В минувшем сезоне балетную афишу Большого театра пополнили «Сон в летнюю ночь» Джона Ноймайера, вечер балетов Леонида Мясина и «Болт» Алексея Ратманского. Два переноса и один оригинальный спектакль. Казалось бы, тенденция ясна. Большой коллекционирует «полотна» известных мастеров и с осторожностью относится к современным опусам. Для главного театра страны подход вполне оправданный. Вопрос в том, что и как собирать, что считать подлинным сокровищем, а что «типичным экспонатом»…
Любая коллекция всегда раскрывает психологию своего владельца. Даже разношерстная и случайная. Большой балет стремится к разнообразию. Принцип контраста выявился не только в подборе постановок. Внутри каждой из трех — еще, как минимум, три стиля, три уровня. Разнообразие пластических языков, обрушившееся на труппу, увеличилось в геометрической прогрессии. Но не все хореографические смыслы и краски оказались близки и понятны артистам.
Драматургия контрастов наиболее отчетлива в «Сне в летнюю ночь». Ноймайер, следовавший за трехслойной структурой комедии Шекспира, соединил в спектакле три планеты, расположенные в разных частях танцевальной галактики. «Высоким штилем» геометрического модерна изъясняются волшебные обитатели леса. Движения замысловато переплетаются, растворяясь в электронных созвучиях Д. Лигетти. Отвлеченный, умозрительный мир Земли, может быть, двадцать пятого века. «Реальные» персонажи — суетливые влюбленные — более узнаваемы. Танцуют под Мендельсона в костюмах, словно срисованных с журналов начала девятнадцатого века. Сквозь узорочье балетной неоклассики настойчиво пробиваются страсти, желания, недоумения и обиды героев. А компания ремесленников, разнузданно комикующая под шарманку, могла бы жить в любой стране, в любые времена.
В трактовке Большого театра три плана «Сна» оказываются тремя самостоятельными представлениями в одном спектакле. Разные смысловые пространства никак не пересекаются друг с другом (хотя формально на сцене то и дело встречаются представители всех «миров»). «Низменный» (ремесленники) и «средний» (влюбленные) уровни ноймайеровского балета — ближе и понятнее, а вот отвлеченная философия царства неведомых сил передана с холодноватым равнодушием. «Дневной план» балета пока получается убедительнее «ночного».
«Сон в летнюю ночь» — зрелище и роскошное, и умное, и занимательное. Такие спектакли, бесспорно, должны идти на сцене академического театра. Вполне естественно, что на первых представлениях у труппы лучше получилось то, к чему она больше подготовлена. Возможно, и непривычная, «отстраненная» пластика интеллектуального ноймайеровского леса тоже станет родной. Но «Сон в летнюю ночь», как и другие балеты Большого (кроме «Лебединого озера» и «Дон Кихота»), появляется в афише далеко не каждый месяц. И артисты просто- напросто лишены возможностей досконально вникать в тонкости непривычного стиля.
В случае с балетами Мясина проблема «повторений пройденного» еще серьезнее: «Треуголка» и «Предзнаменования» не только редки в текущем репертуаре, но еще и разобщены. Балет на испанские темы соединен теперь с фокинской «Шопенианой» и баланчинской «Симфонией до мажор», а аллегорическая хореосимфония на музыку Чайковского «Предзнаменования» пойдет в один вечер с «Пиковой дамой» Пети. Зажигательного опереточного балета «Парижское веселье», привлекательного для широкой публики и наиболее ярко исполненного труппой, до конца года вообще не видно в репертуарных списках. А ведь знаменитые одноактовки Леонида Мясина, созданные в разные периоды его творчества, логично выстраивались в одну программу. Три спектакля — три контрастные трактовки излюбленной в балете любовной темы. Остросюжетная «Треуголка» — начало интриги всего вечера. Роскошные краски Пикассо, взрывчатые звучания де Фальи, горделивость фламенко (пока еще не до конца усвоенного труппой)… Раздумчивые «Предзнаменования» сосредоточены на превращении музыки в танец. Персонажи носят имена-символы (Действие, Легкомыслие, Судьба…). Но центральное лирическое адажио солистов не оставляет сомнений в главной теме спектакля. «Парижское веселье» — радостный апофеоз и полное отдохновение и от напряженных интриг, и от смутных раздумий. Но что-то заставило администрацию развести мясинский триптих по мудреной афишной сетке. Может, организационные трудности, может, забота о кассе…
Непростая прокатная судьба уготована и произведению худрука балета Большого театра Алексея Ратманского. «Болт» на музыку Шостаковича занимает в общем репертуаре тоже весьма скромное место. Хотя публика (в отличие от большинства критиков) приняла спектакль благосклонно. Римейк советского спектакля с трудной судьбой больше рассказывает о современной молодежи, что называется, «без башни», чем о комсомольцах тридцатых. А структура спектакля апеллирует к традиционной балетной классике с кордебалетными перестроениями (у Ратманского это физкультурники на зарядке, красноармейцы и прочий колоритный люд), вариациями, дуэтами, ансамблями (одинаково эффектны и компания нэпманов в кабачке, и деловито-сосредоточенные конторские служащие). В «Болте», очень похожем на сказку, есть экзотическое царство — советский завод. Есть и четкая любовная интрига, и прихотливые комбинации классических движений, льющихся, как естественная речь. Есть герои, недотепы, комики. Есть и злодеи — неповоротливые гигантские роботы, придуманные художником Семеном Пастухом. Они надзирают за окружающим, освещая пространство глазами-фарами, и, скорее всего, по мысли авторов спектакля, символизируют тюремный строй тоталитарного государства. Но выглядят совсем не страшно. «Болт», бестолковый, как старинная феерия, танцуется азартно и раскованно. О чем танцуют — неважно. Гораздо важнее потоки положительной энергии, мощно изливающиеся в зал. Среди множества балетных масок, примеренных труппой в недавнее время, маска безмятежного хохмачества ей наиболее впору. Вот только не оказалась бы она единственной. И не заслонила бы в будущем подлинное лицо Большого театра — академическую классику, в последнее время вытесняемую из афиши все активнее.
Сентябрь 2005 г.
Комментарии (0)