Приехали
И вот, дорогие читатели и коллеги, мы начинаем свой двадцать первый год.
24 декабря 2012 года в Учебном театре при большом стечении театрального народа «ПТЖ» отпраздновал 20-летие, был прекрасный капустник (видеозаписи есть на нашем сайте), спасибо всем вам за поздравления.
Год начинается тяжело, и не только у «ПТЖ» (Комитет по культуре не дал нам гранта на поддержку сайта, перспективы бумажной версии тоже туманны), а у всего театрального Петербурга.
Под колесом
В последнее время как-то отчетливо оформилась настоящая, неподменная национальная идея. Это уничтожение культуры и гуманитарного знания о ней. «Неэффективные» вузы, «никчемные» НИИ, лишние ученые. Просто пар идет. Государство осознало, что любой гуманитарно вооруженный человек потенциально опасен.
В начале года субсидирование петербургских театров сокращено примерно на 200 млн. Не сумев вызвать на диалог вице-губернатора В. Кичеджи и получить разъяснения, Петербургское отделение СТД написало запрос в прокуратуру с просьбой установить законность происходящего. Прокуратора ответила: Комитет нарушил закон. И что? И ничего.
«Дело не в бюджетных сокращениях, дело в неуважении к театрам. Нас не слышат и не хотят слышать. Царят непрофессионализм и мстительность». Так говорили руководители театров на расширенном заседании Правления СПб отделения СТД.
Они тщетно пытаются получить ответы на многие вопросы.
Почему, несмотря на заключенные в 2011 году трехгодичные договоры, субсидирование театров внезапно сокращено в части зарплаты?
Почему все происходит под ковром Смольного и ни один директор не был привлечен к разработке нового госзадания?
Почему театрам спускается посещаемость 80% (такого не было даже при совке)? Все понимают: это зеленый свет коммерческому репертуару.
Почему не принимается во внимание качество спектаклей?
Почему в это же время создается новый фестиваль во главе с Львом Додиным — без внятной программы, но с объявленным на пресс-конференции бюджетом в 120 млн? Видимо, «Балтийский дом» и Александринский фестиваль не покрывают запросов Смольного на европейское искусство (верю!). Но новый европейский проект начинают именно в 2013-м, когда крупнейший Чеховский фестиваль, спасибо ему, обещает экспансию мировых шедевров из Москвы в Питер…
Если семеро по лавкам сидят полуголодными, если нет денег на новые площадки, на уже существующие фестивали и театры, то где логика учреждения неясных новых проектов? Почему вообще театр приравняли к бане? Или к вагону-ресторану?..
Не будем вспоминать Древнюю Грецию, где город платил ремесленникам полное жалованье за то, чтобы в течение нескольких дней они сидели в театре и эстетически развивались.
Советская власть не платила зрителям, но она содержала огромное число репертуарных театров, делая это искусство общедоступным. Этой нашей системе (как и системе профессионального театрального образования) завидовал мир.
Снижение субсидирования театров в ХХ веке в СССР пытались предпринять лишь дважды: в 1948 году, когда закрылись многие театры (тут роптать грех, надо было восстанавливать страну), и в 1960–1961 годах (тогда вышло постановление Совмина о постепенном движении к самоокупаемости, о сокращении финансирования театров на 20% каждый год, но постановление выполнить не удалось в связи с его дикостью).
В последнее десятилетие наши законотворцы, не знакомые с мировой практикой даже теоретически, все время пытаются приравнять театр к бане. Они не знают, что во всем мире приносит прибыль только Бродвей, при этом сперва в бродвейский мюзикл вкачиваются миллионы, а уж потом, в течение многих лет, «отбиваются». Нашим «Бродвеем» мог стать мюзикл «Норд-Ост», заделанный по такой схеме. Если бы не трагедия в Театральном центре на Дубровке, через год он окупил бы затраты, через два стал приносить прибыль…
Рассказы про «самоокупаемый» театр — чистое вранье. А что не вранье? Мне, например, очень нравится эстонская модель, принятая в 1990-е годы. Большой процент (могу ошибиться, но, кажется, 10%) от продажи табака и алкоголя, идет в фонд «Культур-капитал». «Чем больше мы пьем, тем лучше нашему театру», — шутят эстонцы, где каждый (!) житель, по статистике, раз в год бывает в театре.
