ПИСЬМО МАРИНЫ АЗИЗЯН ТОНИНО ГУЭРРЕ

Андрей Хржановский однажды днем привел ко мне в мастерскую Тонино Гуэрру с женой Лорой. Благодарна Андрею буду всегда за это знакомство.

Больше всего мне понравилось, как смотрел работы мои Тонино. Все смотрят по-разному. Чаще всего и не интересно показывать, но он смотрит с любопытством и вопросами.

Потом, после того, как я кончила показывать, спросил: «Чем я могу отплатить Вам за этот показ?» Я была смущена, потому что готова сама была заплатить за то, что он смотрел.

Ворота дома Тонино и Лоры в Пенабилли просты, доверчивы и гостеприимны, они не бронированы и весьма легко распахиваются навстречу самым разным посетителям.

Однажды, когда я гостила у Тонино, к воротам подъехали полицейские машины с карабинерами, я испугалась, а когда они постучали в дом, стала звать Тонино. Оказалось, что они приехали, чтобы отвезти его в Римини, где Президент Италии должен вручить ему самый главный орден республики. Экскорт отправился в Римини, и мы с Лорой ехали во второй машине. Когда Тонино вышел из машины на площадь, где ждали приезда Президента, дети кричали: «Тонино, Тонино!»

Так встречали национальное достояние.

Голос Гуэрры делается таинственно-бархатным, когда он рассказывает свои поэтические новеллы. Однажды, после открытия совместной выставки московских, петербургских и итальянских художников с участием Т. Гуэрры в г. Червии мы были приглашены на обед в дом Тонино и, сидя около дома на террасе с красивым видом с горы на долину, слушали рассказы Тонино. Один сюжет был о любви во время войны. И вдруг Тонино запел тихо и очень музыкально показал песню, которую пела девушка-героиня этого рассказа.

Дом Тонино состоит из нескольких частей — старый дом, который они купили, а новый был пристроен к старому, сад террасами, который начинается снизу, от калитки, и поднимается выше дома, а дальше дом продолжается в город Пенабилли, где висят керамические плитки со стихами Тонино, солнечные часы, столбики, обернутые на верхушке медной полоской с текстами Тонино. Приезжают люди в город посмотреть, почитать, побыть рядом. Я видела сама группу молодых людей, которые стояли и смотрели на дом Тонино.

Ели как-то в кафе, где любят обедать кинематографисты и Мастрояни, в частности. Тонино был такой радостный, даже можно было бы сказать счастливый, предвкушал вкусную еду.

Рассказывал про Мастрояни. Официант-старик, маленький, худенький, в белом с черной бабочкой — похоже, что был всегда в этом кафе и подавал и Феллини, и Мастрояни.

Тонино тут же встретил знакомых, смеялся, радовался, рассказывал, а может быть, в этот момент и Мастрояни, которого он так любит, был где-то поблизости.

Женщина — это гениальная жена Лора. Мне нравилось наблюдать, как они собираются «на выход». Жена удаляется наверх переодеваться. Результат всегда неожиданный. Тонино выходит из дома всегда вовремя к машине и ждет под горой у калитки Лору. Ее нет. Нервничает, кричит наверх: «Лора, Лора!» Сердится, гневается, опять кричит. Но Лора выходит прекрасная, светлоглазая, спокойна, талантливо одетая (ей чужд буржуазный стиль в одежде) — немного удивленная его гневом. Садятся в машину. Едут. Некоторое время еще раздается ворчанье на переднем сиденье, потом что-то его отвлекает от гнева, он неожиданно меняет тему, смеется, и жизнь продолжается.

Зона притяжения к Тонино обширна. Он возбуждает к творчеству людей самых разных — одаренных и не очень. Главное — он верит в них так, как они сами в себя не верят, и все становятся немного талантливее.

Имя Тонино произошло, наверное, от слова «тон» — музыкальный звук определенной высоты, а может быть, от слова «тон» — звук работающего сердца, или «тон» — оттенок речи, голоса; скорее всего «тон» — манера поведения, стиль жизни, но ведь «тон» в живописи — это оттенок цвета или светотени — Тонино — это все вышеперечисленное в одном имени.

Каватина моя затянулась! Надо короче — устанут читать, переводить. Прости, Лорочка!

Лев с седой бородой — одна из самых моих любимых мультипликационных картин, снята по сценарию Т. Гуэрры режиссером Андреем Хржановским, где художником был любимый мною Сергей Бархин.

Много лет назад, когда я работала на «Ленфильме» художником, но еще не была членом Союза кинематографистов, в Доме кино должны были вечером показывать «Амаркорд» Феллини-Гуэрры. Нас, не членов Союза, не пускали. Пускали других не членов — гинекологов, стоматологов, продавцов, обкомовских деятелей, но не нас, тогда еще молодых кинематографистов. Я пришла в Дом кино днем — по делу — пропустили, засела в туалете и досидела до сеанса. Получилось. После сеанса дама-администратор злыми глазками смерила меня с ног до головы: «А ты откуда здесь?» — «Из туалета!» — честно ответила я ей.

На лошадке с деревянными ножками стоит человек с рыбой в руках, на голове у него высокий колпак, расширяющийся кверху, за ним на горке растут два дерева. Около лошадки на земле стоит ведро. Наверное, он нес в нем рыбу, потом забрался на лошадку с деревянными ножками, чтобы видели его рыбу. Такой рисунок пастелью подарил мне Тонино. Тонино по астрологическому календарю — Рыба.

