Петербург — город контрастов. Это замыленное, но до сих пор актуальное утверждение применимо ко всем сферам современной петербургской действительности, в том числе и к театру. Среди мастодонтов классической драмы нередко заявляют о себе последователи модернистского театра, редко, но метко подают голос приверженцы театрального постмодернизма, случается встретить театр абсурда, театр молчания, инженерный театр. Однако во всем этом многообразии теряется деятельность немногочисленных петербургских перформеров, которая, на мой взгляд, требует более пристального внимания.
Возникнув в середине ХХ века на стыке визуального и театрального искусства, перфоманс сразу стал «нечистым» жанром, интегрирующим возможности различных художественных практик и перещеголявшим в этом даже театр. С равным успехом удачные перфомансы получают звание концертов, спектаклей или балетов.
Деятельность творческой группы «Me and Marta» — славное тому подтверждение. Соответствуя традиционному представлению о первоперформерах, члены группы, Илья Селецкий и Николай Лихтенфельд, — начинающие художники, студенты Мухинского училища, типичные художественные универсалы. Их перфомансы представляют собой гремучую смесь из элементов живописи, музыки, литературы и театра.
Первый перфоманс коллектива «Внутри яблока», периодически сильно напоминающий фильмы Карро и Жене и отсылающий к эстетике королей перфоманса Fluxus, является уникальным для Петербурга макрообъектом.
От живописи в перфомансе — минималистичные пятна сценографии: кофейное освещение, массивные стол и стул, яркие мазки яблок, полиэтилен и призрачный образ пойманного в сценическую клетку героинового подростка в коротких штанах с подтяжками.
От музыки — шумы и вибрации, извлекаемые Селецким из усилителя, и звонкий стук чайной ложки по чашке с чаем.
От поэзии — деконструированные тексты перформеров, не связанные друг с другом ни логикой повествования, ни смыслом, однако в контексте происходящего на сцене приобретающие мистическое значение заклинания.
«Хочу чаю, налей чаю, хочу чаю», — речитативом повторяет героиновый подросток, затем встает и сам наливает себе чай, пока чашка не переполнится и вода не побежит на стол, со стола на стул, со стула на сцену…
От актерского мастерства в перфомансе — игра Лихтенфельда, переживающего за 40 минут действия всевозможные маргинальные состояния психики — от кататонии до эпилепсии. Сюжет перфоманса не просто распознать в алогичной последовательности событий. В самых общих чертах «Внутри яблока» — это история молодого человека, играющего со своим одиночеством в прятки. Зависнув в неком неопределенном пространстве и времени, герой развлекается тем, что примеряет на себя различные формы сумасшествия и таким образом избавляется от неопределенности. Он — жертва престарелого гомосексуалиста, он — насекомое, он — пионер, истошно вопящий пионерские читалки, он — эпилептик, он — поэт, он — тот, кем он себя вообразит. Однако к ощущению всемогущества безумного творца примешивается осознание некой заданности. Герой безумен не только потому, что ему это нравится, но потому, что он не может быть иным. Категория нормы, нормальности отсутствует «внутри яблока». Здесь возможно только восторженное, восхитительное, обворожительное безумие. Запал, с которым перформеры создают действо, не вызывает в этом никаких сомнений. Истеричность перфоманса обусловлена в данном случае не только фантазией и темпераментом молодых художников, которые большую часть действия отдаются импровизации, но и объективной культурной ситуацией. Помещенный «внутрь яблока» художник — не он ли воплотился в «Клаустрофобии» Додина, в «Мастере» Някрошюса, в Кастанеде Клима?
А может, это истерия современного искусства, задыхающегося в пыльном пространстве российской культурной действительности со всем ее многообразием. Кто знает?
Комментарии (0)