Представляете, как бы расцвело наше искусство, прими пьющая Россия аналогичный закон?..
Но мы не в Эстонии. Мы — в Петербурге, который с лета живет без руководителя Комитета по культуре. Смольному так удобнее: чтобы никто ничего не решал, не отстаивал. Живем без головы — как при Брудастом (Органчике) в «Истории одного города»…
Ситуация осложняется еще и тем, что вице-губернатор по культуре Василий Кичеджи — человек не местный, не знает нашего пространства, а оно непростое, культурно регламентированное, и «эффективный менеджер» всегда рискует стать здесь персонажем Гоголя или Салтыкова-Щедрина (наиболее благополучный вариант — Достоевского).
Такого напряжения во взаимоотношениях с местной культурной властью не было никогда — это говорят все без исключения деятели театра: успешные, безуспешные, умудренные и начинающие. На Правлении СТД шла речь о бесконечной лжи, увертках, дезинформации, идущей от Комитета по культуре (есть стенограмма). Добрым словом вспоминали времена Антона Губанкова, при котором не было пустых разговоров об эффективности, а разрабатывались новые проекты, город дышал и программно развивался.
Когда читаешь официальную биографию В. Н. Кичеджи, немеешь: ни один факт не дает этому человеку основания занимать пост вице-губернатора именно по культуре. Вот только что его по совместительству назначили руководить и ЖКХ, может быть, здесь пригодятся прежние умения Василия Николаевича, карьера которого тесно связана с поп-корном, вагонами-ресторанами, банкротством ЧТЗ, транспортом… Слово «культура» не фигурирует ни разу, недаром недавно он назвал Русскую антрепризу им. Миронова (это процитировали все очевидцы речи) «бутиковым театром». Это его лексика. В нынешнем ответе вице-губернатора директорам театров есть обещание выслать на места методическое сопровождение, которое поможет им (цитирую! барабанный бой!) в «расширении ассортимента культурных услуг». Это — не о колбасе, это — об искусстве. Это мы — в Петербурге.
«А с платформы говорят: „Это город Ленинград“»…
Во всех смыслах — приехали…
Конец эпохи?
Событием начала года стал уход с поста художественного руководителя БДТ Темура Чхеидзе. В феврале он встретился в Грузии с Бедзиной Иванишвили, удивительно много сделавшим для грузинского театра, — и собрался в Тбилиси, досрочно прервав контракт с БДТ.
Что Чхеидзе уйдет — было понятно давно. Собственно, все 20 лет он уходил, не хотел брать на себя театр, тянул, а Кирилл Юрьевич Лавров уговаривал его остаться… Лавров хотел передать театр в режиссерские руки, чтобы (как он говорил), встретив на том свете Товстоногова, отрапортовать ему: сдал. Надеялся на Дитятковского, пробовал Козлова. Пуще смерти Кирилл Юрьевич боялся, что худруком станет кто-то из актеров, и себя на этой должности не любил, и должностью этой он, веселый и смешливый от природы, тяготился. И искал, и держался за Чхеидзе, найденного в самом начале. Он (да и все они) постоянно боялись, что однажды тот не вернется из Грузии. В какой-то сложный момент Лавров даже вылетел в Тбилиси — возвращать Темура, уговаривать…
Эта ситуация «ухода—не ухода» началось давно, длилась долго, и, помню, еще в середине 90-х, когда о спектакле «Призраки» по Э. Де Филиппо в «Вечерке» вышла резкая статья и Чхеидзе «завис» в Тбилиси, мне, совершенно независимому критику, более того, с ярлыком «врага БДТ», поздним вечером внезапно позвонила легендарный завлит БДТ Дина Морисовна Шварц, симпатий ко мне явно тогда не питавшая: «Как вам спектакль?» Спектакль, надо признаться, не казался мне провалом, просто был очевиден и закономерен первый творческий спад Чхеидзе после взлета «Коварства и любви» и стабильного успеха «Салемских колдуний» и «Любви под вязами». «Напишите хоть что-то, иначе он не вернется…» — упавшим голосом произнесла железная Дина Морисовна, на удивление спокойно услышав от меня про «закономерное истощение». «Когда нужно?» — «В течение часа». — «Часа?!» — «Да. У Темура билет, но он хочет его сдавать. Через час к вам заедет курьер и заберет текст в завтрашние „Санкт-Петербургские ведомости“». Клянусь, первый и единственный раз во всей моей профессиональной жизни я вступила тогда в союз с театром. Не погрешила против профессии, но — точно — мне тогда передался их страх: а ну как не приедет?..