О Тонино! О! Как мне нравятся твои рисунки пастелью! Совершенно изумительна твоя щедрость, с которой ты даришь их направо-налево!

Параджанов любил Тонино. Однажды Сергей провожал его на вокзале и принес к поезду какую-то большую ветку. Внутри этой ветки притаилась тьма комаров, которые ночью напали на Тонино, и он давил их на стенках купе, оставляя на них пятнышки своей крови. Такую историю рассказал Тонино. Я поверила…

Ресторан в Римини, где все придумано Тонино: и полы, и оформление стен, и печь, и памятник комоду из керамики — поражает многих его друзей, которым он показывает его. В коридоре подземелья, ведущего дальше к этруским пещерам, стоят макеты голубятен из разных стран, которые были сделаны чудесным мастером по заказу Тонино. Вечерами эти залы заполнены до отказа. Место это любимо.

Саша Сокуров очень нежно говорит о Тонино, а Тонино позвонил мне недавно — в феврале, расстроенный тем, что Сокуров не получил приза на Берлинском кинофестивале за свою картину «Солнце» о японском императоре Хирохито.

Я привозила кассеты с фильмами Сокурова, и, посмотрев их, Тонино по-русски сказал: «Большой человек». Я радуюсь, потому что очень люблю и ценю Сашу.

Тарковский — часто это имя звучит в их доме, а в саду над домом соорудили в скале железную дверь, по поверхности которой ползет большая улитка. Эта дверь посвящена Андрею.

У старого дерева на горе стоит деревянная скамья, за ней ствол дерева, а перед скамьей, на небольшом от нее расстоянии положены две огромные мраморные плиты. Одна плита посвящена Ф. Феллини и на ней написано: «Что нужно для дружбы? Скамья, ствол дерева, чтобы на него облокотиться». Кажется так. На другой плите, посвященной Д. Мазине: «А теперь, Джульетта, можешь плакать!».

Дальше простирается величественная долина.

Это не единственный памятник, который соорудил Тонино своим друзьям.

Финал жизни Федерико Феллини из рассказа друга Тонино, который был рядом с Феллини. Когда тот очнулся от глубокого забытья, сказал: «Хорошо бы еще раз влюбиться!»

Хамдамов Рустам давно дружит с Лорой и Тонино, и его натюрморт, очень большой, с крупно написанными фруктами, держит пространство двора и очень хорош. Рустама любят и ценят в этом доме.

Царствовала скука на конференции в Римини, посвященной дню памяти Феллини, пока не выступил Тонино. Проснулся давно уснувший президиум, гости, проснулась племянница Мазины, которая сидела рядом с нами. Смеялись, вспоминали, печалились, одним словом — царица Скука вдруг ушла из зала, оставив нас слушать рассказы Тонино о Феллини.

Часто Тонино говорит: «Осторожно!». Это предупреждение опасности скороспелых суждений или заблуждений.

Вспоминается:
Дома в ту пору без дела
Злая мачеха сидела
Перед зеркальцем своим
И беседовала с ним,
Говоря: «Я ль всех милее,
Всех румяней и белее?»

— «Ты прекрасна, спору нет,
Но царевна все ж милее,
Все ж румяней и белее!»

Школой для меня стала встреча с маэстро. Хотя я уже не школьница, совсем уже взрослая девочка, на днях стукнуло шестьдесят семь. Но все же, все же. Учусь пока…

Мне нравится его маленький кабинет, где протянешь руку, не вставая с кресла, сидя за письменным столом, — достанешь книгу, аза спиной стеллаж для рисовальной бумаги, чуть сзади диванчик. Сережа Бархин, когда я ему жалуюсь, что мне тесно в мастерской, хочу распространиться и на чердак, советует мне не расширяться, а сокращаться. Это утешает, и кабинет Тонино сразу всплывает в памяти. А так много в этом кабинете рождается!

Щелчки, которые я иногда получало от Тонино, — запомнила и ценю их тоже, говорю себе: «Осторожно! Подумай! Он же тебя любит, как многих своих друзей. Смирись, не стремись куда-то, к неведомым далям, оглядись! Вот, уже лучше! А теперь еще смиреннее!» Спасибо тебе, Тонино! И за щелчки тоже, они добрые.

Сын крестьянский сохранил память, о нищете, и я люблю его текст «Мizeria», где есть такие слова: ."В каком-то смысле можно тосковать также и о нищете, то есть о том времени, когда у тебя складывались тяжелые, но здоровые отношения с тем, что в жизни действительно ценно«.

Ъ — звуковой нуль (так написано у Даля). Но это все-таки похоже на звук топора в лесу.

Ь — звуковой нуль (у Даля), а это похоже на звук рюмок.

Юбки Лоры красивы и разнообразны, и мне тоже, как Бобе, их собаке, которую им подарил Антониони, хочется держать ее губами, чтобы она далеко не уходила.

Я — последняя буква в алфавите, но хочу устроить 16 марта в галерее петербургского журнала «Новый мир искусства» маленькую акцию с выставкой работ Тонино и фотографий, сделанных мною в его доме, в Пенабилли, и в Москве. Будем говорить о вас, мои дорогие, потом будет публикация в журнале.

Целую тебя, Тонино, Лора.
С любовью
М. Азизян