мать, а дочь, Морин Фолан: «Это история особенно актуальна тем, что среднестатистическим россиянином является женщина в возрасте 37–40 лет». Что тут скажешь: «А МакДонах-то не знает!»

Не предлагаю режиссерам (и прежде всего нынешнему главному режиссеру Магнитогорской драмы Максиму Кальсину) подумать о Лавровой в роли Гамлета. Но просто мечтаю о том, чтобы кто-то из них увидел очевидное: Надежда Лаврова просто создана для комедии. Для Гурмыжской (должна была она репетировать в «Лесе», но у постановки сменился режиссер, и… не срослось) и целого сонма других комических героинь, с которыми актриса смогла бы открыть новые краски своего недюжинного дарования. Не всегда же быть Родиной-матерью, защитницей и спасительницей, иногда хочется побыть и безответственной и лукавой комической… не старухой, упаси бог, а женщиной в расцвете сил, красоты и таланта.

Январь 2016 г.