БДТ угасал еще при Товстоногове. Собственно, мое поколение как раз и засвидетельствовало это угасание. Рубежом стала «История лошади» — великий спектакль, поэтика которого не была укоренена в прошлых товстоноговских работах, не проросла и в последующих. Это был случай, «Лошадь» стала последним потрясением, чувство восторга и ликования с середины 70-х ушло уже в другие пространства: оно рождалось в духоте старой Таганки, на спектаклях Малой Бронной.
Мы, молодые, многого не прощали БДТ: и уехавшего Юрского, и исчезнувшие с музейных стен фотографии артистов, покинувших «Товстоноговию» («Товстоноговия» — «юрское» слово из его книги, где он разбирается с этим «Товстоногов и я»). Не прощали потери талантливых учеников Товстоногова (в этом номере мы как раз печатаем продолжение «Прогулок с Гинкасом», который не раз говорил, что Товстоногов был «театральным Сталиным»). А заодно и тезиса Товстоногова о том, что его театр умрет вместе с ним.
По этой логике жарким майским днем 1989 года БДТ должен был умереть. Но театр Товстоногова был так прочно им сложен, так крепко сбит, что (как и в случае со страной — СССР) это произошло не вдруг. Между прочим, могло бы и вовсе не произойти. Долгие годы раз за разом театр упускал момент, когда обновление было возможно, близко. Это вообще какая-то история упущенных возможностей.
Оставь Товстоногов театр на взлете — это был бы особый сюжет. Он оставил его угасающим, и странно было бы, если бы из затухающей искры последних товстоноговских сезонов вдруг разгорелось неистовое художественное пламя. Предстояло, скорее, просто поддерживать огонь в очаге. Этим и занимался Лавров. Этим и помогал ему заниматься Чхеидзе. Но упорно не хотел взваливать на себя БДТ. Два десятилетия делил себя между Петербургом и Тбилиси (не раз с иронией рассказывал, что ему, больному, какой-то экстрасенс предрек спасение, если 20 лет он проведет под знаком Рыб. Под Рыбами стоит Петербург. Он поехал. Когда истекут 20 лет — уедет. Они истекли три года назад). Могу предположить, Темур Чхеидзе понимал, что БДТ находится в «периоде дожития» («Мы все должны умереть, только тогда здесь начнется что-то новое», — услышала я очень давно от одного из тамошних великих актеров, и сказано это было спокойно…). Чхеидзе принял театр только тогда, когда Лавров серьезно заболел. Он никогда не обещал положить на этот театр жизнь. Но с 2007 года, несомненно, что-то мог сделать. Да и еще раньше были упущенные возможности, даже я иногда становилась невольным свидетелем подобных сюжетов. Вот сейчас вспомнила то, о чем мы говорим с тем же Гинкасом. Когда после успеха «Аркадии» Эльмо Нюганена (это 1998 год) «запахло прежним БДТ» — и Юрский с Теняковой говорили мне (см. № 16 «ПТЖ»), что готовы пойти в какой-то проект с компанией «Аркадии». Но Кирилл Юрьевич тогда поставил вопрос очень жестко: пусть возвращаются в родной дом навсегда, а гастролей туда-сюда не будет. А ведь эти «гастроли» могли стать началом чего-то…
Мне много лет казалось, что БДТ может возрождаться студиями, по принципу МХТ. И вначале 90-х я, грешным делом, даже приводила молодого Григория Козлова к Лаврову и Чхеидзе, чтобы вместе с «преступленцами» («Преступление и наказание» только что вышло, и компания была прекрасная: И. Латышев, А. Девотченко, Д. Бульба, М. Солопченко, М. Лаврова и др.) они укоренились на малой сцене… Почему не вышло — не знаю. Не знаю, почему не стал студией и курс Григория Дитятковского, воспитывавшийся при театре (для них даже здание построили).
Много лет Темур Нодарович собирался уходить. За эти годы возникали люди, которым можно было передать БДТ. По случайности как раз в этом номере — мой разговор с Миндаугасом Карбаускисом о том, как прекрасно шли когда-то его «Мертвые души» («Похождение») на сцене БДТ. И он, между прочим, вполне мог бы возглавить этот театр. Что-то неуловимо совпадает в его искусстве с Петербургом по ритму, колориту… Опять упущенная возможность.
Конечно, делать что-то новое в театре, где много лет все крестятся в красный угол на портреты Товстоногова, трудно, почти невозможно. Попытки Чхеидзе позвать кого-то молодого, оказались робкими и «погоды на завтра» не определили. Не произошло попытки укоренить в театре Анатолия Праудина, чья «Дама с собачкой» явно удалась, а «Месяц в деревне» разыгрался не сразу (но большая часть труппы хотела продолжать работу с Праудиным). Может, он не приглянулся худсовету? В БДТ же есть худсовет! «Я иду на разговор с моей Беттиной», — мрачно сообщал Кирилл Юрьевич перед очередным его заседанием (Беттина — дочка Маттиаса Клаузена из «Перед заходом солнца», загубившая отца своего).
И все эти годы было понятно: наступит реконструкция (как хотел Лавров успеть отремонтировать театр при жизни!..). Ремонтировали Каменноостровский театр (Путин подарил его лично Кириллу Юрьевичу на 80-летие, а тот сразу передал БДТ и торопился сделать ремонт при жизни). «Каменноостровская эпопея» шла криминально, строители разворовали не одну смету. Но, так или иначе, возникла площадка, свободная от теней, здесь можно было начинать производство того нового вина, которое нальют потом в старые мехи.
Никто никогда не сомневался в интеллигентности и благородстве Чхеидзе, тем не менее все последние годы (уже после смерти Лаврова) в театре разваливалась и почти исчезла знаменитая постановочная часть — гордость Товстоногова и память о нем. Почему?
Плохо укомплектованная труппа, отсутствие художественной идеологии, рассыпающиеся цеха — в этом состоянии театр въехал в ремонт здания на Фонтанке. И сразу заговорили о катастрофе: обновляя малую сцену, в свое время не учли, что театр стоит на сваях, перегрузили крыло тоннами металлоконструкций — и здание дало крен.
Теперь — трещина за трещиной.
Да, Чхеидзе не обещал погибнуть за БДТ. И я по-человечески отлично понимаю его: он немолод и устал, а в Грузии начинается новая жизнь, там семья и солнце.
Но он никак не подготовил свой уход. Не дождался въезда театра в свой дом. Не устроил сезон «смотрин», чтобы дать театру творческий импульс, а не оставлять проблемы «Беттине». Он покидает БДТ в таком состоянии, что слухи про худруков Хабенского и Депардье не всем кажутся анекдотом…
А ведь еще у этого театра — амбиции пожилой «разборчивой невесты», его не устроит нынче никто. Но кого устроит он, сегодняшний БДТ? Когда Чхеидзе заявляет, что уходит потому, что на Фонтанку театр должен вернуться с новым лидером, — это лукавство. Он очевидно покидает «Титаник», который едва держится на плаву, а в общем, уже частично затоплен…
Когда в БДТ назначали Товстоногова — труппу не спрашивали. Как известно, было много слез и драм, но и результат оказался впечатляющим. Ситуация напоминает то самое время — перед приходом Товстоногова, когда на впуск работала только одна дверь БДТ, ее было достаточно.
Кто может спасти БДТ сейчас? Да никто. Надо садиться, вырабатывать программу реабилитации, надо просчитывать шаги и уже ничего нет бояться.
…Когда номер был уже сверстан, пришло известие: умерла Натэлла Александровна Товстоногова. Есть во всем этом какая-то сюжетность…
Ну, а мы попробуем вступить в 2013 год. На обложке журнала слово — «ВЕЩЬ». И потому, что в этом номере мы начинаем разбираться, что такое вещь в современном театре, и потому, что театр — вещь. Да и «ПТЖ» тоже…
Март 2013 г.
Комментарии (0)